— Слышала, что у вас хороший хозяин, Форель, кажется, — слукавила на всякий случай Зоя Иннокентьевна.
— Фогель. Эдуард Андреевич Фогель. Здесь все ларьки принадлежат ему.
— А где его контора?
— Не знаю. Меня прямо в ларьке на Гагарина и оформляли на работу. А зачем ему контора? Склад точно есть, оттуда это все, — девушка кивнула на товар за спиной, — и привозят.
— А где он находится?
— Не знаю, даже не интересовалась никогда. Мое дело — торговать…
Не добившись пока большого толку, Зоя Иннокентьевна решила подъехать с другой стороны.
— Галочка, я сидела на скамеечке, отдыхала, видела, коробки из машины выгружали. Вот и в твой ларек такие же заносили. Что-нибудь особенное? Дефицит? — Зоя Иннокентьевна старалась говорить как можно невиннее.
— Ну что вы! Какой сейчас может быть дефицит! Сейчас все есть, были бы деньги… Это обычная водка.
— Водка? А почему она в разных коробках?
— Не знаю, я здесь всего месяц работаю, нам всегда такую привозят — в разных коробках.
— Откуда привозят?
— Со склада, наверное.
— А-а, — равнодушно протянула Зоя Иннокентьевна, потеряв, кажется, всякий интерес к разговору о водке.
— Может быть, купите чего-нибудь? — предложила девушка.
— Куплю. Дай мне вон ту большую шоколадку. Должна признаться, я сластена… — Зоя Иннокентьевна расплатилась за покупку и, уже собираясь уходить, как бы между прочим спросила: — Как бы мне все-таки повидать вашего Фогеля? Часто он сюда заглядывает?
— Не очень. Обычно приезжают его помощники… А вам он зачем?
— Дело одно есть…
— Да?! — удивилась девушка, мимолетно подумав, что общего может быть у ее бывшей учительницы с хозяином ларька, но, когда та попрощалась и ушла, тут же забыла об этом.
* * *
На глаза Казанцеву попалась папка, в которую он складывал официальные документы, так или иначе связанные с недвижимостью. Нужды заглядывать в нее не было, необходимое и так помнилось. Следователь с тоской посмотрел на папку, становившуюся все объемнее, — законов, регулирующих куплю-продажу, обмен и другие операции с недвижимостью, принималось в последние годы немало. А рынок жилья, если судить по количеству уголовных дел, разрабатываемых прокуратурой, по-прежнему оставался не только самой прибыльной, но и самой криминогенной сферой.
Поначалу подобные дела распределялись в производство разным следователям, но в последнее время «сидела» на них специально созданная группа Казанцева.
Какие-то из квартирных дел уже рассмотрены судом, какие-то только недавно закончены следствием. В основном это, как обозначал их Казанцев, розничные дела. Был в них элемент случайности, когда квартирная афера, даже если в деле фигурировал труп, являлась всего лишь эпизодом в ряду преступлений другого рода, совершенных одиночкой или бандой.
К этой категории, похоже, относится и поступившее из милиции несколько дней назад дело об убийстве восьмидесятилетнего старика. К Казанцеву оно попало потому, что рядом с полуразложившимся трупом, который был обнаружен в однокомнатной квартире, валялся неподписанный договор о купле-продаже этой самой квартиры. По мнению Казанцева, здесь явно действовали дилетанты, беспощадные, жестокие, но дилетанты. В пользу этой версии говорило и наличие трупа, и то, что старик не был убит, а умер от побоев, — как установила экспертиза, его долго и свирепо избивали, — и то, что договор остался в квартире. Те, кто специализировался на квартирных преступлениях, подобных проколов не допускали.
Чисто квартирных банд в городе действовало несколько. Они отличались по почерку совершаемых преступлений, и следственная группа исходила из того, что каждая из банд — самостоятельна. И все же Казанцев никак не мог избавиться от чувства, что есть в их действиях что-то неуловимо схожее, общее, будто сценарий преступлений разрабатывал один и тот же человек. Ниточки в делах, которыми следственная группа занималась сейчас, похоже, тянулись к одному клубку, еще раз убеждая, что квартирные банды связаны между собой в единую систему, созданную одним сильным, преступным умом. В пользу этого предположения говорило и то, что слишком уж хорошо все было организовано: стратегия, разведка, исполнение.
