Уехать из города, не выполнив распоряжения Эстета убрать Пыхова, нельзя, слишком длинные у того руки. Но ничего, ничего… В ближайшие два-три дня он подчистит проблему и скроется из города. Ищи-свищи тогда! О том, что не он создавал банду «ассенизаторов», что руководил ею через него сам Эстет, а значит, ему и отвечать, как главарю, Горелин не думал. Эстет был недосягаем даже для крамольных мыслей.
Так и не успокоившись, Горелин направился в ванную, включил воду, долго, словно хотел смыть случившееся, стоял под душем. Не плескался, не окатывал себя, стоял отрешенно, закрыв глаза, не замечая, как обжигают спину горячие струи.
Выйдя из ванной, оделся в тщательно выглаженную рубаху, брюки с идеальными стрелками и принялся чистить башмаки — Горелин был аккуратистом, и даже тяжелые волнения не могли стать причиной небрежности в его одежде. Единственное, что не соответствовало характеру Горелина, — башмаки. Они были заношены чуть больше, чем хотелось бы. Но выбор обуви у него был невелик, и была этому причина, от Горелина не зависящая. Не мог он, как любой другой человек, пойти в магазин и купить себе новые башмаки. Не подобрать подходящего размера. У Горелина он был таким большим, что обувь приходилось шить на заказ.
* * *
Бар «У Флинта» мало чем отличался от «Кукушки», «Огонька» или «Магдалены», в которых Зоя Иннокентьевна уже побывала в поисках лопоухого. Здесь было так же полутемно, крутили тот же шлягер о том, что «нельзя быть красивой такой», по стенам вились те же искусственные ветви винограда, спускавшиеся на искусственные пальмы в пластмассовых кадках, засыпанных керамзитом.
«У Флинта» разве что пальм стояло чуть побольше. Другой отличительной чертой были несколько огромных аквариумов в центре и по углам зала, в которых плавали среди ракушек и колышущихся водорослей пучеглазые рыбы, противно открывающие рты, как только кто-нибудь из посетителей близко наклонялся к стеклу аквариума, разделяющему подводный и наземный миры.
Никто никогда, не знает, как поступит женщина, тем более она сама. Когда бывший ученик Зои Иннокентьевны, Поспелов, рассказал, что лопоухий любит бывать в барах на центральном проспекте, она с педагогической методичностью принялась обходить их, вглядываясь в дымном полумраке в лица, а вернее, в уши посетителей.
Зое Иннокентьевне и раньше приходилось бывать в подобных заведениях — сопровождала местных фирмачей, надеявшихся в непринужденной хмельной обстановке выцыганить у богатеньких забугорных Буратино деньжат. Но тогда Зое Иннокентьевне приходилось работать как проклятой, переводя застольный треп, который от выпитого становился все оживленнее и все бессмысленнее. И потому, кроме усталости, от посещений баров в памяти ничего не осталось.
Сейчас все было иначе. Сейчас она могла спокойно посидеть, наблюдая новые для себя проявления жизни. Пожалуй, ей здесь даже нравилось.
Зоя Иннокентьевна устроилась в центре зала, откуда она могла наблюдать одновременно и за столиками, и за входом.
Подошла официантка, длинноногая девушка в тельняшке, и, открыв блокнотик, приготовилась принимать заказ. Зоя Иннокентьевна долго и внимательно изучала меню, с любопытством вчитываясь в экзотические названия блюд и не менее экзотические цены.
— Чашку чая, пожалуйста, — наконец сказала она, невинно глядя на официантку, и, подумав, добавила: — С лимоном.
— Чай? — переспросила официантка так недоверчиво и удивленно, будто ей заказали живую акулу.
— Чай! — подтвердила Зоя Иннокентьевна. — Дело в том, что я терпеть не могу кофе.
— А я вам и не предлагаю кофе… — Официантка демонстративно взяла со стола все еще раскрытую папочку с меню, сунула ее под мышку и отошла к бару.
Чай она все-таки принесла. Не сразу, не очень скоро, но принесла.
Зоя Иннокентьевна выпила его быстро и сидела теперь за пустой чашкой, вызывая недовольное внимание пробегающих мимо официанток в декольтированных со всех сторон тельняшках, символизирующих, в соответствии с названием бара, пиратскую экзотику. Когда же одна из них подошла за пустой чашкой, Зоя Иннокентьевна попросила принести бокал сухого красного вина, как потом выяснилось, необыкновенно терпкого и вкусного.
