Козырная дама - Соловьева Татьяна 12 стр.


В жизни Елизаветы была острота запретной игры.

Время от времени старые знакомые жаловались на трудности, ужасное время, беспорядки в городе. Елизавета выслушивала, не спорила, но про себя думала, что для нее-то это время самое лучшее. И дело вовсе не в достатке, хотя и нравилось, что не нужно ни себе, ни сыновьям ни в чем отказывать. Елизавета жила! Не существовала, не тянула воз, не выживала, а именно жила.

Жизнь ее будто раскололась на две части. В той, первой, она закончила институт, работала в юридической консультации, советуя несчастным женам, как при разводе ловчее обмишурить мужей, чтобы и новый цветной телевизор, и старый сервант, купленный двадцать лет назад в рассрочку, при разделе имущества достались именно супруге. Заниматься этим Елизавете было скучно и противно. Все было скучно, и все было противно — и дурацкая работа, и муж, которого, казалось, навечно приговорили к внеплановым операциям и ночным дежурствам в больнице, как будто во всем городе, кроме него, не было другого хирурга.

Единственное, что нравилось тогда Елизавете, — это последние минуты перед сном: уже засыпая, она придумывала разные способы избавления от скуки, рутины, будней. Но наступало утро, и ничего не менялось. И все же однажды она нашла такой способ. Тогда ей казалось, что придумано неплохо, но теперь понимала, как мелки прошлые удачи, как смешны прошлые радости.

Впервые это пришло в голову, когда она, стараясь если не сосредоточиться, то хотя бы продемонстрировать внимание, выслушивала массивную тетку, выкрашенную под белокурую бестию. Тетка пришла в юрконсультацию посоветоваться все о том же — как при разводе повыгодней разделить имущество. Она перечислила квартиру, дачу, машину, гараж, потом принялась рассказывать, какие именно шкафы входят в импортный мебельный гарнитур. Елизавета слушала и чувствовала: надолго ее не хватит — еще одно слово клиентки, и она взорвется, наговорит гадостей.

Последней каплей стало подробное описание сервиза, называющегося «Мадонной». В середине восьмидесятых был такой писк моды — перламутровые чашки и тарелки, расписанные сценами из жизни французских кокоток времен маркизы де Помпадур.

— Вы представляете, меня больше всего возмутило то, что оно — на этом слове было сделано красноречивое ударение, дескать, не муж, не отец моих детей, просто «оно» — хочет забрать этот сервиз. Говорит о каких-то правах, так как это подарок его матери. Да, «Мадонна» была подарена его матерью, но подарена мне! Почему же я должна его отдать?

— На сколько персон сервиз, вы говорите? — неожиданно оживилась Елизавета.

— На двенадцать! И к тому же он чайно-кофейный.

— Это просто замечательно, что сервиз не на шесть персон, а на двенадцать! — вдруг радостно воскликнула Елизавета.

— Почему? — не поняла гидроперитная бестия.

— Когда при разделе имущества суд присудит разделить сервиз пополам, каждому из вас достанется по персональному сервизу на шесть персон, — подлила Елизавета масла в огонь, но клиентка, кажется, не уловила иронии. — Вы какой себе выберете — чайный или кофейный?

— Никогда! — голос клиентки умер, будто и вправду жизнь ее оборвалась со словами Елизаветы. — Слышите, никогда ни один суд не заставит меня пойти на это! «Мадонна» — неделима!

Выпроводив через полчаса владелицу перламутровой и неделимой «Мадонны», Елизавета поднялась из-за стола, собираясь пойти в соседний кабинет, где они обычно пили чай. И вдруг, пораженная шалой мыслью, неожиданной и волнующей, бессильно опустилась на стул.

Придя в себя, Елизавета взяла листок, куда в начале разговора записала данные клиентки. Долго смотрела на него, усмехаясь, склонив голову, словно хотела что-то получше рассмотреть, поточнее запомнить.

Через несколько дней снова приходила та же клиентка, гневно жаловалась на мужа-подлеца, который тайком унес из сервиза четыре чайные чашки и сахарницу, отчего «Мадонна» утратила свою ценность. Елизавета слушала вполуха, снова переживая чувства, которые она испытала, когда подбирала ключи и, дрожа от возбуждения, складывала перламутровые чашки в сумку.