У Казанцева не было доказательств, у него было лишь подозрение — действуют не отдельные группы, а некий конгломерат банд. И возглавляет его один человек.
Иногда следователю казалось, что он знает, кто этот человек…
Встреча с Астаниным, который, несмотря на страх за семью, активно взялся помогать Казанцеву, была назначена на одиннадцать.
Время еще было, и Казанцев принялся перечитывать документы, накопившиеся в деле «ассенизаторов», которое его группа вела совместно с ФСБ. Совместная работа продлится до тех пор, пока банда не будет взята, потом уголовное дело отдадут прокуратуре полностью — подобные преступления в компетенцию ФСБ не входят.
Казанцев пробегал глазами показания потерпевших — то бегло, то вчитываясь повнимательнее. Многое сходилось даже в деталях. Будто сговорившись, они описывали один и тот же подвал, в котором их держали, один и тот же сад с сортиром в дальнем углу, в котором жертвы прошли через унизительную и грязную, в буквальном смысле этого слова, пытку. Пытали же всех без исключения, даже тогда, когда большой необходимости в этом не было — спившиеся люди, наркоманы довольно быстро соглашались подписать договор, по которому квартира отходила в руки банды.
Поначалу неплохой зацепкой казались деревянные рамки, хранившиеся в подвале. Казанцев предположил, что владельцем дачи мог быть художник или фотограф. Его помощники, что называется, через мелкое сито пропустили всех художников и фотографов в городе и области, но ни один из них к подвалу не имел никакого отношения.
Казанцеву в зубах навязли эти улики: грохот поездов за садом, сортир, деревянные рамки…
Рядом, а не ухватишь.
В надежде услышать что-то, чего не услышал раньше, пропустил или не придал значения, он снова и снова опрашивал потерпевших, покупателей квартир, работников посреднических фирм, нотариусов, оформлявших сделки.
Пусто.
Новые владельцы квартир были далеки от криминального мира, проверка их показала, что сами они к аферам непричастны, квартиры приобрели через разные посреднические фирмы, тоже вполне солидные, которые, в свою очередь, перекупили их у частных лиц.
Дойдя до «частных лиц», ниточка обрывалась. Никого из них найти было невозможно. Они исчезали. Ни одна из фамилий, ни один из фотороботов, составленных по описанию нотариусов, не выводил на кого-либо, кто до того уже был знаком с органами и мог быть узнан.
В деле числилось почти два десятка трупов, продолжал расти список пострадавших, как оставшихся в живых, так и пропавших без вести, — и никаких следов, никаких серьезных зацепок.
Но так не могло быть! Ведь не законопослушные, почтенные граждане трясут город!
Как цирковая лошадь, Казанцев ходил по кругу, время от времени мысленно возвращаясь к одному и тому же человеку.
Догадка эта была смутной, но она появилась, она была…
Казанцев заехал за Астаниным в мебельный цех. После их встречи в Чечеловке Сергей Иванович успокоился и чем мог помогал следствию. Сегодня они собирались проехать по Южной трассе. Оказалось, что Астанин не только знаток городских дорог, у него обнаружилась замечательная слуховая память, поэтому Казанцев хотел, чтобы он «прослушал» эту дорогу, вдруг какой-то шум покажется знакомым.
Они промотались по трассе не меньше двух часов, но ничего нового, о чем было неизвестно, не появилось. Настроение у Казанцева испортилось — стало жаль впустую потраченного времени.
Пережидая красный светофор, машина остановилась у Дома архитекторов. Казанцев достал сигареты, закурил и, вытянув руку, собрался сбить столбик пепла в открытое окно. Взгляд скользнул по оказавшейся напротив большой красочной афише. Сообщалось о выставке вышивки. Что-то зацепило, привлекло внимание следователя.
— Возьмите правее и остановитесь, — попросил он Астанина, когда зажегся зеленый, и машина тронулась.
Астанин ловко вписался в ближний к тротуару ряд и плавно притормозил. «Автомобилист он действительно от Бога», — невольно подумал Казанцев. Он вышел из машины и торопливо свернул к Дому архитекторов. Постоял у афиши, махнул рукой Астанину: дескать, подожди, я на минутку, — и зашел в здание.