Дело шло к ночи, Зоя Иннокентьевна допивала уже третий за последний вечер бокал вина. Настроение было хуже некуда. Лопоухих, прыщавых и малорослых с сальными волосами кругом было хоть пруд пруди, но ни у одного из них не было уха, похожего на высохший капустный лист.
За столиками сидели в основном большие компании бритоголовых мясистых парней и размалеванных пэтэушниц, до пупка обвешанных металлической бижутерией. «Не пропадет российская черная металлургия!» — с уверенностью подумала Зоя Иннокентьевна, глядя, каким количеством железа украшены девичьи шейки, ушки и пальчики.
Все были пьяные, но хотели еще.
Посетителям бара было, наверное, весело, потому что за столиками не смолкал громкий смех. Девицы повизгивали, как молоденькие поросятки, смех же их мужественных спутников больше походил на лошадиное ржание.
Через столик, наполовину отделенная от зала огромным аквариумом, расположилась такая же бритоголовая компания, но без девиц. Гуляли они основательно — бутылки и блюда с едой едва помещались на огромном столе.
Двое из парней в отличие от остальных выглядели загоревшими. Один из загоревших явно был лидером компании. Зоя Иннокентьевна это поняла по поведению сидевших за столом. Так актеры в правильно поставленной мизансцене играют короля. Все старательно прислуживали загорелому, время от времени с нескрываемыми подхалимскими нотками восклицая:
— Ну ты, Слон, блин горелый, даешь!
Парень, к которому относился восхищенный возглас, и вправду был похож на Слона. Даже не своим массивным телом, что-то слоновье было в его облике, повадках, манерах. Он шумно двигал по столу стаканом, размахивал руками, чересчур громко разговаривал.
По блатным словечкам и манерам она угадала в Слоне бывшего зека, хотя, как это у нее получилось, объяснить не смогла бы — среди ее знакомых не было никого, кто сидел бы в тюрьме.
Отчасти от скуки, чтобы занять себя чем-то, отчасти из любопытства Зоя Иннокентьевна стала наблюдать за компанией у аквариума. Прислушиваться к разговору нужды не было — громкий, он и так был хорошо слышен.
Слон рассказывал дружкам что-то веселое, и они дружно и радостно ржали в ответ.
— Что мне, братва, нравится в этих сраных заграницах, — говорил он, — это то, что кругом полно наших. Идешь по ихней стрит, лупетками брызгаешь туда-сюда, сюда-туда, вы же знаете, я люблю посмотреть на мир, кругом архитектура, в натуре, кайф. А навстречу только и слышишь: «Здрасьте, приветик». Во, братва, жихтарка пошла! Весь мир теперь Россия! И гордость меня от этого берет! Особенно много наших в Израиле, — продолжал он. — Если присмотреться, так это вообще и не Израиль, а Берди-чев, в натуре! Там все говорят по-русски, а кто не хочет, наши заставят!
— Так ты вроде не в Израиль ездил? — усомнился один из сидевших за столиком.
— Не в Израиль, — согласился Слон. — Но я тебе вообще рассказываю, я что, по-твоему, в Израиле не был?
— Был, — торопливо согласился парень, задавший вопрос.
— То-то! — буркнул Слон и, недовольно посмотрев на опустевший стакан, добавил: — Наливай, Кнац!
Налили, чокнулись, выпили.
— Слушай, Слон, народ рассказывает, что сейчас в турбюро у Авилова новые развлекухи стали устраивать. Не слышал?
— Нет! А чего там?
— Есть туры в Сибирь — охота с рогатиной. Есть в Африку, там любителям острых ощущений — а ты у нас любишь острые ощущения — организуют охоту на льва, причем в руках у тебя один ствол, а в нем один патрон.
— На хрен мне такие развлекухи? Не уважаю! В круизе должна быть экзотика!
— Так куда экзотичней? С рогатиной на медведя!
— Не-е-е, я люблю другую экзотику. Чтоб номер в гостинице — оторвись! А лучше, чтоб теплоход белый-беленький! Я гулять широко люблю — дорогое пойло, дорогие девки, дорогие тачки… Помнишь, Гладик, как по Парижу гоняли на перламутровом «Ягуаре»? — Слон радостно засмеялся.
