В итоге всё спихнули на плывуны, город разрушил до основания бизнес-центр, стали укреплять почву, и скат в овраг, сдвинули всё, как первоначально требовалось, и снова отстроили, новые здания: оздоровительный центр вместо бизнес-центра, ну там фитнес, секции разные, грязелечебница и санаторий. Ну и вот я в этот центр хожу... Ходил в танцевальную студию. Там часовня рядом по погибшим, мне неспокойно всегда было. Будто духи умерших там летают. Но конечно это бред. И я всё равно ходил, потому что я пофигист, если чё, если кто ещё не понял. Я сначала-то, мелким, всё просился в ту первую застройку, рухнувшую, яркая была иллюминация, там ещё казино в темноте прикольно мигало фигурками, которые по рулетке бегают. А мама ругалась, она этот бизнес-центр просто ненавидела, она сразу мне говорила, что это жульё. Мама-то моя чиновница, но местного уровня, а бизнес-центр, тот рухнувший, федеральщики отстроили, вся прибыль из города уплывала. А потом, когда бизнес-центр рухнул, мама ещё больше занервничала. Надо ж было найти того, на кого всё свалить. И свалили на старого архитектора. Вроде бы его подпись под проектом. А подпись его подделали. Он и тогда отрицал, что подписывал, но ему не верили. Архитектор-то городское строительство курировал лет тридцать назад, а сейчас вообще был на пенсии, просто консультировал. Работающий был пенсионер. Но подпись под проектом - его, и всё тут.
Мама меня этими плывунами после катастрофы запугала. Но потом сама на танцы записала. (Я дома всё время танцевал.) Фитнес-центр был местного подчинения - федеральщики больше подставляться не хотели. Все деньги, которые люди там за занятия платили, в регионе теперь оставались. Мама была довольна.
Конечно после обрушения, люди сильно протестовали против новых строек. Никто до конца не мог понять. Ладно, плывуны. Ну, пускай плывуны. Пусть бы здание упало. Но ведь оно ушло под землю! Разверзлась земля. Вот этого никто не мог понять. И эту тему замяли. Всё валили на плывуны, подземные воды, близость от мощных рек. (Это двадцать-то километров близость, когда, например, в Мещёре дома прям на берегах стоят, на песчаных!) Люди протестовали против нового строительства, но чиновники клялись, что новый финтес-центр - на века, так на совесть укрепляли фундамент. Заодно, огорошили чиновники, заодно ещё, мы отстроим вам и вначале улиц громадину, такую, какая внизу рухнула: автоцентр и бизнес-центры, но уже без казино (казино к тому времени повсеместно запретили). Как же нашему городу, говорили чиновники (и мама моя тоже с ними заодно), без этих заведений? Благоустроим, так сказать, инфраструктуру. Тогда наш тихий сытый вальяжный южный житель не стерпел. Выполз на митинг. Громаду наверху люди перенести уже не смогли. То есть громада, которая была тогда на нулевом цикле, прям у подножия старого города - это уже ни в какие ворота, я хоть мелким был, и слов «архитектурный ансамбль» не знал, а и то понимал. И на митинг с папой ходил, папа меня взял. Они даже с мамой поругались. Мама очень боялась, что узнают, что её семья протестует, мама же кормилась со всех этих строек, к нам в семью откаты какие-то шли.
− Меня с работы попрут, - кричала мама, а она редко кричит.
Но папа пообещал тихо себя вести, незаметно.
− Это ты с Тёмой-то незаметные?! - кричала мама.
Тут немного отвлекусь и напишу, почему мы с папой не незаметные.
Я реально красивый пацан. Не верите? Думаете, я напыщенный страшный хомяк? Неа. Я − по чесноку красив. Сколько себя помню, маме каждый так говорил. Сейчас не говорят. Потому что я с мамой никуда и не хожу вместе. Мама на работе. А пока я был маленький, − все знакомые маме говорили:
− Слушай, Наташ. Какой красивый у тебя ребёнок!
И дальше - разные подробности тупые. Я вам не буду пересказывать, я ж мужик, а не девчонка.
Фамилия моя Щегольков. Думаю, мои предки все любили пощеголять. Красивые у меня предки, по папиной линии так красавцы, по маминой - неизвестно какие, мама красотой не блещет. С жирными женщинами плохо - не разобрать, красивая или нет. Я на папу похож. Внешность у меня фотомодельная. И я теряться не собираюсь. Вырасту, где-нибудь при телеке пристроюсь. С телеком покамест подстава вышла, я скоро о ней расскажу.