Зал, в котором проводилась выставка, оказался на втором этаже. На стене висели вышитые картины — натюрморты, пейзажи, букеты цветов, были даже портреты, изображенные нитками. Но не художественные ценности поразили Казанцева, а то, почему ему раньше не приходила в голову мысль — вышитая картина, как и любая другая, нуждается в рамке. А если и те, которые видели жертвы в подвале, тоже были предназначены для вышивок?
— В прокуратуру? — спросил Астанин, когда Казанцев вернулся в машину.
— Да, конечно, — рассеянно кивнул тот.
В прокуратуре, миновав свой кабинет, Казанцев зашел сначала к помощникам. В группе, кроме него, работало еще двое следователей — Олег Антипов, с которым они дружили почти двадцать лет, со студенческой скамьи, и Костя Зубахин, лишь недавно перешедший в прокуратуру из милиции. И хотя спецом он был вроде толковым, но его какая-то излишне доброжелательная, излишне многословная готовность к общению почему-то раздражала Казанцева. На месте оказался Зубахин.
— Что-то случилось, Васильич? — спросил он, едва Казанцев переступил порог. — Уж больно у тебя вид взволнованный.
— Случилось! Помнишь рамки в подвале?
— Как не помнить, я же лично отрабатывал их. Художников, фотографов, коллекционеров — проверяли всех, кому в нашем городе могли понадобиться деревянные рамки…
— Не всех! — перебил его Каменцев. — Вышивку выпустили из виду.
— Вышивку?
— Да, вышивку! Тем, кто вышивает картины, тоже нужны рамки.
— Кто же их теперь вышивает? Мода на них прошла еще лет тридцать назад, если не больше. У моей тещи полкомода такого барахла хранится еще с послевоенных лет.
— Да подожди ты со своей тещей! Не прошла, мода, оказывается. Я сегодня был на выставке вышивки в Доме архитекторов. Такое ощущение, что полгорода только тем и занимается, что вышивает картины. Вышивает и вставляет в деревянные рамки.
— Вот это номер! Как же мы прошляпили?! Теперь я понял… — Зубахин против обыкновения не договорил, что же именно он понял.
— А раз понял, займись. Сходи в Дом архитекторов, найди организаторов выставки, узнай все, что с этим связано. И не тяни, уложись в минимальное время. Если надо, подключи оперативников.
— Шеф, я буду быстр, как ветер, ураган, тайфун, цунами!
Пока Зубахин занимался вышивальщицами, Антипов установил, название какой станции мог слышать Астанин на железнодорожном переезде. Из десятка похожих названий потерпевший выбрал одно — «Илларионово». Если следовать из города, то перед этой станцией находилась платформа «Четыреста двенадцатый километр», где и в самом деле останавливаются далеко не все электрички, а перед ней — станция Борзенка.
И тут-то два конца сошлись, будто их никто и не разъединял. Как удалось узнать Зубахину, у одной из вышивальщиц, Галины Усошиной, в поселке Борзенка жила когда-то мать. Несколько лет назад она умерла, и дом стал принадлежать двум наследникам — самой вышивальщице и ее племяннику Валентину, по сути единолично хозяйничающему сейчас в доме, так как тетка побаивалась и его, и, особенно, его дружков, чуть ли не постоянно обретающихся в Борзенке. Из-за них она и перестала ездить в поселок. Женщина подтвердила, что еще при жизни матери она хранила в подвале деревянные рамки, а вот забрала ли их оттуда или нет, она не помнила.
Версия оказалась продуктивной.
Проследив связи Валентина Усошина, оказавшегося в банде «ассенизаторов» не последним человеком, удалось установить не только весь ее костяк, но и человека, непосредственно в банду не входившего, но тем не менее выполнявшего в ней важную роль.
То, что несговорчивых квартировладельцев убивали, в следственной группе знали и раньше. Трупы одних бесследно исчезали, других находили за городом, на свалках, в карьерах. То, что они побывали в руках «ассенизаторов», становилось понятным при первых же осмотрах.
Но найдены были не все пропавшие без вести жертвы. Возникла версия, что банда имеет своего человека в одном из крематориев города. Версия прорабатывалась, но работники крематориев, хотя и были людьми специфическими — работа накладывала на них свой отпечаток, — подозрений не вызывали. Как ни странно, большинство из них оказались женщинами, немолодыми, семейными, уставшими от жизни и, мягко говоря, не очень приятного дела, которым приходилось заниматься. Тем не менее они держались, не уходили, так как, кроме официальной зарплаты, работникам крематория немало перепадало и от родственников очередного клиента.