А потом были другие клиенты. Не таясь, они рассказывали юрисконсульту о себе, о своих квартирах, дачах, машинах, гарнитурах и хрустальных вазах.

И она снова сделала это.

И снова.

И снова.

Брала по мелочи. Золотые сережки, флакон французских духов, хрустальную вазочку. В какой-то квартире ей попалась на глаза коробка с новыми туфлями. Примерила. Они оказались впору. Прихватила и туфли.

Деньги Елизавета обычно не брала. Лишь однажды. Она прозвонила квартиру и, обнаружив, что дома никого нет, подобрала ключи. Но вышла ошибка — на диване спал пьяный хозяин. Елизавета хотела было так же тихонько выскользнуть, но взгляд упал на брошенные посредине комнаты брюки. Из кармана вывалились смятые троллейбусные талоны, ключи, мелочь, а поверху лежало несколько сторублевок. Скорее из хулиганских побуждений, чем из желания своровать деньги, Елизавета, стараясь не шуметь, прошла в комнату и подобрала купюры.

Деньги она потратила, туфли сносила, а все остальное, что было натаскано за два года, складывала в коробку на антресоли. Валентин, первый муж Елизаветы, по-прежнему пропадал на работе, ничего не замечая и делами жены не интересуясь.

Открылось все до банального просто. В одной квартире Елизавета взяла из шкатулки какую-то золотую побрякушку, сунула в сумку новую норковую шапку-ушанку, которую нашла в шкафу, и уже была в прихожей, уже открыла входную дверь, еще бы несколько минут — и уехала в лифте, как и всегда, удачливая и неуловимая. Но на этот раз Елизавете не повезло. Удача ей изменила. За открытой дверью стоял высокий седовласый мужчина. В тот миг, когда перед ним предстала растерявшаяся от неожиданности Елизавета, он доставал из кармана ключи. Хозяин даже не стал спрашивать, кто она такая и что делает в его квартире, втолкнул обратно в прихожую, оттеснил к ванной, где и закрыл на щеколду.

Когда Валентину сообщили, что жена взята с поличным и сейчас находится в следственном изоляторе, он поначалу не поверил, как не поверили в это и тихие, обремененные семейными заботами женщины из юрконсультации.

Елизавета заговорила сразу. С бравадой, больше похожей на истерику, рассказала следователю обо всех случаях кражи, открыла, где прячет похищенное. Хотя могла многое утаить — никто из потерпевших в милицию не обращался. Поскольку обычно исчезали одна-две вещи, думали на кого-то из своих, а то и вовсе не замечали пропажи.

— Зачем тебе это было нужно? — спросил Елизавету следователь, который помнил ее по юридическому факультету, на котором они учились почти в одно время.

— Тебе не понять, — улыбаясь, ответила Елизавета. — Ты что же думаешь, я жила, когда этим идиоткам давала советы, как делить их поганые шкафы и кастрюли? Или когда Валек перед сном, уже в постели, рассказывал о своих пациентах, болезнях, операциях, уколах, а потом устало и счастливо засыпал? А ты знаешь, я даже не огорчалась, что муж заснул, значит, у меня будет время помечтать, спланировать, когда пойду на следующее дело, куда… Это… это и есть настоящая жизнь…

Учитывая добровольное признание и помощь следствию, Елизавете дали два года условно. Права работать юрисконсультом ее лишили, муж ушел сам.

Так закончилась первая жизнь Елизаветы.

После суда Елизавета нашла Виктора Торопова, с которым познакомилась, когда работала в юрконсультации, и он взял ее на работу машинисткой в товарищество, созданное на базе бывшего общества участников афганской войны. Такие, как Виктор, всегда нравились Елизавете. Это был сильный, жесткий парень, полная противоположность ее бывшему мужу, которого она всегда считала хлюпиком.

А вскоре они поженились.

Виктор тогда был здоровее, хотя давали знать о себе не только простреленное в Афганистане легкое и непрекращающаяся боль в раздробленных костях ноги, но и все более частые психические припадки.

Чем только ни занимались Виктор и Елизавета, но ни одно из их дел не пошло — ни строительство, ни торговля земельными участками, ни маленький пивзавод.