— Чего ж не помню, помню… Мы потом этот «Ягуар» грохнули. Ты еще в прокате за него рассчитывался.
— Вот это по мне! А то медведь, рогатина, Сибирь… Я сибирскими лесоповалами наелся — во! — Слон чиркнул пальцем по горлу. — И чтоб по доброй воле туда, не по этапу? Ну и сказанул! Я лучше на Канары или другие какие острова махану. Есть у меня, братки, мечта! Желаю, чтобы на отдыхе мне каждое утро подавали к гостинице тачку с персональным шофером. И чтоб шофером этим был знаете кто?
— Кто? — спросил один из дружков. С готовностью спросил, скорее для того, чтобы подгалдыкнуть, чем и вправду узнать, кто же должен подавать по утрам машину Слону.
— Местный начальник полиции! Вот кто! — ответил Слон. Должно быть, в том, чтобы начальник полиции прислуживал бывшему зеку, ему виделся особый шик.
— Так за чем дело встало? Не по карману? — раздался несколько провокационный вопрос.
— Бабок у меня достаточно! Но не получается пока… — честно признался Слон. — Не по резьбе мои предложения ихней полиции.
— А ты предлагал?
— Предлагал… Кочевряжатся…
«Прямо как старуха из «Сказки о золотой рыбке», — подумала Зоя Иннокентьевна.
— А помнишь, Слон, как мы в прошлом году, в Сочах, на пляже раскидали два куска баксов?
— Как раскидали?
— Игру такую придумали — чтоб к Слону подходили и целовали руки.
— И чего?
— А ничего! Пацаны и дешевые девки прямо в очередь стояли, некоторые по несколько раз норовили облобызать.
— Класс! Слушай, расскажи еще и про Хургаду! Вы с Гладиком сейчас там были?
— Были, — подтвердил Слон. — Наших там, как и везде, до фига. Отрываются, кто как может! Один братан из новых копченых так круто в ночном кабаке погулял, что к утру ни одного стакана, ни единого целого зеркала или столика не осталось. Но хозяин на него не в обиде — копченый возместил убытки и чаевыми не обидел.
— Не хило!
— Ты перепутал, Слон, это не в Хургаде было, а на Кипре.
— Может, и на Кипре… А ведь точно! В Хургаде другое было — с девками плавали. Опять же наши ребятки завели классный бордель. Собирают народ, грузят на катер и вывозят в открытое море. Мы с Гладиком были и еще три девахи — одна сисястая, а две плоскогрудые, но остальное в порядке… Отплыли от берега подальше, поигрались с девахами и стали учиться в акваланг дышать. А когда научились, нацепили эти акваланги на себя — ив воду.
— Так утонуть же можно?
— Не утонешь! У них с этим строго. Идем, значит, ко дну. Кругом красота, кораллы, рыбы плавают разноцветные, большие и маленькие. Большие этих маленьких все время кушают… Тут-то все и начинается. Девахи стали нас обслуживать. Прямо в воде. Такого кайфа я еще не пробовал! Это настоящий секс!
— Наши в этой Хургаде вообще не хило отрываются. Шашлык из акул делают, — решил дополнить рассказ второй загорелый парень, который, видимо, и ездил со Слоном в Хургаду.
— Ну это ты, Гладик, положим, туфту гонишь! — оборвал его Слон. — Не из акул, а из мурен. Тварь подводная такая есть, длинная, как змея, и жирная, как поросенок. Шашлык из нее классный получается!
— А барракуду видели?
— А как же! Зубы у нее — во! — почему-то с гордостью пояснил Гладик.
— Точно, еще та сучка! — подтвердил Слон. — Но земляки наши, из России, этих барракуд удочкой ловят и засаливают…
Дальнейший рассказ о заморских путешествиях и дивах Зоя Иннокентьевна слушать не стала. Время было позднее, пора домой. Так и не дождавшись лопоухого, она махнула рукой длинноногой пиратке, и та принесла счет.
В свой район Зое Иннокентьевне нужно было добираться троллейбусом. Это было удобно, так как останавливался он рядом с ее домом. Можно было ехать и трамваем. Но он шел только по центральной улице, а это означало, что к дому ей придется пройти через парк. Зоя Иннокентьевна долго простояла на остановке троллейбуса возле бара «У Флинта», но так и не дождалась его. Заметив, что из-за поворота показался трамвай, она быстрым шагом направилась на трамвайную остановку, находившуюся метрах в тридцати впереди.
