− Враньё. Сказки. - сказал я совершенно без энтузиазма.
− Ты рассуждаешь как ограниченный материальным мирком человек. А я тебе говорю с высоты прожитых лет. Чем дольше я живу, тем больше мне открывается неизведанного. И вот этот мир, параллельный нашему и загробному мирам, внедрился и в наш и в загробный.
− Зачем?
− Правильный вопрос, вот именно - зачем? - архитектор сказал это почти счастливо, из чего я сделал вывод: Плывуны - не опасны. --Повторюсь: я не знаю зачем. Но зачем-то устроили себе у нас резиденцию. Аномалии в нашем городе. Этот невысыхающий плывун, который наконец-то обустроили, разбили парк... Не знаешь, кстати, кому в голову пришла эта мысль облагородить котлован?
-- Нет, -- испугался я. Не интересовался. Могу у мамы спросить.
-- Кто-то из них, кто-то из них надоумил чиновников, -- бормотал архитектор. - Впрочем, всё это -- мои ничем не подтверждённые измышлизмы... Не волнуйся, Артём, если что, обращайся.
− Легко сказать. Стражники, проводники, ходоки... У меня, честно, мозг кипит. Что будет? Я хочу жить как жил.
− Может, и ничего не будет. Поживём увидим. Разве мало среди живых мёртвых? И это никого не удивляет.
− То есть?
− Люди, Артём, живут скучно и замшело - не замечал?
− А вы разве не так живёте? - вдруг спросила Катюша. Ну конечно. Раз бедно одет, то по Катюшиным «измышлизмам» живёт скучно.
− Я? Я не так, − архитектор совсем не обиделся. - Я живу в удивительном мире воображения. У меня в голове столько конструкций, я же архитектор. Да и оградка - работа творческая. Чем больше ограничений, а в оградке ограничения зашкаливают - тем тяжелее муки творчества. Ну что, Тёма? Нас ждут опасности и приключения?
− Да уж. - мне было не до шуток.
− Ну кое-что тебе ясно стало?
Я отрицательно помотал головой. Этого разговора не было. Не было!
− Стало ясно, что зомбяки по городу ходят - Катюша смеялась.
− Ну что ты девочка. Никаких зомбяков. Нормальные живые люди. Нормальные души неживых...
− Мы пойдём, Радий Рауфович. Спасибо, − сказал я. − Я успокоился, не буду теперь искать этого пятнистого. Не знаете, кстати, как пятнистый теперь выглядит?
− Да знаю конечно. Как бывший продавец в гипермаркете электроники.
Опа! Я завис! Реально с открытым ртом завис. Значит, вот кто был тогда на площадке, когда Гриша с Никой зашли в Плывуны!
-- Но ещё есть и второй выходец из мира мёртвых. Его в противовес плывунам создали эти, -- архитектор постучал по земле ногой. - И этот второй - отец твоего приятеля.
− Какого приятеля?
− Он теперь вместо тебя танцует.
− Дэн что ли?! - осторожно прошептала Катюша.
− Такой высокий.
− Да-аа? - я готов был разреветься. Я испугался дико. − И что мне теперь делать?
− Будь внимательнее. Ты правильно сказал: ты - здоров. И это главное! Не забывай об этом. И смотри в оба. Кладбищенские и Плывуны сейчас будут пытаться уничтожить чужого ходока. - Архитектор посмотрел снова куда-то в даль и поспешно добавил: -- Я тебя предупредил. И тебя девочка.
− Спасибо, − улыбнулась Катюша. - Я всё поняла. Я всегда знала, что мир стал другим.
− Приходите, ребят, заходите. А сейчас пойду я порисую. Эскизы заказали бандюганы. У них же знаете, всё вычурно, сытость напоказ. Мучился три дня, а сейчас с вами поболтал − идея пришла, − Радий Рауфович показал на небо.
Поболтали! Это он называет просто поболтать. Проповедник, хренов! И после этой мысли у меня снова кольнуло слева, у сердца. «Это плывуны!» − посетила меня дикая мысль. Они же за мной следят! И может ещё за мной следят те другие, которые оживили, насколько я понял, отца Дэна.
Мы смотрели с Катюшей на небо. Но мы видели только облака, никаких набросков оградок. Мы пошли с Катюшей обратно. Вышли за ворота кладбища. Стояло два ритуальных автобуса. Пустых. На кладбище кого-то хоронили.
− Кать! - спросил я. - Отец Дэна-то умирал или не умирал?
− Не знаю даже.
