Я была безумно благодарна Эрне за всё. Я считала себя ей обязанной. Повторюсь: я нисколько не жалела отчима, я считала, что он получил по заслугам. (А вот папа и мама так не считали. ) Я считала Плывуны высшей справедливостью и была очень рада, что они начнут диктовать свои условия миру людей. А то, что это такое: кладбищенские сначала соблазняют людей, потом доводят их до смерти, забирают к себе и там делают с ними, что хотят, издевательство растянутое в вечности. Они подло поступают. А Плывуны пусть жестоки, но они жестоки к тем, кто делает подлянки, вяжет сети сплетен и интриг, мешает жить другим... И поэтому я работала, старалась.
Эрна сказала, что у меня много будет заданий, и что я познакомлюсь с другими посвящёнными, моими ровесниками и что мы многое должны будем сделать вместе. Ещё Эрна показала мне настоящие Плывуны. То есть они все были настоящие, но Эрна показала пространства, которые появились первыми. Это был замок. С серыми голыми стенами. Эрна объяснила, что это второй этаж замка. Король украсил, обустроил и обставил третий этаж. А второй, там где кухня, не успел украсить. И первые плывуны, обустраивали это пространство. Обустроенное пространство мне не показалось, я видела лишь серые каменные стены, но Эрна сказала, что у меня всё ещё впереди. Пространства подстраиваются под гостей - чем больше Плывуны доверяют гостю, тем разнообразнее помещения. В Плывунах была и природа, были и сады. Но эти сады были всё равно помещением, чем-то искусственным. Вот река или море, или пруд, плывунам удавались лучше. Это всё было как настоящее (или и было настоящее?), всё-таки подземные воды - их стихия. Были в Плывунах и животные. Но никогда нельзя было понять, настоящая эта тень животного или плывун прикинулся. Часто попадались ужи-шахматки, как у нас на дачном пруду, но это я знала - это плывуны, просто им так легче передвигаться. Я поняла, что плывунам легче быть птицей или ужом, чем тенью в образе человека. Так они экономили энергию. Тень в человеческом облике забирала больше энергии. А они ужасно потратились на папу, чтобы его вывести в наш мир, до сих пор ещё не могли вернуть прежние силы - это Эрна объяснила. «Ничего, − говорила Эрна (она по два раза заходила ко мне, пока я мастерила кукол. Мы с ней очень и очень дружили. ). - Скоро Новый год. Череда бытовых убийств, смертей от возлияний, подпитаемся».
− Но Эрна, сказочная Эрна, − речь моя в Плывунах менялась, я сама не могла понять почему, всё-таки Плывуны были наполовину сказочным пространством, то есть они были реальным параллельными миром, другой реальностью, но они пытались создавать сказки через обустройство пространств на любой вкус, тут везде всё было пропитано искусством. - Волшебная Эрна! Это же ужасно, так вот ждать чьей-то смерти.
− Мы не ждём, Лора, − Эрна в тот день явилась ко мне в костюме строгого голландского покроя. Знаете: такие чопорные воротники и чёрные закрытые платья 16 века. Я сама не знала, но, попав в Плывуны, стала изучать историю костюма. - Мы не ждём. - Эрна обмахивалась удивительным веером, тоже достаточно чопорным, дополняющим ансамбль с воротником. - Мы как раз за то, чтобы случайных смертей было как можно меньше, это кредо нашего короля. Но, увы, мир устроен совсем не так. Зло испокон веков соблазняет людей...
− Но, Эрна, властительница судеб, вы же уничтожили Стаса, побили, в кавычках конечно, моих мучительниц в лагере. Они и в школе больше ко мне не лезут, я этого очень боялась. Мамины коллеги тоже пострадали из-за вас.
− Да: из-за нас. - платье Эрны из чёрного стало бордовым, а воротник и веер из белого чёрными. - Мы устанавливаем новые порядки. Совершил предательство, убийство, кражу - расплатишься обязательно, нашкодничал - тоже пострадаешь... Только так людей можно перевоспитать.
− Но Эрна, роскошная Эрна, вы же сама человек! А вдруг вы случайно кого-то обидите или предадите?
Она расхохоталась:
-- Лора, мой ангел, человека мы судим по его намерениям. И запомни Лора: Плывуны раньше, до ходока и стражников - это жалость к несправедливости; Плывуны после ходока − это борьба с несправедливостью, да -- жестокая, да -- беспощадная. Но раз мы вывели из небытия нашу тень (пусть тут сошлись воедино сотни тяжело выполнимых условий), значит мы в состоянии поменять мир. Второй ходок нам пока не под силу, хотя кто знает. Но назначить посланников из конечного мира, которые бы донесли до людей мысль об опасности зла для их жизни, это мы можем. У нас большие планы...
− То есть, такие как я с проповедями должны ходить в народ? Так это всегда было. Разные святые и так далее.
− Нет! - Эрна была серьёзна. Теперь платье на ней искрилось, переливалось, как бензиновая лужа под солнцем. - Нет, дорогая моя. Проповеди мы оставим святым. Мы так далеко не планируем, это высшие сферы. Наши же посланники будут через искусство пытаться достучаться до людей, особенно до молодых, у них мозги восприимчивее. От этого и людям хорошим лучше, и нам меньше забот.
− Но вы питаетесь тоской!
Платье Эрны стало цвета глубокого синего бархата:
− Это так. А когда мы установим свои порядки в вашем мире, мы будем питаться раскаянием. Ведь если мы уничтожаем человека, а не кладбищенские, мы забираем его себе. Твой папа и попал к нам из-за раскаяния.
Такие разговоры не часто, но вели мы с Эрной. Я не могла всего понять. Но уяснила одно. Плывуны любят красоту и правду. К остальному они непримиримы и жестоки.
И ещё была причина, по которой я «подсела» на Плывуны. Когда началась зима, я увидела в Плывунах того мальчика, который танцевал в студии «Тип-топ». Я увидела его, потому что в Плывунах гости и посланники, то есть живые, всегда знают о друг друге. До этого я видела ещё мальчика, толстяка; если в нашем Доме Творчества концерт, он играет на красном рояле. И у него всегда брюки короткие, из под них видны носки и полоска голой ноги. Я музыку вообще не особо, пианино ещё ничего, а то как выйдет кто-либо с «дурой» и начнёт пилить смычком по ней - сразу можно бежать из зала. Балалайки с домрами тоже ничего, слушать можно, у балалаечников и костюмы яркие, праздничные, а остальное скучно. На концерте я всегда смотрела на ноги этого парня, и всегда его жалела. Потому что он полный, и я полная. Я видела в нём себя. А ещё я видела, как его мама, симпатичная, хоть и с крупными чертами лица, худая, седеющая и с пучком на макушке, отвешивала ему такой подзатыльник, что у меня сердце защемило - так мне его жалко стало... Тот парень приходил к Нике. Она часто и меня провожала в Плывуны. Это была его сестра. Она мне говорила, что он собирался покончить с собой - так его музыка достала, а точнее мама с музыкой, но Ника стала с ним «работать». Плывуны любое общение с гостями называют «работой». В общем, он прошёл кризис, и даже немного полюбил музыку. Мне про толстяка и Эрна говорила. Она говорила:
− Ты не одна. Ещё музыкант у нас. Театр и музыка - первые из искусств. По ним у нас теперь есть посланники. Осталось остальных выбрать.
Я отвечала в Плывунах за театр. Почему театр - понятия не имею. Толстяк - за музыку. А этот мальчик из «Тип-Топа»... Эрна очень неохотно сказала мне:
− С этим мальчиком путаница произошла.
− Как путаница? В Плывунах - путаница?
− Да, Лора. Бывает, что мы ошибаемся. Мы же огромный вселенский эксперимент. - она помедлила: − Но раз уж попал, пусть занимается, танцует.
Я посетовала, что он не танцевал на последнем концерте, а я так ждала. На что Эрна, спокойно, но очень коротко (что для неё несвойственно) сказала:
− Здесь потанцует.
Мне показалось, что Эрна не довольна им. И я не стала рассказывать Эрне, как ждала этот концерт, как тосковала, когда увидела в Доме Творчества афишу, где он держит на руках девочку, похожую на куколку с кукольным личиком... Да и что рассказывать, когда Эрна мысли читает. Но Эрна не ответила на эти мои мысли, она быстро в тот раз упорхнула.
А тогда... Мы смотрели друг на друга с разных уровней. Я не знаю, что видел он. Меня - это понятно. Я была в пространстве деревенского теремка - я как раз тогда ёжика лепила из глины, а потом шила ему штаны. И папа пришёл. И мы хорошо видели его. А мальчик сидел в «КПЗ», наверное. Он же был новичок. Ещё меня удивило, что он сидел в чёрном кресле. Я впервые такое увидела, но сколько не пыталась поставить и у себя такое, Плывуны отказывались выполнять мою просьбу.
И теперь, начиная новую работу, я всегда думала об этом мальчике. Эрна сказала мне, когда зашла забрать готового ёжика (очень долго я возилась со шляпой, много пришлось клеить по кругу тонких вырезанных из кружев узоров):
− Если ты так уж хочешь его видеть, то он на катке будет кататься. Приходи завтра с папой на каток.
− А где у нас каток?
− Как где? На хоккейной коробке, около площадки. Ты же там с Никой заходишь.
− Ой, Эрна, я глупая. А разве там каток? Там же в футбол играют!
− Нет. Иногда там заливает лёд один очень хороший человек (Эрна обо всех отзывалась так «очень хороший», «хороший», «не очень хороший», «кандидат на наказание», « из тех, кто обязательно будет наказан»). Понятно, когда это позволяет погода. Это недострой, Лора, должна была быть крыша и искусственный лёд. Впрочем, об этом и не стоит говорить сейчас. Так что можешь его там увидеть. - Эрна любила поболтать, пообщаться, она очень простодушно всё рассказывала, не из чего не делала загадку. А то у нас в классе один ботан, так его спросишь, он строить из себя начинает, не может по-нормальному объяснить. Меня это бесило. Учителя и то не с такими важными минами объясняют. А этот...
Поэтому я и удивилась, когда Эрна так мало рассказала о том мальчике с танцев, а на мои вопросы: «Его что? Выгнали?», она не ответила, что ей вообще не свойственно. Ещё я частенько спрашивала о будущем Эрну. Она не могла знать точно, но всегда правильно предугадывала, когда меня в школе спросят, а когда нет.
В тот день, когда она сказала о катке, Эрна была в холщовом платье, оно очень ей шло, это было совсем грубое домотканое платье (В Плывунах тени занимались ткачеством, вся одежда моих игрушек, была из тканей плывунов). Платье было подпоясано фартуком, поверх платья Эрна надела расшитую нерукотоворными узорами жилетку. Узоры реально нерукотворные: мастера -- это всё тени. В плывунах, по-моему, было всё, в смысле мебели, одежды, обуви. Но где это было вещью, а где вариацией желания - я не сразу понимала.
− И вот ещё...− сказала Эрна, когда я рассматривала куклу 19 века с фарфоровой головкой и в удивительном платье. - Лора! Слушай внимательно. Может так случиться, что именно на катке на нашего папу (она всегда так называла моего папу «нашим»: ну да, он же был их, плывуном) будут нападать. Поэтому ты должна быть к этому готова. Мы надеемся, что сможем отвести удар. Но ты должна быть готова ко всему.
− Хорошо.
− А мальчик твой там будет, − улыбнулась Эрна и щёлкнула каблуками очень старомодных (под стать костюму) туфелек.
− Но он не мой. У него девочки с танцев.
Эрна как не слышала:
- Артём его зовут. Если что кричи ему: «Артём, помоги! Эрна просила нам помочь!» Это на случай, если кладбищенские нас перехитрят. Им это конечно не свойственно, но они взбешены в крайней степени...
Но я уже невнимательно слушала Эрну, и очень зря. Артём! Его зовут Артём! Он бывает в Плывунах, обязательно надо с ним познакомиться. И не какая куколка ни с каким кукольным личиком не сможет помешать нам поболтать пообщаться здесь, в этом волшебном страшном и сказочном мире, на большее я не рассчитывала.
Глава третья. Серьги
Глава третья
Серьги
Кроме того, что я ненавидела рыболовов (да и теперь не питаю к ним любви), я ненавижу зиму. Это у меня с детства. У меня не было тёплой куртки-пуховика, как у других, мама в холод надевала на меня кофты, одна на одну. Кофты меня бесили. Они были не такие как у девочек в садике. У девочек были лёгкие, мягкие, флисовые - я теперь это знаю, тогда про слово «флис» и не слыхивала. Яркие кофты, с узором или в полоску, у меня же кофты были тяжёлые, жёсткие и колючие - бабушка вязала их крючком. Теперь я эти кофты обожаю, а флиски не люблю - они скатываются. Шерсть же никогда не скатывается. Вот эти кофты надевала на меня мама, в том же вязаном стиле шапку. А у девочек были совсем другие шапки, они были из трикотажа как шлемы, или балониевые ушанки искусственным мехом внутрь. И потом обувь. У девочек были лёгкие непромокаемые сапоги, а у меня какие-то потрескавшиеся сапожки, ещё мамины. Весна тоже стала для меня мукой. Весной, когда все оголялись, когда бушевали почки и трава, я наоборот одевалась чересчур жарко. Я не могла сразу начать ходить в футболке, я стеснялась...
Теперь же в холодную зиму кофты на меня никто не надевал. И я дико мёрзла. Если наступали холода, дутые куртки и пальто начинали ходить по улицам. Я всегда удивлялась. Люди покупали себе одежду на неделю, две, максимум на месяц, тратили деньги. Ходили яркие, праздничные, похожие на цветных, синих и черных снеговиков и снегурок. У нас же юг. Но климат резко-континентальный. Ночью холодно, а днём тепло, по количеству солнечных дней в году мы на втором месте по стране. Каждую зиму я молила Бога, чтобы было потеплее. Пусть снег, - пусть!− но плюс два-плюс четыре - не меньше, ни в коем случае не меньше! Ночью, если мороз, то днём - гололёд. Сколько у нас в многоэтажке переломанных старушек. Все так и валятся в гололёд и ходят потом с подвешенными руками и с двумя палками вместо одной, а то и на костылях прыгают. На костылях обычно дяденьки, и не только в гололёд. Мужики и летом летают, без всякого гололёда. У них же рыбалка: наливай и пей.
К гололёду в нашем городе готовятся. Кто на подошвы пластырь клеит, кто специальные присоски резиновые, что-то вроде стелек, но наружных. Тётя Надя-толстая тоже часто шлёпается в гололёд, раз в три года (а именно с такой частотой случаются у нас непродолжительные морозцы) она покрывается синяками. В этом ноябре с ней случилась комедия. Все шли по льду - это была большая замёрзшая лужа. А под тётей Надей лёд провалился, и она ноги по щиколотку промочила. Ботинки у неё были из замши, такие хорошие ботинки, тёмно-синие. Подпортил сильно им внешний вид этот провал. Но главное не это, а главное то, что она провалилась, а люди стали смеяться. Хорошо какой-то человек в высоких сапогах, двинулся к ней, подал руку и рывком помог ей из лужи в два шага выйти. Она на следующий день прибежала к нам (я как раз из Плывунов вернулась, а папа с работы) и стала рассказывать о мужчине в высоких сапогах:
− Такой галантный, только со зрением что-то, в очках. Но я и на слепого согласна, − она задумалась: − нет, не согласна, но он не слепой.
Мамы дома не было. Тётю Надю слушали мы с папой.
− Я что пришла-то? - тётя Надя сидела в шерстяных гольфах, вязаных, очень красивых, если бы не блёстки, пришитые к ним. Блёстки мерцали, как-то с вязаными гольфами это не вязалось...
− Нравится? - поймала мой взгляд тётя Надя.
Я кивнула:
− Мне нравится, что вы в полуботинках и гольфах. Это сейчас модно.
− Так замшевые всё сохнут. Мой новый кавалер, мой жених...
− Жених? - переспросил папа, он задумчиво размешивал ложкой сахар в кофе, всё размешивал и размешивал, мешал и мешал, брылял и брылял...
Тётя Надя с гордым видом стала чесать пятку о пятку:
− Да: жених. Он мне и гольфы эти подарил, и купил специальный состав. Надо пшикать на замшу и внутрь ботинок и тогда они, когда высохнут, не окаменеют.
− А-аа...
− Но я чего пришла-то, − тётя Надя достала коробочку, в каких обыкновенно продаются драгоценности. Коробочка была чёрная, чернее ночи: − Вот: он мне подарил серьги. А я смотрю: бриллианты необработанные. Это не ваши с мамой, случайно?
Я смотрела во все глаза: да! Это были они - прабабушкины серьги, которые мы в начале года продали в ломбард.
− Не наши, − жёстко сказал папа.
− Да ясно, Стас, что не твои. Ты гол как сокол. А ещё с работы ушёл.
− Я психологом работаю.
− Психолог, − скривилась тётя Надя и её три подбородка затряслись в бешеном танце. - Сколько тебе платят, психолог? В магазине-то у тебя стабильный доход был, должность не самая последняя. Супервайзер! Общение опять же с людьми, не с психами. А теперь что ты заработаешь? А девочка в таком возрасте, много расходов.