И тогда Виктор нашел Фогеля.

Фогель только обустраивался под солнцем, отбиваясь от наседающих конкурентов и кредиторов. Собственной бригадой он еще не обзавелся, и его крепко доставали. Фогель взял крупную сумму в долг, а отдать вовремя не смог или не захотел, что, по мнению Елизаветы, было вероятнее. Включили счетчик. Это закончилось бы для Фогеля печально, если бы проблему не взялся разрулить бывший «афганец» Виктор Торопов.

Встретиться договорились в центральном городском парке, в одном из открытых кафе.

Фогель пришел чуть пораньше, устроился за дальним столиком, наполовину прикрытым зонтом в бело-алую полоску. Сделал официанту заказ, исполненный тотчас же, потому что посетителей было немного. Но едва он наполнил стакан, плеснув в него темного бутылочного пива, как услышал за спиной веселый возглас:

— Ай-ай-яй, как непатриотично немцу пить чешское пиво!

Фогель оглянулся и увидел двух парней и высокую худенькую девушку. Она была в легком платье, из которого уже заметно выпирал остренький животик.

— Торопов?

Один из парней кивнул.

— А это мой друг Андрей и моя жена Елизавета, — представил он остальных.

Андрей хихикнул кокетливо, как барышня. И плечами при этом повел так же игриво. Фогель удивленно посмотрел на него и неожиданно натолкнулся на жесткий взгляд зеленоватых в желтую крапинку глаз. Их пронзительное выражение, не вязавшееся со странными манерами парня, производило неожиданное и сильное впечатление.

Подошедшие расселись за столом, Андрей принес две бутылки пива, тоже чешского, и сок для Елизаветы.

— Какие проблемы? — спросил Торопов, налив пива себе и другу.

Фогель красноречиво посмотрел на Елизавету.

— Нормально, — ответил на его взгляд Торопов. — У меня от нее секретов нет. К тому же не исключено, что именно Елизавете придется заниматься вашими проблемами. Можете быть уверены, она их решит.

«Чушь какая-то, — подумал Фогель, — беременная девка собирается меня защищать… На пару с каким-то женоподобным Андреем». Мелькнула мысль уйти, прекратить это знакомство, пока не поздно, но Фогель колебался. То, что он слышал о Викторе Торопове, означало — это именно тот человек, который ему нужен. И он остался сидеть за столиком, наполовину прикрытым зонтом в бело-алую полоску.

— Ну что ж, вам виднее… — произнес он вслух. — Дело у меня такого рода — есть кредитор, но нет денег, чтобы вернуть долг.

— А он, конечно, хочет получить свои денежки обратно?

— Естественно.

— Большой долг?

— Большой.

— А денег нет?

— Нет.

— Но если денег нет, как вы собираетесь рассчитаться за нашу работу?

— Для этого найдутся…

— Услуги нашего охранного агентства стоят недешево, — впервые подала голос Елизавета.

— Понимаю. Платить готов, но при одном условии — мне нужны гарантии, что рано или поздно мой кредитор не возникнет снова.

— Не возникнет. Работу сделаем как надо, — теперь говорила только Елизавета. — Гарантии будут.

— И еще один момент — аванс вы получите пока небольшой. — Фогель постарался, чтобы его слова прозвучали как можно жестче и непреклоннее.

— Как скажете, — легко согласилась Елизавета. — Это первое дело нашего охранного агентства, и мы хорошо понимаем, что еще ничем не успели себя зарекомендовать в ваших глазах. Но зарекомендуем!

— Интересные вы ребята! — удивленно проронил Фогель, с любопытством оглядев новых знакомых. — А вы не боитесь, что я никогда не расплачусь с вами?

— Исключено! Расплатитесь. И даже премию за качество выполненной работы отстегнете, не сомневайтесь! — В голосе Елизаветы зазвучали веселые нотки.

Фогель пристально посмотрел на нее и не увидел ничего необычного. Перед ним сидела молодая женщина, ждущая ребенка, — затаенное счастье в улыбчивых глазах, ямочка на левой щеке, ровные, белые, хотя и мелковатые зубы, обнажившиеся в доброжелательной улыбке. В ответ Елизавета подмигнула Фогелю, словно угадав его мысли, и, подняв стакан, отпила немного апельсинового сока. На ее светлых, реденьких усиках осталось несколько оранжевых капель.

Фогель перевел взгляд на Торопова.

— Елизавета права. Она всегда права, — отчеканил тот, и от этой невинной фразы Фогелю стало немного не по себе. Было в этой странной троице что-то такое, от чего хотелось держаться подальше и одновременно притягивало к ним.

«Эти ребята на многое способны», — подумал Фогель и поверил.

Поверил Виктору Торопову, поверил беременной женщине и этому чудному Андрею, с ужимками барышни на выданье и колючим взглядом, тоже поверил. Поверил и назвал имя кредитора.

Как и предполагал Виктор, делом этим пришлось заниматься Елизавете и Андрею без него. Он серьезно сломался и надолго загремел в больницу.

Долг Фогелю был списан, и кредитор его больше не беспокоил. Ни тогда, ни годы спустя.

* * *

Некоторые люди считают — все, что печатается в газетах, мягко говоря, выдумки журналистов. А есть другие — относящиеся к печатному слову с величайшим уважением. К ним принадлежала и Зоя Иннокентьевна. Поэтому в ее решении обратиться в редакцию не было ничего противоестественного или необычного.

Из всех выходящих в городе газет она выбрала «Вечерку», где редактором был ее бывший ученик Владислав Локотунин.

Локотунин сидел в отдельном кабинете, куда секретарша допустила Зою Иннокентьевну не сразу, прежде доложила. Когда было разрешено войти, в первую минуту Зоя Иннокентьевна оторопело остановилась в дверях — бывшего ученика трудно было узнать. Вместо чернявого от природы парня она увидела яркого блондина. Он повернулся на скрип двери вместе с вращающимся креслом, узнал ее, заулыбался и произнес все приличествующие случаю слова сразу:

— Зоя Иннокентьевна! Какими судьбами! Проходите, проходите! Рад вас видеть! Прошу садиться!

— Владислав, вы несколько изменились… — удивленно промолвила Зоя Иннокентьевна, усаживаясь на предложенный стул. — Этот цвет волос опять моден? — невинно спросила она.

— Насколько мне помнится, он никогда не выходил из моды. А что, — Локотунин обеспокоился, — мне не к лицу?

— Почему же, к лицу… — Зоя Иннокентьевна постаралась, чтобы в ее голосе прозвучало как можно меньше сомнения, но, кажется, это не очень удалось, потому что лицо бывшего ученика сделалось строгим и он переменил тему.

— Что же привело вас к нам?

— Мой племянник, — начала Зоя Иннокентьевна и, видимо посчитав, что так прозвучит весомее, уточнила: — единственный племянник, попал в беду. Он устроился работать охранником склада в одну контору. Склад вскоре ограбили, а Игоря — так зовут моего племянника — обвинили в том, что по его вине понесены убытки. Ему предложили выплатить какие-то астрономические суммы или покрыть ущерб, отдав квартиру — у Игоря после смерти матери, моей сестры, осталась большая квартира в центре города.

— Может, это предусматривалось трудовым соглашением, которое заключалось при приеме на работу?

— Нет, ничего подобного не предусматривалось. Тут действовали какие-то мошенники. Некий Эдуард Андреевич Фогель и еще один — Саша, фамилии пока не знаю. По описанию Игоря, это молодой человек, лет тридцати пяти, с характерной, запоминающейся внешностью. У него огромные уши, одно из которых похоже на высохший капустный лист.

— Действительно, яркая примета, — согласился Локотунин. — Фамилии этого, с ушами, вы не знаете?

— Не знаю.

— И племянник тоже не знает?

— Нет.

— Зоя Иннокентьевна, а почему вы пришли именно ко мне?

— Думаю, надо пропечатать эту историю в газете. Жулики должны знать, что так просто им это с рук не сойдет.

— Не сойдет! — подтвердил и Локотунин. — А в милицию обращались?

— Конечно. Там уже и дело завели.

— Это очень хорошо! — обрадовался такому повороту событий Локотунин. — Что же касается публикации в нашей газете… Я десять лет работаю в редакции и кое в чем разбираюсь. Мне кажется, не стоит торопиться, не стоит…

Назад Дальше