− Ты бы спросила у Дэна, как это он умирал, а первого сентября был на линейке? Уточнила бы, сделала бы доброе дело.
− Я спрошу.
− Кать! -я остановился, положил руки ей на плечи, посмотрел в глаза. - Ты не слышала, что он сказал?! В нашем городе два покойника ходят!
− Что ты, Тёма, − Катя счастливо улыбалась. - Этот дедушка такой милый, но он же ненормальный. Я не верю ни единому его слову. А ты что поверил?
Я понял, что Катя хитрит. Она пытается успокоить меня. А ведь она очень умна, она поняла больше моего. Дура! Дура-ааааа!
− Да! - заорал я. - Я поверил! И не держи меня за идиота! Не успокаивай меня!
− Да что с тобой?
− Да ничего. Тебе в психушке надо работать. Там тоже психов персонал так успокаивает!
− А ты был в психушке? - взбесилась Катя. Она стала злая, волосы повисли сосульками, ещё красивее она стала от злости и с повисшими паклями. Хорошо, что на площади где стояли маршрутки не было людей... почти не было.
- Да, − заорал я. - Мама рассказывала, как там с людьми обходятся.
Дело в том, что мама так же обходилась с населением. Она в таком же как Катюша тоне пыталась успокоить нервных граждан. Но она деться никуда не могла, она же по связям с общественностью, промоушен и пиар...
Мне стало стыдно, что я распсиховался, я забормотал:
− Я чувствую, чувствовал это. На меня столько всего обрушилось за эти полтора года. Я верю в то, что он сказал. Хотя тоже не во всё. Но по существу верю. Мне давно кажется, что меня достают потусторонние.
− Тебя достают, потому что у тебя мама такая. - вдруг сказала Катюша
− Какая такая?
− Сам знаешь, какая. И, Тёма, я тебя очень прошу, обними меня крепче. Поцелуй. Ну прогулялись, ну развлеклись. Наговорил этот дедушка с три короба. Надо это переварить. Я думаю совсем о другом, о другом.
− О чём же?
− О нас с тобой. Я так хочу чтобы ты стал моим парнем.
Ой ё! Кто о чём!
− А Дэн? - надо было найти причину, почему я Катюшу игнорю. Да и это моё обнимание было как к другу, к товарищу. Кроме Катюши у меня никого не было.
− Дэн мне приказал следить за тобой!
− Как ? - я опешил. Вот это да! Вот что вылезает на поверхность, если долго общаться с девчонкой. Интриги! Интриганка какая-то!
− Ну так. Попросил. Но я его не люблю, я тебя люблю.
Я почувствовал, что сейчас ударю Катю. Мама в таких случаях всегда советовала, тянуть время, то есть продолжать вопросы.
− То есть всё это время ты была со мной приказу Дэна?
− Нет, что ты нет. - юлила Катька. − Только по началу.
− Катя! Неужели ты не понимаешь, что это неспроста? Неужели ты не понимаешь, что всё связано: моё состояние, злость Светочки и Серого, Дэн и его отец, который вдруг не умер?
− Всё теперь понимаю. Всё! Дедушка же объяснил. У Дэна отец - не тот...
Катя запнулась, обняла меня и стала целовать. Надо сказать, что мне ничего не оставалось, как ответить ей. Но мне было не до любви. Конечно, приятно целоваться с красивой девчонкой. Но мне было не до того. Рассказы архитектора занимали меня куда больше. Особенно эта тоска. Да и все эти неприятности, сыплющиеся на мою голову последние полтора года...
Глава девятая. Рассказ Гришани
Глава 9
Рассказ Гришани
Наступила зима, декабрь. Морозы вдарили до минус пяти, а то и десяти. «Зима» − вполне условное для нашей местности слово в этом году стало совсем и не условным. Больше всех ругался Лёха, у него скользили в парке кроссовки. А купить с подошвой на шипах он не мог - родители не давали денег. Отец в своей воинской части не шиковал, мать всю свою зарплату тратила на портниху. У Лёхи мать была толще моей. Просто убийственная кадушка. Лёха говорил, что все деньги семьи уходят на её прокорм и на её шмотье.
Я не мог уже мыслить себя без бега. Только бег держал меня на плаву. Я теперь мыслил категориями плывунов - на плаву, в плаванье, я поплыл - говорил я, усмехаясь Катюше. Мы с ней сблизились после каникул. Не в том смысле. А просто стали доверять друг другу. Катюша коварная, но она не глупа, она сделала свой выбор, после того, как услышала, что отец Дэна - неизвестно ещё, что такое. Болел и вдруг выздоровел...