Так вот и получилось, что этим поздним вечером ей пришлось идти одной через парк. Собственно, ни темноты, ни хулиганов она не боялась, но все равно была огорчена — от усталости отекли ноги, и туфли, вроде не новые, притершиеся к ноге, снова стали жать.
Зоя Иннокентьевна любила городские парки. К природе это не имело никакого отношения, всякие там цветочки-лепесточки никогда не волновали ее сердце. Растут и пусть растут себе. Это была ностальгия по паркам детства — с летними кинотеатрами, аттракционами, неизменным чертовым колесом, открытыми концертными площадками, откуда доносились звуки духового оркестра, с нарядными людьми, неспешно прогуливающимися под ручку по аллеям парка в выходные дни. Даже распространенные тогда скульптуры — гипсовые атлеты и олени не вызывали в памяти раздражения. Было жаль утраченной атмосферы беззаботности и бесхитростного веселья.
Трамвай остановился, и Зоя Иннокентьевна направилась по знакомой аллейке к дому. Она была хорошо освещена. Несмотря на позднее время, здесь еще прогуливались парочки. Зоя Иннокентьевна вышагивала спокойно, как человек, который никуда не торопится и которому нечего бояться. Одно лишь беспокоило ее сейчас — сказывалось немалое количество выпитого сухого вина. Поколебавшись, она чуть отступила с асфальтовой дорожки в темноту и спряталась за кустиком желтой акации. Она уже собиралась вернуться на освещенную аллею, уже сделала шаг, второй, как услышала голоса. Поддавшись естественной в таких случаях опасливости, Зоя Иннокентьевна затаилась, замерла, напряженно прислушиваясь к разговору, чтобы не упустить момент, когда лучше выскочить на освещенную аллею.
Один из голосов был с характерным кавказским акцентом. Другой — высоковатый для мужчины, с легким не то клекотом, не то дребезжанием в горле.
— Зачем, дорогой, звал? Засветишься — друга потеряю, как жить буду без такого друга? — в голосе с кавказским акцентом прозвучала едва уловимая насмешка.
— Не мог же я с твоими говорить, дело серьезное — стоит дорого…
— Знаю, дорогой, за свои базары недешево берешь. Но разве я мало тебе плачу?
— Не обижаешь, — нехотя согласился собеседник кавказца. — Потому и рискую шкурой…
— Говори, не тяни время.
— Ходят слухи, Эстет готовится к войне…
— Вот как? Не живется, значит, ему спокойно. А с кем воевать собрался?
— Сам знаешь, у него один враг…
— Так мы давно враги, почему воевать решил сейчас?
— Не понравилось, что ты кокаинчиком разжился. Говорят, потянет не меньше, чем на сотню «лимонов» «зеленью».
— Ошибаешься, дорогой. Не потянет. А за подсказку спасибо, учту. Дату знаешь?
— Она пока открыта, ее и сам Эстет не знает, но что-то заставляет его торопиться… Одно могу сказать — час икс наступит в ближайшие две недели. Так что жди.
— Жду, дорогой! Я люблю наши встречи с Эстетом, подготовлюсь и к этой как надо…
Женское любопытство оказалось сильнее опасливости, и, когда один из собеседников уже ступил на аллейку, Зоя Иннокентьевна высунулась из-за куста акации. Человек прошел несколько шагов по хорошо освещенной аллейке и остановился закурить. Остановился как будто специально под фонарем, чтобы Зоя Иннокентьевна могла получше его рассмотреть.
Она сразу увидела это — одно ухо было высохшим…
Зоя Иннокентьевна остолбенела. На миг всего, но этого было достаточно. Лопоухий прикурил и торопливо зашагал по аллее, удаляясь в сторону проспекта. Она рванулась за ним, зацепилась носком туфли за какую-то корягу и свалилась в высокую траву у обочины асфальтированной дорожки. А когда поднялась, было поздно — лопоухий исчез в темноте.
Зоя Иннокентьевна беспомощно, как птица с переломанным крылом, заметалась по аллее. От досады пнула ногой подвернувшуюся урну. Та гулко отозвалась, но это ничего не изменило.
Лопоухий исчез, как в воду канул.
* * *
Елизавете нравилась ее теперешняя жизнь.