Воздух... Когда я ходил на физиопроцедуры в больничку делать электрофорез на сломанный палец, то иногда попадал в перерыв - шло время кварцевания помещения. Больные ждали у двери, а в процедурной комнате включали синюю лампу. Вот такой же был воздух. Он был чистый, запах, как после дождя и после кварцевания. Жизнь! Пахло жизнью! Мне показалось, что в здании напротив, в одной из комнат кто-то подошёл к балкону вдалеке. Так и есть. Та прихрамывающая девчонка, круглолицая, невысокая. Она шла под руку с тем продавцом, тело которого занял плывун... Я обернулся. Справа, в стене были отверстия, тёмные норы выходов. Не арки, а именно норы, дыры в стенах, от пола, где-то на метр высотой. Из одного отверстия выползла Ника. Действительно не вышла, а выползла. Встала передо мной.
− Привет, − улыбнулась, вздохнула. - Ну вот ты и с нами, противный мальчишка.
− Привет, − говорю. - Я где? На том свете? Я утонул? Передайте моим родителям, что это всё Лёха и Влад, а я и не хотел на лёд выходить. - это я блефовал, играл на публику, хотя публики никакой и не было. Я надеялся, что плывуны меня выпустят обратно. Я же знал, что попаду к ним, архитектор сообщил.
Ника молчала. Я начал сначала.
− Я в плывунах?
− Можно сказать и так. Ты в Плывунах.
− Я так понимаю: я провалился под лёд.
− Можно сказать и так, − она рассмеялась. - А можно сказать, что мы тебя решили пригласить в гости.
− То есть: вы меня провалили специально?
− Можно сказать и так, - уже без своей тонкой улыбки, и - вздохнула.
Я понял вдруг, что сижу в кресле, а не стою на балконе.
Мне почему-то стало неудобно, что я сижу, а Ника стоит, и я стал вставать. Но ноги подкосились, я снова плюхнулся в окутывающее кресло.
− Это мой постамент? - я ещё пытался шутить. − Раз ваш мир загробный, то постамент, ведь так?
− Может быть и так, − она рассмеялась, вздохнула и добавила: − тебе не разрешено вставать. Ты можешь пока только так, тут...
− Зачем я вам нужен?
− Эрна распорядилась. Чтобы ты перестал тосковать. Тебе же сейчас спокойно?
− Ага. Спок.
− Здесь можно отдохнуть, от всего скрыться. Будешь к нам приходить?
Я не хотел отвечать, потому что я совсем не хотел сюда приходить.
− И Гришаня тут с тобой общается?
− Не тут. Но в наших пространствах.
− Их много?
− Бесконечно. Мы сильные. Пространства разнообразны, их бесконечное множество.
− Я могу вернуться к ребятам?
− Конечно можешь.
Ника пропала. Несколько мгновений прошло, я сидел в кресле один и не мог встать. Успел конкретно так испугаться. Потом всё потухло. Опять эта лёгкость, как в волшебном сне, в полёте... Вода обжигала ноги. Я провалился по колено, в следующую секунду аккуратно лёг на непровалившийся лёд рядом. Он треснул, но не провалился. Я выполз по льду. Оглянулся: рыболов сидел и сверкал на меня очками. Солнце было низко. Влад и Лёха аккуратно шли ко мне, а могли бы не возвращаться, могли бы выйти на тот берег и всё. Мысль о друзьях Ники промелькнула, я вспомнил о том, как её бросили.
Вода уже не обжигала так, ноги немели.
− Аккуратно ребя. Тут проваливается.
− Ты как? − выдохнул Влад издали.
Влад и Лёха шли по отдельности друг от друга, не отрывая ног ото льда.
− Да, блин, провалился. А эти, вон, сидят, надо предупредить. - я лежал и боялся двинуться, чтобы лёд дальше не начал обламываться. Чтобы не показать, что испугался, старался говорить.
− Кто сидит?
− Да вот же сидят у своих лунок.
Влад и Лёха тянули ко мне каждый по руке, ноги они расставили как можно шире.
− Кто сидит?
- Да вот же!
Они осторожно вытащили меня из полыньи. Вспомнили «Серую шейку», поржали. И пошли с предосторожностями к берегу. Вышли на обледенелый гравий. Фуу. Теперь я знал, что чувствуют моряки, сходящие после шторма, на сушу. Теперь можно было разговаривать спокойно.
И как раз тут мы втроём стали болтать нервно и испуганно.
− Каждый шаг мне казалось: треснет, − сказал Лёха.
− Смотри: Щеголь. Самый из нас лёгкий, а провалился. - это Влад.