В общем, я бегал. Танцы меня предали, а бег пока что нет. После бега теперь я хорошо спал и мне не снились неприятные сны. Почти не снились.
Папа ни на шутку заинтересовался Тифой. Он даже перенёс рейс и сплавал на собрание, чего с ним никогда не случалось ранее. Но неожиданно Тифа повела себя так, будто и не узнала его. Как можно папу не узнать?! Двойки мне Тифа не влепила в триместре, хотя иногда грозилась. Зато влепила химичка. Ну что за сволочь!
Маме мы с папой о моих отметках не говорили. А то опять приплывёт, а вдруг химичка тоже ребёнка ждёт? А мы потом виноваты окажемся. Но мама никогда и не интересовалась отметками. Она отзывалась о школе в том смысле, что деньги если есть, то все дороги открыты, а если нет, то учись-не учись - бюджетных мест на всех не хватит. Мама была довольна секцией бега. Кто-то из начальства в из нужных людей в администрации города тоже бегал, и теперь общался с мамой по поводу моей экипировки, стал по отношению к маме очень благодушно настроен.
Папа интересовался всеми моими делами с того примечательного майского вечера, плавно перетёкшего в утро. Папу интересовало всё, что касается Эрны. А Тифа абсолютно точно была связана с Эрной. Но я не мог рассказать папе всё. О том, как я с Лёхой и Владом пас Эрну летом, у кассы супермаркета, о старухе, о том, как щипнул бумажник у этого плывуна, который только должен был стать человеком, перевоплотиться, заново родиться. Но я передал папе часть рассказа архитектора, насколько я его понял, и ту часть, которая не касалась меня. Рассказал и о Катюше, о том, что Дэн просил её следить за мной и о его умирающем и вдруг выздоровевшем отце. Папа не рассмеялся и не махнул рукой, он серьёзно сказал:
− Эта Тифозная... Она тоже реально помирала. Ну реально все говорили.
− Хочешь сказать, что и в неё кто-то вселился? - с надеждой спросил я
− Что ты! Я в это не верю. Да тогда и твоих плывунов в нашем городе не было.
− Кладбищенские могли свою душу в Тифину выпустить.
− Да ну. Кладбищенские скорее всего только сейчас и напряглись. А раньше вряд ли. Им не до того. И Эрна же с плывунами, а не с ними. Вот в то, что Эрна с плывунами, я в это поверить могу. Это даже мне многое объясняет.
− Почему?
− Надо мне с твоим архитектором поговорить, жаль времени нет. А Тифа какая была, такая и осталась. Не похожа она, на то, что кто-то в неё вселился. Какая была, такая и осталась. Повадки, движения.
Я стал соображать, такой же, как был, тот продавец электроники, который болел и уволился и про которого архитектор сказал, что в него вселился плывун? Но нет, я бы не смог ответить на этот вопрос. Я же не знал близко этого продавца, просто же видел. Вот очки точно, как у рыболова. И тоже он был спиной к закату, когда они блеснули.
Я как раз думал о продавце, переодеваясь после треньки в пристройке - физрук Босхан Канурович включил нам обогреватель. Хорошо, что папа всему поверил. Да он вообще любил разные сказки, байки. А может на него повлияло то, что многие обидчики Эрны погибли или больны... Но папа есть папа. Он и кладбище всегда любил. Мои дедушка с бабушкой никогда не ходили на кладбище, говорили: «Передай прадедушке Георгию весточку от нас». Папа покупал примулы и сажал их в апреле. И так из года в год. Ещё он выращивал на кладбище туи. Папа был большой спец по туям. Им песок нужен и солнце. Папа мог вырастить тую из ветки. Туи процветали вокруг нашей семейной могилы, «семейного склепа» - папа так шутил. В общем, папа был на «ты» с кладбищенскими, если они действительно существовали. На кладбище папа таскал меня постоянно. В общем, я переодевался и думал, что у меня хороший папа, понятливый.
Босхан, Влад и Лёха сели пить чай. А я оделся жутко тепло, и решил чай не пить, мне и не хотелось. Я вышел на улицу. Я постоянно смотрел на лавку, весь последний месяц. Я ждал Гришаню. Но Гришани не было. А сегодня он сидел. С сумкой. Я помахал ему - он ответил. Я присел к нему на лавку, поздоровался.
− Сестру ждёшь? - я решил блефовать, делать вид, что всё знаю, всё понимаю, и плывуны для меня - это серые привычные будни.