У меня и кличка − Щеголь. Правда бурундук очкастый, он на воротах на футболе стоит, всё талдычит, что Щёголь. А все остальные меня Щеголем зовут. Я сначала думал - птица щегол, когда в школе меня так стали дразнить, и даже побил кой-кого. Я тогда дзюдо занимался и бил намного чаще, чем теперь. Лупил всех подряд. Сейчас бы не бил. Сейчас я знаю, что Щеголь − нормальное прозвище, что это чел такой конкретный. Классик сказал, что как уж приклеится прозвище, это всё. Русичка у нас старая, но не очень противная, говорит, что я «как с глянцевого журнала».
Я не знаю, что чувствуют остальные поцы. Например те, которые вокруг меня. Например, Лёха с Владом − громилы тупые. Или бывший друган Данёк что чувствует. Данёк здоровый, мы с ним дружим... дружили до этой истории, о которой я вам тут втираю. Данёк со мной и на танцах, и на футбике, и в школе одной, он сейчас в восьмом, а я в седьмом.
Может, поцакам и по фиг - уроды они или по внешним данным ко мне подбираются. Чел сам себя не видит, смотрит на мир, что называется из окошка, из сундука, из короба - на выбор, кому что нравится. В смысле тело - оболочка, оно как оболочка. И самый уродливый, и самый симпотный поцак со стороны себя не видят. Лёха с Владом и Данёк − нормальные у них лица, терпимые. Ничего выдающегося, а точнее − лица на рыльца похожие. Щёки, веснушки, носы, и кожа на солнце летом краснеет, облупляется.
На митинге я архитектора Радия Рауфовича впервые и увидел. Лицезрел, как он сам бы сказал. Он уже тогда показался мне потасканным, древним, грустным. Он объяснял, что не мог бороться с произволом, не знал, что проект был сдвинут при строительстве, и даже предположить не мог, что его подпись где-то в чертежах стоит, он же просто консультировал. Говорил, что его именем просто прикрылись, нашли, что называется стрелочника. Я запомнил тогда его глаза. Они были с искринкой. А сейчас - мутные. Он тогда всё выступал и всё доказывал. Чертежи, проекты старого времени, развесил на деревьях, там у нас деревья между улицами высажены, шелковицы, не совсем пустырь. И вот он рассказывал, что между двумя улицами Я и Т планировалась пешеходная зона, ну там, бег, велобайки, самокаты, у-ух, а внизу, где всё рухнуло - спортзалы на укреплённом фундаменте и открытый бассейн - бассейн как раз подземными водами очищенными должен был заполняться. Да, сказал Архитектор, да: подземные воды учитывались, да, говорил он, были всегда подземные воды, но не плывуны. Ну не может быть, вскидывал руки Радий Рауфович, что в нашем климате плывуны. Плывуны - они в глине, в песке зыбучем, в торфяниках, в канализационных стоках, в чернозёме, в конце концов, в жирной земле, но не в нашем климате, и не за двадцать километров от реки. Но предполагалось, говорил архитектор, что подземные воды, если какие вдруг аномальные ливни по весне, должны были стекать в низ улиц, и что идея с бассейном была просто очень полезная с точки зрения неразмывки грунта. И опять архитектор клялся, что в плане ни автоцентра, ни бизнес-центра не было, а с самого начала должен был строится спорткомплекс. Я эти слова потом дома после митинга всё дома напевал, а мама мне подзатыльники отвешивала, чтобы я заткнулся. Папа-то в рейсе был. Папа меня обижать маме не позволял. Ещё архитектор говорил, что раз вдруг обнаружились странные подземные воды и плывуны, строить больше в городе высокие здания нельзя ни в коем случае.
− Вода, − говорил архитектор, − раз ей выход не предоставили, лазейку всё равно отыщет. Вода камень точит - очень точная пословица, − говорил архитектор.− Но алчность, − продолжал он, − алчность чиновников зашкаливает, вот они и строят, на аренде наживаются, а то что улицы по бокам и внизу уже перегружены точечной застройкой, это никого не колышет.
И тут от нас с папой народ как-то отошёл, отодвинулся - это из-за мамы, она же в администрации, которая жилищное строительство и планирует. Повыступали люди, потрясли плакатами и разошлись. Архитектор свои плакаты свернул. Я к нему подошёл, очень уж мне схема подземных вод понравилась. Тогда Архитектор нам с папой стал говорить, что геодезисты из столиц совсем другой план подземных вод представили. Он просил маме нашей это передать. Мы покивали, но ничего передавать не стали. Она нас и так еле выпустила на этот митинг. Одна тётка не расходилась, всё орала, что, мол, люди из близлежащих новых домов не выходят протестовать, а ведь им будущая громадина весь обзор закроет, ещё неизвестно будет ли салют видать. К нам из военной части, с калмыцкого полигона, в старый город, по праздникам приезжают. Десантники. Они на холме салюты стреляют. В общем, тётка только одна не хотела расходиться, и её забрали в ментовку, по теперешнему полицию, и весь следующий день по телеку в новостях показывали - я ей даже позавидовал. У нас местный канал просто отличный.