Однако именно через крематорий следствию удалось выйти на морг городской судмедэкспертизы, откуда на сожжение поступало немалое количество трупов, в том числе и криминальных.
Казанцев хорошо знал многих экспертов, были это люди, по большей части, немного выпивающие, но когда к ним обращались из прокуратуры или из милиции по конкретному трупу, срабатывали, что называется, на двести процентов. Благодаря их дотошности и высокой квалификации удалось раскрыть немало преступлений. Поэтому новость о том, что фельдшер морга Пыхов связан с «ассенизаторами», была для следователя крайне неприятным сюрпризом. Если криминальными трупами экспертиза занималась, то тех, кто умер ненасильственной смертью в результате сердечной недостаточности, оставляли Пыхову — старому, опытному фельдшеру. Работа его не перепроверялась — экспертов и так не хватало. Как выяснилось, Пыхов и покрывал убийства некоторых несговорчивых владельцев квартир, выписывая свидетельства о ненасильственной смерти.
Стала известна и фамилия щуплого, на которого потерпевшие указывали как на главаря банды. Его звали Георгий Долгушин.
— Да это ж наш старый знакомец Жоржик! — воскликнул Олег Антипов, когда в деле впервые возникла фамилия Долгушина. — Ген, помнишь его? Семь лет назад проходил по делу, связанному с убийством кооператора, отказавшегося платить дань. Но он вроде должен еще сидеть. Сбежал?
— Чистенький, — объяснил Зубахин, занимавшийся Долгушиным. — Вышел по амнистии.
— Не может Жоржик быть главарем, — засомневался Казанцев, хорошо помнивший маленького, похожего на мокрого зверька Долгушина. — Не его это масштаб, мозгов маловато. Есть еще кто-то…
Алексеев и Щеглов — фээсбэшники, входившие в следственную группу, к сомнению Казанцева отнеслись серьезно. Они и раньше считали, что банду «ассенизаторов» надо еще попасти, чтобы не осталось ни единого неотработанного момента, ни единой неотработанной связи, тогда как прокурор торопил с окончанием операции — от того, что сообщали информаторы, волосы вставали дыбом: пытки, убийства, исчезновение людей.
— Работаем дальше, — на правах руководителя группы подвел итог спору Казанцев и снова повторил неотвязно крутившуюся в голове мысль: — Не может Жоржик быть главарем банды…
* * *
Зоя Иннокентьевна рассыпала по полу коробок спичек и стала поднимать по одной, стараясь наклоняться так, чтобы ноги в коленях оставались прямыми. Считалось, что таким образом можно укрепить мышцы брюшного пресса. Это и еще несколько других упражнений входили в зарядку, которую Зоя Иннокентьевна начала делать с понедельника. Обычно запала хватало на неделю, не больше, но поскольку сегодня была среда, то утреннюю зарядку она еще делала. Упражнения, правда, получались автоматическими, без всякого чувства — голова была забита другим.
Ее все больше волновало происходящее. Нельзя сказать, что она была слишком напугана, — Зоя Иннокентьевна никогда не отличалась робостью, но внутри поселилась тревога. Она снова и снова мысленно прокручивала события.
Итак, одноклассник приводит Игоря в контору фирмы, как теперь точно известно, липовой, по указанному адресу находится другая контора. Здесь Игоря принимают на работу, охранником на продовольственный склад. Затем обманным путем создается ситуация, при которой Игорь отлучился на какое-то время с дежурства. Он уезжает на вокзал, а склад в это время якобы грабят. Сделано это было лишь с одной целью — запутать парня и повесить на него серьезный долг. Поскольку же вернуть его он не сможет, то вынужден будет отдать в погашение квартиру. Схема была простенькая, легко угадываемая и рассчитанная на характер Игоря, человека слабого и трусоватого. Не исключено, что и одноклассник, и напарник по охране тоже участники этой гнусной инсценировки. Но они пока Зою Иннокентьевну не интересовали. Ей нужны были двое — Эдуард Андреевич Фогель и лопоухий по имени Саша. Судя по тому, что он проявлял большую активность — избил Игоря, угрожал, отобрал документы, из них двоих главный именно он.