− Правда, − согласился я. А что ещё я мог сказать: Босхан -- добросовестный. Не буду же я говорить, что он с Никой общается и с другими плывунами.
Спал я на удивление глубоко, замечательно просто выспался. И даже горло не болело с утра. Если вдруг у нас ноль и слякоть, и я промокаю, горло побаливает, будто там клоп в горле сидит и покусывает. Вот и тогда после кладбища, когда я с архитектором болтал, тоже промок, и горло болело. А Катюша вообще заболела, слегла недели на две. Я поэтому за партой на контрошке по геометрии один и сидел.
Утром я вспомнил плывуны, и Нику, и эти конструкции без внешних стен, тёмные выходы типа нор; и ощущение спокойствия, даже не так, какое-то удивительное состояние защиты... Я чувствовал, что мне там было хорошо. И решил, не откладывая, поговорить с Гришей.
Я нашёл его на первой же перемене. Это было нетрудно, «бэшки» сидели в кабинете у Тифы. У них был сдвоенный урок. Тифа посмотрела на меня со злостью, но она не поняла, к кому я. Все выходили на перемену, не сидеть же с Тифой ещё и перемену. Пусть она одна на перемене дышит своим геометрическим воздухом.
− Гришаня!
Гриша вздрогнул:
− Тёма! Ты не простыл после вчерашнего?
− Откуда ты знаешь?
− Так я с утра в ленте прочитал.
− Как?
− Написали статью. Будьте осторожны! Прошедшим вечером трое подростков пошли по тонкому льду на новых прудах. Один из подростков провалился. Я сразу понял, что это ты.
− Значит, моя фамилия не написана?
− Нет. Но я понял, что это ты.
− Почему?
− Да потому что я сам по этому льду ходил. Там же плывуны.
− Ну да.
− Ника меня предупредила, что они тебя хотят туда затащить.
− Затащить??
− Не затащить...− замялся Гриша. - Но решили, чтобы ты посетил место дислокации.
− Какой дислокации?
− Да шучу я. Не знаю. Тебе должно быть понятно, почему ты понадобился Плывунам.
− А ты почему понадобился? - я просто так задал ему этот вопрос, по старой привычке отвечать вопросом на вопрос - это защищает, даёт преимущество, можно не отвечать на неприятные вопросы. А все так и норовят задавать неприятные вопросы! Я с Гришаней ночью переболтал, всё знал же. Тем больше меня поразило его откровение:
− Я... − замялся Гриша. - Я же говорил... ты забыл, да? Я - из-за сестры. Я же, - он перешёл на шёпот, − я же, когда сольфеджио долбанное достало, решил себя убить, и ... тогда первый раз попал. - Гриша облегчённо выдохнул: -- Вот это я тебе не говорил.
Заголосила противная электронная мелодия звонка.
− Каменков! - истошный крик Тифы. - Тебя звонок не касается?
Всё. Гришаня попал. Тифа и его теперь начнёт подтравливать. Она же видела, что мы общались.
Я пас Гришаню на всех переменах. Но больше ничего разъясняющего не смог добиться. Да. Он тоже был сначала в сером помещении, да, потом уже стал строить свою комнату. Как это свою? По своему желанию. Что-то типа комнаты отдыха и релаксации. Такая комната и у нас в школе была для мелких, для бешеных перво-третьеклассников. По-моему, Гришаня устал от меня. Но я дождался его и после уроков. Хорошо, что Катюша ещё болела, и я смог пойти с Гришей. Он жил далеко, за центр, на Севере, там же была и музыкалка. Я не знаю, зачем я пошёл с ним. У меня вдруг мелькнула мысль. Промелькнула и исчезла, но я помучился и вспомнил. А что если Катюша всё, что мне поведал архитектор, передаст Дэну? Я как-то связан с плывунами -- это даже мне самому стало теперь очевидно. Я сразу попрощался с Гришаней. Напоследок я поделился совершенно искренне:
− Ты знаешь, Гришань, а там спокойно.
− Ну так. Там - сказка, − улыбнулся Гришаня. Я с удивлением заметил, что и у него, и у Ники - зубы белые и между передними зубами маленькая щель. Мне пришла мысль: а едят ли плывуны. Ну там энергией они питаются, это я уже понял. Чем чаще думаешь о них, тем им лучше. Ну а там, может, напитки какие. Электроник же из папиного любимого фильма мог притвориться, что ест. А они? И потом: спят ли они, чем вообще занимаются. Супермаркетов нет, ТРЦ нет, кино нет. Может они кино как окно в наш мир смотрят...
− Не скучают и не спят, и тебе спать не дадут, спать хочешь-спи у себя, − ответил на мой не заданный вопрос Гришаня.
− Опять мысли читаешь?
− Иногда проблески. Это от меня не зависит. Я не волшебник, и не учусь. Я к тебе тогда и попросился, потому что ночью спать хочется. А так бы я в плывуны попросился, если бы не надо было ночью спать. Я без сна совсем не могу.
− А время там есть?
− По-моему нет. Ты можешь войти к ним, быть хоть сто лет, а вернуться в наш мир ту же точку временного отсчёта.
− Постой! Но ты же с Вероникой пропадал на площадке.
− Угу. И в тот же момент попадал к себе домой. Плывуны - это ещё и бесплатный транспорт. В какое хочешь место из них попадёшь. Но в пределах их резиденции, в пределах города.
− Точняк! - до меня дошло. -- Я провалился на льду и очнулся в той же секунде.
− Ну. Я и говорю. Первый-то раз и я так.
− Что под лёд провалился?
− Не. Не под лёд. Я топиться поехал на реку.
− Да ты что?!
− Угу, − мрачно сказал Гриша. - Плавать-то я до сих пор не умею. Вот и надеялся утонуть. Так с Никой и встретился. Я даже короля видел.
− И я кого-то такого видел.
− Его все видят, кто первый раз. Закон такой. А потом - нет. Потом только через посвящённых.
− Значит, у них повсюду выходы, и на реке тоже... а мне архитектор говорил: всего два.
− Может, в городе два. Чем ближе к водоёмам, тем больше выходов. Но не на море. Море они не любят. Соли боятся.
− Почему?
− Не знаю. Это мне так кажется. На море они ни к кому не приходят.
− Знаешь, Гришань, − я решил поделиться с ним сокровенным. − А мне всё какие-то чужие пространства мерещатся и картинки из жизни знакомых.
Гришаня посмотрел серьёзно:
− Это всё правда, обращай на это внимание.
− Что? Плывуны насылают будущее?
− Не всегда. Сны и без плывунов снятся.
Мы попрощались. Так я узнал, что плывуны везде, где пресная вода, что они не спят. Ну так: они в царстве вечного сна. Фигли им спать-то?..
Я пошёл на тренировку, захватил и коньки - вдруг лёд (Босхан залить его должен был утром) уже застыл. Лёд был. Но Босхан не пустил меня.
− Пусть ещё подморозится.
Я смотрел из-за оградки на практически идеальный лёд. У края коробки были неровности - коробка была чуть с наклоном. Даже на искусственном льду по краю неровности. Босхан утром десятый класс повёл утаптывать снег. А потом уже залил. Радовался как ребёнок. Так по науке лёд и заливается, на утоптанный снег. Босхан аккуратно ступал по ровной глади, изучал каждую трещинку. Лёд искрился, переливался под низким солнцем. Скоро начнёт темнеть... Все наши пришли. И очкастый хомяк, и Лёха с Владом. Пошли бегать. Гололёда не было, снег же шёл. Я отбегал раньше других, меня знобило, и Босхан разрешил мне бегать меньше. Я сел в каморке и листал пожелтевшие брошюры под названием «Методика и техника легкоатлетических видов», «От физкультуры к спорту», «Выше быстрее- наша задача», «Бурение скважин в проблемных грунтах»... Опа! А это что за книженция? Я открыл её. Там были записи на последних пустых страницах «Для заметок». Почерк был неровный, мелкий, ниже - другой, крупный. Дата стояла старая, я тогда мелкий был.
«Впервые вышел в старый мир. Ну и что? Жаль, что так глупо с ним расстался. Босханчик, я тебя люблю и буду любить всегда! Ты - один меня помнишь».
«Как хорошо там, спасибо королю, что забрал меня к себе. Меня такого неумного, но спортивного. Там я могу спокойно делать, серое спокойствие вместо чёрного безвременья - это везение, редкое везение. На стене висят медали, а я вспоминаю Вас, Босхан Канурович. Вы горевали, как никто иной. Не думал, что я был вашим лучшим учеником. Но постараюсь им стать здесь, хотя бы здесь...»
Я понял, что написали Михалин и Лапкин, те плывуны, кто являлся к Босхану. И любовь тут -- глубинное, выстраданное. Поэт, который приезжал выступать к нам в школу, говорил, что любовь - это дар. Я ещё подумал: Катюшу я не очень-то люблю, может, я никого не смогу полюбить... От этих записей мне становилось радостно, я обернулся, хотел припрятать книжицу, взять себе. Но в последний момент передумал, поставил на полку. Пусть Лапкин и Михалин выйдут опять из Плывунов, пусть ещё что-то напишут. Я стал внимательно изучать полувыцветшие фотографии на дощатой стене. Не выцвели только полароидные фото. Кажется, я узнал их, бывших его учеников, попавших в плывуны после смерти... Я стал листать бесплатную газету, которую всегда приносил физруку разносчик. Там объявления в этой газете, разная реклама. Раньше я любил её читать. Всегда там Светочка и Серый пиарились. Реклама же клубов, отдыха. А теперь я те страницы не открывал, читал только новости, даже расписание праздников на Новый год не стал читать - зачем это мне, это в прошлой танцевальной жизни, а теперь у меня жизнь беговая.
Босхан Канурович зашёл в пристройку:
− Фотки рассматриваешь? Ну-ну. Артём!
− У?
− До завтра отложим коньки. Я там бугорки отыскал, перезалил.
− Угу.
− А завтра хоть вместо школы.
− Прогноз-то какой, Босхан Канурович?
− Да какой прогноз? До среды, а там оттепель.
− Отл. Завтра пятница.
− Артём!
− У?
− Как там Ника?
− Отл. - мне неохота было болтать насчёт Плывунов.
− Всегда передавай от меня привет!
− Ок.
Я попрощался, почапал домой. Хотелось сесть на кухне, выпить чаю, и чтоб никто не трогал. Но дома я застал маму с папой. Мама рыдала. На полу в прихожей, на ближней к двери плитке, зиял чёрный след, узкий и длинный.
− Что случилось? К вам Большой и Добрый Великан зашёл?
− Почти, − усмехнулся папа. - Не добрый точно.
− Папа! Ты же только завтра должен был быть!
− Сейчас расскажу, − сказал папа, сядь.
− Да что такое-то? Мама! Я тебя не узнаю.
− Нам сказали, что ты погибнешь, − всхлипнула мама.
− Кто сказал? - у меня ёкнуло сердце. Ну да: в Плывуны попадают только мёртвые или родня мёртвых. Босхан, вот, не может туда войти, и архитектор тоже. К ним приходят, им являются, а они сами - ни-ни, вход закрыт. А меня пустили... Я стоял поражённой мыслью: а что если меня пустили, потому что я должен умереть? Ясно, что Эрна мстит тем, кто ей мешал жить. Но Тифу вылечила. А Скворцова убила. Не в прямом смысле, папиных друзей убил образ жизни, но всё-таки... Могла, ведь, Эрна так специально сложить обстоятельства, что получился такой образ жизни? Может ли она запрограммировать ситуацию? Не знаю... хотя... вполне.
Если вы хотите знать, что чувствует подросток, когда ему родная мать говорит, что он должен погибнуть, отвечу: ничего не чувствует. Только руки у меня стали трястись. А так - ничего не чувствовал, во всяком случае паники не было. Непонятные события и Плывуны так меня истощили морально, что я стал абсолютно пофигистски настроенным. Я и раньше-то был пофигистом, привык спокойно реагировать на происшествия. Я просто не мог поверить в то, что умру! Это всегда так: надеешься, что придёшь домой, попьёшь чаю, вытянешь копыта, посмотришь фильмец, в общем, отдохнёшь дома, а тебе - вот, пожалуйста, подарочек.
Чаю резко расхотелось, но я сел за наш маленький кухонный уголок, разлёгся на диване и стал пить обжигающий чай.
− Тут, Тём, какое-то странное стечение обстоятельств. Странность какая-то? - начал папа.
− Да что такое?
− Ну еду я по дороге, голосует человек.
− Ты чего, папа? Совсем уже? Автостопщиков опять стал брать?
− Да в том-то и дело, − стал уверять папа, − что никого давно уже не подвожу. Да ну их. Если скучно, можно радио послушать. А тут сам не знаю как, но притормозил. Человек. Красивый. Немолодой. Высокий. Худой, даже нет... Худые − слабаки, а этот сильный, поджарый. В джинсах синих, чёрной куртке...
− В высоких сапогах с меховой оторочкой, − сказала мама.
− Да. Сапоги я тоже заметил, бросались они в глаза.
− Да дальше, папа! - заорал я не своим голосом. - Дальше-то что?
− Ты, Тёма, не волнуйся. Мало ли, какой дурак что сказал.
− Папа!-процедил я сквозь зубы. - Дальше что?
− А-аа. Дальше?
− Папа!
− Дальше он рассказал, что он ехал из города, и машина у кого-то заглохла - ну морозы же. Он вышел помочь. А оказалось, это бандиты. Они забрали его джип, и укатили. А он стоит давно, голосует и никто, кроме меня не остановился. Он замёрз как цуцик, извинялся, что денег нет - все украли, хочет доехать до полиции, заявление написать. Я стал предлагать сразу же и позвонить, у меня ж там одноклассник Каратаев. А человек говорит: уже звонил, они в курсе, ловят уже. Только до города надо подвезти, заявление написать. В общем, всё очень правдоподобно. Чёрт! Надо было мне Каратаеву сразу позвонить, а не сейчас.
− Не было, что ли, угона? - спросил я.
− Ну. Не было конечно. Развёл он меня. Дальше он отогрелся в кабине, предложил мне сигарету.
− Ты ж не куришь.
− Я и не курил. Он курил. И так мы разболтались. Он многих наших знал.
− Кого это «наших»?
Я допрашивал прям как мама. А мама тем временем сидела, всхлипывала и курила.
− Ну и школьных друзей, и питерских посредников, и, прикинь, даже знал о ресторане, куда я рыбу вожу.
− Отпад!
− Это ещё не отпад. Дальше слушай. И так плавно перевёл разговор на нашу маму.
− Да не на маму, а на квартиру, − сказала мама.
− Ну да. Что он бизнесмен, ищет себе жильё, и вот ему и город понравился наш, и дом этот новый громадный понравился, а квартиры все проданы.
− Ну?
− И я - сам не знаю, Тём, как так вышло!-возьми и брякни, что жена, мол, у меня в Администрации города, и что может подсобить.
− Подсобить, − нервно захихикала мама, повторила сквозь слёзы. - Подсобить. - И опять разрыдалась: ужас какой-то.
− Мам! Выпей вина, съешь мороженое, хватит, мама, плакать. Дай папу послушать, − я старался говорить мягко, ласково, и мама снова тихо закурила.
− Во! И он закурил трубку, такой дым ароматный. Поговорили о табаке. Гололёд на дороге кошмарный, а тут снег пошёл. И быстро так доехали. Как будто не «вольво» у меня, а с... Как-то удивительно быстро до города докатили. Нереально просто. Отвёз его сначала в полицию, уже на нашей машине, не на фуре . Ждал его. Он вышел где-то через полчаса. Я повёз его к нам. И маме нашей позвонил. Так, мол, и так -- дело есть. Мама пришла домой. Я вышел из комнаты, чтобы не мешать, пошёл в ванную. Выхожу, точнее выбегаю из ванной, потому что мама кричит, а этот тип гогочет. Я на него чуть ли не с кулаками: что такое? А он: у неё спросите. И к маме нашей: «Последний раз спрашиваю, согласны?». А она как заорёт: «Н-нет! У меня на вас управа найдётся!». А он: «Да хоть десять управ. Вы в одной поработали, сбежали, и из этой сбежите, если меня не послушаете!» Мама его прогонять, полицией угрожать, а он топнул ногой - и пропал. Понимаешь, Тём, я не пил, я трезвый, у меня на глазах пропал. И вот - след. Не отмывается, я пробовал.
− Плитку заменим, − сказала мама как робот. - Ой. Что-то я спать хочу. Пойду посплю.
И мама ушла в свою комнату, а мы остались на кухне.
− Пап! О чём он просил?
− Понимаешь, Тём, если честно всю правду тебе рассказывать долго. А если то, что тебя касается - он просто предупредил, что если будешь ходить в Плывуны, то погибнешь. Что за Плывуны такие? Ночной клуб новый?
Я молчал.
− Я там был всего один раз.
− И не ходи больше.
− Не буду. Я и сам не хочу. А почему мама расплакалась? Он просто же предупредил её, чтоб я в Плывуны не ходил.
− Понимаешь, Тём, он маме сказал, что ты, чтоб живым остаться, должен людям одним помогать. С ними быть. Они ищут какого-то чувачка по городу, следят за ним. И ты им нужен.
− Почему я? Что за люди.
− Он сказал, ты знаешь. Товарищ твой Денис и его отец, и ещё кто-то там следят за каким-то мужиком, и ты им в помощь нужен. Отказ, сказал этот человек, смерти подобен. То есть твой отказ. И не похоже, чтобы он шутил. Кому ты насолил?
− Пап! Давай так. Я тебе всё рассказываю и чур не удивляться. А ты мне. Я тоже думаю, пап, что мне реал опасность грозит. Давай не будем ничего скрывать. Ни ты, ни я, ни мама. Я и раньше думал, что мама темнит. Даже ни одной свадебной фотки вашей нет. Не говоря о более древних фотографиях. Ну там учёба в школе, мама маленькая в детском саду в образе Алёнушки...
− Откуда ты знаешь, что она Алёнушкой в детсаду была?
− Да просто предположил. В сети фото из вашего времени - там все девочки как алёнушки.
− Ну даёшь, ну и интуиция.
Папа пошёл в прихожую, отодвинул калошницу, пощупал угловую плитку, покачал её, оперевшись по центру ладонями, зацепил пальцем по краю, поднял, аккуратно переложил рядом. Под плиткой была ниша, довольна большая, а в ней - пачки денег, перетянутые резинками, бархатный мешок с бархатными коробочками. (Такие изящные коробочки в ТРЦ в ювелирном отделе, в них под специальными лампами драгоценности переливаются, мерцают.) Папа сказал положить мешок на место, не трогать его, а сам взял фотоальбом. Под ним оказались ещё какие-то конверты большие и пухлые... Папа поморщился и поставил калошницу на место, на незакрытый тайник, плитка так и осталась лежать на полу.