И вот, значит, громадину стали возводить очень быстро, потому что «общественность» не унималась. А заодно, пониже- пониже, между злополучными улицами Я и Т, решили выстроить роддом. Почему роддом даже не спрашивайте меня, не знаю. Но вот роддом. И стали копать, выкопали котлован. А потом этот котлован остался стоять. Воду из него сначала откачивали, потом бросили - не откачивалась вода. Ну куда: сверху-то деловой центр, громадина ещё деловее того, что в низине рухнула, по бокам дома высотные вдоль всей улицы, ещё рынок и кинотеатр там строили на незаполненных пространствах. И везде, напуганные плывунами, подземные трубы отводили на этот зелёный оазис между улицами Я и Т. Первый застройщик разорился на котловане, пропал. Второй застройщик на этом месте решил построить рынок. Ещё один чисто рыбный, без овощей и арбузов, ну и немножко шмоточный - у нас трикотажная фабрика в соседнем городе. Такие прикольные панталоны для бабушек выпускает, все в кружавчиках-кружавчиках, мы их в школе ради прикола иногда на голову надеваем − смешно. Ну в общем, совсем немножко шмоточный рынок захотел алчный застройщик. И тоже этот застройщик что-то там воду выкачивал, что-то там день и ночь экскаваторы рыкали. Я второго застройщика хорошо помню, я мимо как раз ходил, вдоль этих улиц Т и Я, в только что отстроенный фитнес-центр. На танцы. И я вот ходил мимо и слышал экскаваторы, видел машины с бочками на кузовах, канализацию очищают такие машины. И второй застройщик сгинул. А третий застройщик уже не знаю, чего хотел ваять. Не висело никаких плакатов, которые обычно на стройках вешают: СУ такое-то, строит то-то, построит тогда-то. В общем, третий застройщик был самый загадочный, а может самый расчётливый. Он уже через год понял, что это всё бесполезно, потому что сверху, от громадины, и слева, от рынка и кинотеатра, и жилых домов, вся вода в котлован ещё быстрее собираться стала, питала среду, и газон между улицами. Газон стал расти что надо − шелковистый и сочный, жаль, что тяжёлые металлы с дорог, а так бы пастбище натуральное получилось. Сено на этом пустыре косят, собак тоже выгуливают в шелковичных деревьях, те, кто до леска кустарникового вниз ленятся идти.
Три застройщика разорились. Котлован никто засыпать не стал. Никто не стал тратиться. Место оградой огородили, красивой такой решёткой. И стали ждать денег из бюджета на благоустройство этого пространства между улицами Я и Т. То есть, всё-таки решили пешеходной зоной сделать. А пока котлован огородили. На оградку-то бюджет выделил денег. Забор на кладбище заказали, в мастерской. Там в мастерских кузнецы. Кладбищенский бизнес - серьёзный и самый надёжный. И мастерские там самые богатые. Эскиз решётки бывший архитектор и нарисовал, он как раз в то время тогда на кладбище перебрался, там подхалтуривал. Мама проект ограды сама и принимала. Архитектор сказал:
− Есть чугунное кружево Петербурга, а будет теперь ещё чугунное кружево нашего города.
Маме сначала решётки не очень понравились. Солнце и лучи во все стороны - на одних решётках, и какие-то ветви - на других. Получается: на одной ограде - солнце, а солнце − герб нашего города, на соседнем эскизе - типа ветка дерева. Но архитектор объяснил, что ветви - это схема плывунов, подводных вод то есть, которые после катастрофы появились. Мама заинтересовалась. Архитектор просил тогда на митинге маме передать схему, а мы-то с папой ничего не передали. Но архитектор не стал нас с папой палить, он понял, что мы маму боялись, и сейчас боимся. Мама стала сравнивать новые и геодезические старые карты − вообще ничего общего «до» с «после». Но архитектор за старые ручался. А геодезисты из центра отвечали за новые карты. И архитектор так был озадачен, что решил этот необъяснимый парадокс «увековечить». И мама согласилась на эти разветвления на решётках, ей стало жалко старого Радия Рауфовича .
Но почему-то мастерские выполнили солнце на решётках точно по эскизу, а вот эти ветви хаотичные - схему плавунов не точно по эскизу, везде эти разветвления получились разные. Но мама уж не стала ничего говорить, деньги потрачены, ограды красивые, главное ж котлован огородить, а это «чугунное кружево» никто ж не рассматривает.
На следующий год у решёток, тех, которые с ветками, а не лучи-герб города, появились кустарники. Может, кто и высадил, но мама говорит, деньги на это администрация не выделяла. И забушевали кусты. Это в нашей-то местности, где солнце и суховеи. И даже абрикосы стали там подрастать, новые молодые деревца, ещё клёны декоративные, крастнолистные, барбарис тоже, цветы ещё какие-то примитивненькие, беленькие. Это их ветер разносит, цветы у нас − небюджетное озеленение. Но цветы в старом городе высаживают. Розы и ещё какие-то рыжие пушистые. А за той оградой сами растут. Маки, весной тюльпаны - как в степи! И лотосы − я сам видел! И в общем, года через три, что за оградой творится, видно не стало. Зимой-то хоть кое-что видно, а летом - зелёная стена. Говорят, и сверху, из окон домов, тоже ничего не видно, даже из громадины: летом − зелёный, как говорится, ковёр, зимой - вода и голые ветви.
И котлован этот уже лет пять за решёткой стоит. Меня всё поражало, как бушуют кусты за оградой, ветви в решётки прям впиваются, вьются по ним, а с нашей стороны, то есть с внешней, ну так − редкие карликовые кустики и травка сочная. И всё! То есть кусты за ограду корни не пускают. Это странность первая. Она до всей истории обращала внимание. Я даже стал изучать названия цветов и кустов, потому что мне вдруг стало казаться, что в нашей местности и кустарника такого не должно быть. На реке у нас ивы. В городе деревья высажены, яблони и акации. Короче, обратил я внимание.
Понятное дело, решётку, кое-где подогнули, прогнули. Ходят за решётку по разным делам. Не только по тем, что вы подумали. А ещё просто посидеть в тишине, в кустах, ну понятно бомжи летом спят, мужики по пятницам ходят выпить, и женщины с ними тоже ходят. Тоже выпить. И дети забегают. И молодёжь тусит. В общем, живёт котлован своей жизнью. Ждёт бюджетных денег налогоплательщиков, чтобы быть засыпанным и стать наконец пешеходной зоной. А пока просто одет в чугунное кружево нашего славного города.
Глава вторая. Обо мне
Глава вторая
Обо мне
Щеголь - это я, уже писал, но не помешает читателю тупорылому напомнить. Я сам книги читаю невнимательно, всё забываю, что две страницы до этого было. Вообще я книги не особо. Как начнёт писатель рассусоливать: цветочки были такие (как я в первой главе), а облачка, ах, такие (облачка у нас всегда одинаковые), она посмотрела на него, а он на неё, ах, ах. Вообще вся эта любовь выдумана в книжках. Вот я понимаю моя история. Она о смерти. Родиться или не родиться человеку - этот вопрос всё-таки регулируется. А вот умереть или не умереть - такого не бывает. Чел такой:
− Не ребята, я не хочу умирать.
И все ему такие в ответ:
− Не, баран, вымри на фиг.
Ну типа того.
Мама моя говорит, что вышла за папу из-за фамилии.
− Захотелось пощеголять, − говорит мама и ни разу не смеётся, даже не улыбается.
Мама вообще-то не местная. Папа местный. Мама приехала сюда. Это всё, что я знал до определённого момента, с которого свой рассказ и начну. Никаких фотографий мамы до свадьбы у нас дома нет. Папиных навалом. Я спросил как-то у мамы об этом, поинтересовался. А она:
− Иди в пень. Можешь, что угодно думать. Это моё личное дело, моя жизнь. Мои фотографии у меня дома.
А где дом - не говорит. Я и не лезу с расспросами. Надо сказать, и она ко мне в душу не часто лезет. Иногда только скажет: переходный возраст. И всё. Не ругает. Редко кричит. Когда уж совсем я в комнате кавардак наведу.
В соседнем микрорайоне, через улицы Я и Т, про которые я столько болтал, во дворе за домами - супер-площадка. Мы там летом в футбик играем, и зимой в футбик. Начинали, как водится в наших южных широтах, строить ледовый дворец. Чтоб лёд искусственный, все дела, крытый каток в нашем южном городе. Но что-то там со средствами. Стройку заморозили. А к выборам вдруг отгрохали супер-детскую площадку и хоккейную коробку - типа, кто скажет, что это не лёд... Заливает лёд в январе наш физрук. Но морозы у нас не каждый год. И со снегом напряжёнка. Хороший лёд должен заливаться на утрамбованном снеге. А у нас мокрый снег случается, типа дождь. Или мороз без снега. Или то ноль, то минус. Качество льда оставляет желать лучшего. Обычно в январе всегда минус. Один раз даже минус десять приключилось, я шею себе дико во второй день катка продул. Мазал мазью, глотал обезболивающее, закутался шарфом и всё равно катался. В мороз все вываливают к этой хоккейной коробке. Поглазеть, как другие на коньках шлёпаются. Зрелище, скажу я вам, не для слабонервных. У нас мало кто на коньках умеет, а я умею. У нас в соседнем городе есть ТРЦ, и там искусственный лёд. И папа, когда дома, когда я ещё в школе не учился, папа всегда меня туда возил и брал коньки напрокат.