− У меня кость тяжёлая, − пытался я отшутиться. Я ещё не пришёл в себя. Ноги мёрзли. Штаны до колен дубели на глазах.
− Так кто сидит? − переспросил Влад. Он вообще был такой, всё помнил, запоминал, допытывался до мелочей. Старался всех выводить на чистую воду. Играл в следователя.
− Так рыбаки, рыболовы.
− Где? Какие рыболовы? Ты чего? Переохладился? Пошли скорее к физруку у него печка.
Я реально подмерзал, мёрзли и руки, хотя я был в перчатках, пальцы на ногах я не чувствовал. Босхан Канурович бежал к нам. Он как пошёл орать. И как он увидел, что мы на льду? От пруда до площадки десять минут быстрым пёхом или медленной трусцой. Он тут же объяснил:
− Господи! Твоя воля! Я там готовлюсь залить площадку. Кран только открыл. А тут... Мне говорят... сообщают.
«Ника!» − понял я.
И мы побежали. К хоккейной коробке. Я как мог переставлял ноги. Штаны уже окаменели. И тёрли, натирали кожу. Это был кошмар. Но пока я шёл, я шёл. Потом меня уже вели попеременно то физрук, то Влад, их сменял Лёха. А потом я обнял их за плечи и они меня волокли, ноги полностью онемели - мороз, всё-таки.
В каморке, пристройке к хоккейной коробке, грел калорифер. Было тепло. Меня трясло от холода. Мы все стали переодеваться на банкетке. Я снял всё, облачился во всё сухое, в обычные свои штаны, куртку, но меня по-прежнему трясло. Лёха и Влад хотели меня проводить, но физрук сказал:
− Я сам провожу. Надо его ещё чаем отпоить.
− Да тут водяру лучше, − схохмил Лёха.
− Без советов попрошу! - вяло отозвался физрук.
Пили все вместе чай. Босхан Канурович полазил в мобильнике:
− О! Снег, прикиньте, мужики, ночью обещают. Неслыханное дело. У нас! В декабре -- снег! Это же отлично! Пройдёт снег, утрамбую, и тут же - залью. Вот будет лёд. Морозы до нового года обещают, а потом всё, привычная наша южная слякоть. Ну что, Артём? Согрелся?
После чая Влад с Лёхой утОпали. А я всё трясся от холода, согрелся только после чая с мёдом. Хотя, до этого мёд ненавидел, меня от его запаха вырубало. Наконец физрук спросил (я чувствовал, что он хочет что-то мне сказать , очень уж он вокруг меня суетился):
− В Плывунах был? - спросил между прочим, подливая кипятка в мою чашку с откусанным краем. Меня бесят такая посуда. Посуда с трещинами и откусанными краями, а так же чашки с отколотой ручкой а-ля-пиала. Но в этой коморке было не до жиру. Главное согреться.
− Да, − я обжёгся чаем. - Вы тоже там бывали?
− Нет. Что ты! - испугался физрук. - Просто Ника вышла, зашла сюда или залетела - не знаю как правильнее. Ты заметил как Ника э-эээ передвигается?
− Нет.
− Она зашла предупредить, что ты под лёд чуток провалился. И я рванул. Ну как там?
− Ничего особенного. Серое помещение.
− А-аа. Это тебя в заготовке держали.
− То есть?
− Ну там все помещения становятся, какими ты захочешь. Мультик «Аленький цветочек» зырил?
Меня бесило это слово. Папа мой тоже иногда говорил «зырь, сюда». Стариковское говёное слово.
− Что это вообще такое Босхан Канурович? Что это было?
− Это у Гришани спроси. Он часто бывает в Плывунах. А я так - с Никой только. Какая могла бы получится бегунья! - физрук покачал сокрушённо головой. - Ещё с Лапкиным потрындеть люблю. И со Славкой Михалиным.
− А кто эти парни?
− Славка - призёр олимпиады, мой ученик, ну в детстве конечно у меня бегал. Спился, рано умер. Ну и Лапкин был хороший парень. Вот иногда болтаю с ними за жизнь. Они ко мне из Плывунов сюда в гости приходят.
− То есть: общаетесь с мёртвыми своими учениками? − я глотал кипяток и уже не чувствовал, обжигаюсь или нет.
− Слушай, Артём, сам бы не поверил, если кто сказал. Помнишь: у нас там здание рухнуло внизу? Или ты тогда совсем под стол пешком?
− Ну.
− Это они! Они прорвались! Ника, Михалин Славка, Лапкин. Чудо, Артём, такое! Но проводник только Ника. Она по моей просьбе их выпускает. Редко соглашается. Ни о Славке, ни о Лапкине, кроме меня никто не страдает, не вспоминает. О Лапкине так вообще забыли. Глупо погиб. Кстати, такая же зима морозная была. И он, представляешь, как ты, провалился под лёд.
Мне стало жарко. Я весь пылал теперь.
− А где он лёд-то нашёл?
− Да где-то в пригороде праздновали что-то с возлияниями, и какое-то там болото. Был бы не пьяный, выкарабкался бы. А так - замёрз...
− Но всё-таки Босхан Канурович, объясните толком, кто они? Вы с ними всё-таки разговариваете.
− Ну, тени, наверное. Они сами себя так называет.
− Хороши тени, ничего не скажешь.
− Они тут силищи поднакопили. Один ихний ходок теперь не тень. Ходит, живёт, семью имеет.
− Уф!
− А те своего на этого натравили. В Плывунах только об этом сейчас и говорят.
− Кто «те»-то?
− Да с кладбища. Те тоже сильные.
− А кто сильнее?
− Ну Плывуны. У них концепция понимаешь, доктрина. Они теорией сильны. А эти с кладбища - физрук начал презрительно, потом заткнулся, испуганно вышел из пристройки, вернулся, продолжил еле слышно: − Тоже нормальные люди.
− Люди?Бывшие люди. Ну в общем, ты понял.
− Ничего не понимаю.
− Да я тоже не особо. Лапкин мне разъясняет, когда он в духе.
− То есть: духи, значит, бывают не в духе?
− А ты как думал?! Ещё как. Вот ты бы, если б умер, не приведи господи, конечно, ты бы как: не страдал, разве? Ещё как бы страдал. Ведь мог бы ещё сколько жить, а теперь -- всё. Хорошо, если по тебе кто-нибудь тосковать будет сильно. Вот как я по ученикам или Гришаня по Нике, тогда тебя в Плывуны возьмут. Они тоской питаются, вздохами. А если всем будет по... - он запнулся. - По барабану? То и будешь ты у этих в аду.
− Да у кого у этих?
− Да у кладбищенских. Они ж тоже духи или тени.
Я схватился за голову, оскалился.
− Ну ладно, ладно, не грузись. Ты мне вот что скажи. Ты-то по ком убивался?
− Я? Ни по ком.
− Такого не может быть. Чтобы в Плывуны зайти, веские причины нужны.
− Так я не хотел. Они сами затащили. Там ещё сидел у проруби кто-то, очками блестел.
− Это стражник. Это кладбищенский стражник. Он просто наблюдал. Но я стражников не вижу. Я только, вот, своих учеников несчастных.
Я взял себя в руки, на сколько это было возможно, и спросил:
− А почему же я вижу стражников?
− Не знаю, Артём, надо у Ники узнать. Вообще всех видит в этом городе только Маринка Гаврилова. Я её не застал тогда в школе. Их выпуск выпустился, а я только в школу тогда на работу перевёлся из сельской. У нас тогда сельскую закрыли.
− Гаврилова - это Эрна?
− Ну да, Эрна она теперь. Эх, Ника, Ника, − физрук тоже стал одеваться, застегнул на себе тулуп типа «дублёнка»: - Эрна мне дублёнку привезла. Мёрзну я здесь вечерами.
− То есть, Босхан Канурович, вы здесь не просто так почти всё время?
− Ну... не почти. Я ж в школе весь день. Но вечером проверяю обязательно.
− Что проверяете?
− Выход или вход... Не знаю, как правильно. Портал, как сейчас говорится. - Босхан выключил батарею-калорифер. - Всё. По домам. Мама волноваться будет.
Опа! А мы-то с мамой думали, что физрук карьерист, выслуживается, чтобы в администрации пронырнуть (в очередной раз я поймал себя на этом водном слове), пролезть короче, чтобы за массовые мероприятия отвечать. Там деньги в бюджете города выделяются на это... А он вот почему.
− Человек я одинокий, - рассказывал по дороге Босхан. Мы уже вышли из подсобки. Было совсем темно. Начинался снег.
− Сейчас до минус десяти опуститься. Пойдём мимо Плывунов?
− Зачем?
− Посмотрим на твоего стражника. Там ли он?
Пока шли, Босхан всё рассказывал о своём одиночестве и безответной любви какой-то калмычки. Он был из калмыков, из наших степных калмыцких деревень, впрочем я об этом уже говорил... Дошли до пруда. Дорожка уже не так скользила, снег падал, что надо.
− Ну? Сидит?
Я заставил себя посмотреть в сторону пруда. И зачем только мы его благоустраивали? На кой чёрт? Стояло там нечто за решёткой. И знать никто не знал, что там творится. А теперь я в него провалился.
Пруд был девственно чист и гладок.
− Нет. Никого нет!
− Ага. И полыньи нет? -- Босхан выскочил на лёд.
− Босхан Канурович! - я испугался не по-детски. - Вы что?
Он выбежал легко, весело, закричал «э-ге-гей!» − он был лёгкий поджарый как дворовый пёс, мужик без возраста, они все калмыки такие.
− Смотри, Артём! Полыньи нет. - крикнул Босхан с пруда.
− Какой?
− Ну где ты провалился.
− Да уж пойдёмте от греха подальше, Босхан Канурович! - я умолял. - Вы же на нас как кричали. Техника безопасности. Сами в школе учите.
− Лёд крепкий. Нет полыньи! Нет.
− Смотрите не провалитесь в неё. Её снегом припорошило!
− Так быстро не могло-о-о!!
− Провалитесь! Холодно, знаете как!
− Нет! Крепкий лёд! - он как сошёл с ума. Но у нас в городе так многие ведут, когда снег. − Это Плывуны тебя к себе затащили-и-и! Аномальная зима. Аномальная. - Босхан Канурович бегал по льду.
Да и я понимал его, перестал волноваться. Раз в жизни можно по льду побегать, насладиться морозом в южных широтах...
Физрук довёл меня до дома, мы договорились о следующей тренировке. Он разрешил мне пропустить завтра тренировку, но я отказался. Я только этим чёртовым бегом и спасался, воздух, особенно морозный, хорошо прочищал мозги.
Глава одиннадцатая. След
Глава одиннадцатая
Следы и последствия
Я быстро запихал в стиралку спортивный костюм, запустил её на экспресс-стирку; кроссовки поставил на батарею подошвами вверх, надеясь, что мама не обратит внимания. Но мама обратила. Только не на кроссы. А на моё лицо.
− Тёма! Что произошло?
Я расплакался. Рассказал о двойке по химии в триместре. Двойки очень иногда выручают. Плакал я из-за плывунов, я был напуган. Из всего этого бреда, что нёс Босхан Канурович, я чётко уяснил для себя одно: физрук не может туда попасть, а я попал. По умершим не тоскую, а попал. Но я маме не мог рассказать. Она бы меня тут же в психушку отправила на лечение, в санаторий к морю, или ещё куда. В Болгарию какую-нибудь - путёвки в собесе сейчас есть, ибо не сезон. Пришлось всё списать на химичку, про Тифу я промолчал. Хотя жаловаться стоило только на Тифу.
− Да ну. Химия -- ерунда. Может эта... как её туберкулёз или что-то...
Мама, однако, прозорлива.
− Тифа.
− О! Тиф. Может, она опять буянит?
− Буянит, мама. Но «два» не поставила.
− Ещё бы. - ухмыльнулась мама. Зло ухмыльнулась, с угрозой даже. Ненормальная она какая-то.
− Ага. Опаздываю на урок -- не пускает. Вариант не тот сделал ( а за партой сидел один! ) - «два». И постоянно отцом попрекает. Рассказывает в сотый раз историю, как папа украл на сумму меньше пятидесяти рублей и как чуть не сел. Однажды, один раз была сильно не в духе, рассказала как папа, чтобы условно получить, на встрече с этой Мариной вопросы задавал.
− Да она сама задавала. Гасила её, проходу не давала, папа говорил, помнишь?
И мама закурила. Я такого ещё не видел! Просто плюхнулась на стул, достала блюдечко, достала сигареты, тоненькие такие, и давай курить.
− Мама?!
− Ты, Тёма, случайно, только случайно, − начала мама, - ничего необычного не слышал?
− О Тифе?
− Тиф − это ерунда, пшик. Тем более, что теперь тесты, на результат экзаменов повлиять не сможет.
− Так это когда будет.
− Ну, − мама затянулась. -- Фиг с ней с этой тифозной. А ты, вот, ничего не слышал странного?
− В смысле?
− Ну там: необъяснимые явления. Вот: над луной эти шарики светятся. Никто до сих пор не знает, что это за шары. Луна уходит правее и они потухают. Вот типа такого?
− Нет, мама, ничего такого не слышал.
− Ну и хорошо, − мама выпустила дым из ноздрей и стала рассекать его ладонью, ну вот и замечательно, милый. Ложись или уроки будешь делать?
Да уж. Только уроки мне и делать после всего, что я пережил.
− Лягу, ма. Устал после тренировки.
− Молодец этот Босхан. Надёжный мужик. Как Айсена Ивановича на пенсию спровадим, так Босхана на его должность возьмём. Добросовестный он, правда?