− Угу, − и Гришаня всхлипнул. − Мама её довела, − сказал он. - Теперь и меня добить хочет. Можно, Тём, у тебя переночевать?
Я молчал. Место у нас есть, мест навалом, тем более, что папа в отъезде. Но как сообщить об этом маме? Мама жутко боится воровства и наводчиков квартирных воров.
− Сейчас спрошу у мамы.
Я позвонил маме - она не разрешила, естественно. И потом сказала в конце, чтобы я ложился без неё. Она задержится, едут за город в ресторан на чей-то юбилей. Мама постоянно моталась по этим юбилеям. Она же от лица общественности. Всегда толкала речь, плавно переходящий в тост.
И у меня мелькнула идея. До полуночи мамы не будет. А если Гришаню положить на полу? У балконной двери. Мама же не будет ночью свет включать. А с утра мама раньше меня на работу идёт. Она в восемь выходит. А я в восемь двадцать. И я решил рискнуть. Раз уж я плывуна потрогал в самый переходный момент, то чел, который бывает в плывунах, мне не навредит, а даже наоборот, что-нибудь объяснит. Я сказал Гришане:
− Ты главное следы за собой не оставляй. Обувь на балкон поставим, сумку тоже. Ок?
− Ок, − сказал Гришаня и перестал скулить. Достал платок, стал протирать глаза.
Мама так и не приехала ночевать. Такое случалось, но редко. И только когда не было папы. У мамы были какие-то дела, она не распространялась о них. Мы с Гришаней навернули картошки с маринованными огурцами. Гришаня сообщил мне, что это лучше, чем чипсы, которыми он постоянно хрустит.
− Нике и чипсы запрещали, но мне сделали послабление. Разрешили, даже деньги выделяют. Лишь бы музыкалку, как Ника не бросил.
− Эх! Лучше чипсов нет ничего.
− Да ну, − поморщился Гришаня. - Твоя еда лучше. Огурцы такие, с перцем.
Бабушка мариновала огурцы, они были с перцем, жгли язык. Я и папа любили только такие огурчики. Всего-то надо от перечного стручка в банку побольше состричь.
− Угу. Бабушка маринует. Она всё так с перцем маринует.
Гришаня не понял юмора, стал доказывать, рассказывать, объяснять, как готовят чипсы, но я его не слушал особо. Я чистил варёный обжигающий картофель. Я бы мог приготовить фри, но, как назло, мама не купила полуфабрикат. В морозилке валялись несчастные остатки. Как только я подал Гришане тарелку, он заткнулся насчёт «тухлых надоевших» чипсов и стал жадно есть, хрустеть огурчиками. Сожрал полбанки. Ну жирный чел. Они все прожорливые. У меня мама тоже любит, она булками убивается. После ужина Гришаня тут же разлёгся на своём месте в комнате, у окна на полу. То есть, я ему постелил коврик, такие рулоны мы таскали на танцы, и занимались на них. Ковриков положил четыре, один на один. Гришаня был как принц на горошине. Ну, там простынь я тоже кинул. Одеяло и подушку без наволочки. Я что-то наволочки не нашёл. Но Гришаня взял из ванной полотенце, обернул им подушку - очень удобно. Такой он хозяйственный оказался, Гришаня. Заснул. Через три часа проснулся. И до утра рассказывал мне свою историю.
− Ты не думай, − сказал я Гришане, − у меня мама редко так не ночует.
− А я и не думаю. У меня мама тоже сутками работает.
Гришаня решил, что моя мама на сутках, ну и славно. Хотя я при нём с мамой разговаривал. Но Гришаня был такой расстроенный, наверное, не слушал, о чём я говорю. Было заметно, что моя болтовня по телефону его не касалась. Я вообще заметил, что Гришаня невнимательный, всё забывает. Вот даже сумку на лавке чуть не забыл. Я ему напомнил, а он поморщился, так смешно сморщил нос, что стал похож на хорька. Мне это было непонятно. Я всё вокруг секу. Очень люблю слушать чужие разговоры по телефону. Один раз в маршрутке ехала девушка, и всю дорогу уговаривала бывшего парня успокоиться. Вся маршрутка слушала, затаив дыхание. Я был на стороне её парня. А девушка была занудная и заумная, такие себе всегда ищут таких же занудных и замороченных, и чтоб с деньгами, а импульсивных и искренних всегда бросают. Потому что искренние люди все нервные и вспыльчивые, они не надевают маски-личины. Я спросил у Гришани: