Я громко произнесла: «Не шмурыгай!», и он вздрогнул! Нет, он не обернулся, ничего такого, но я видела: он вздрогнул. Понятно: это он, отчим, в другом теле. На площадке к этому типу приблизился огромный детина. Он казался выше из-за коньков. Он и ему протягивал коньки... Я в упор смотрела на них. Человек в пуховике - обыкновенный, немолодой, даже возрастной, с обветренным лицом, в глубоких морщинах, в затемнённых очках. Они сели на лавку под фонарём. Лавка хорошо освещалась. Нет, они бы туда не сели, но остальные лавки были заняты.
Меня позвал папа. Тут же пропала старушка. Была рядом со мной, и - пропала. Папа стоял у хоккейной коробки, у сараюшки-переодевалки, в которую переодеваться злой физрук никого не пускал. И почему это Эрна говорит, что физрук, который за каток отвечает, хороший. По мне так не особо. Только и орёт, чтобы переодевались не у входа, а на скамейках, и отдыхали тоже на скамейках... На катке народу было немного. Но вокруг катка зрители стояли в два ряда. (Я сразу вспомнила, что в Плывунах отвечаю за театр. ) Для нас это экзотика. Всегда вокруг катка такие смотрины. Пятница, вечер - вот и пришли на зимушку-зиму во всей красе посмотреть. Я встала рядом с папой, взяла его под руку. Старушка-стражница появилась, протиснулась в первый ряд, недалеко от нас встала. Она опёрлась о деревянный забор и глазела, и улыбалась. Но мне было совсем невесело. Этот красивый мальчик, Артём, он катался с той кукольной девчонкой. У неё, как и на плакате, было два хвоста, только намного длиннее - волосы отросли. Каталась она еле-еле. Иногда он отпускал её руку и носился по кругу с разными поворотами. Это было так классно! Как по телевизору. Но потом, видно согревшись, он возвращался к этой девчонке. Она была как картинка. И тоже в гольфах. Это смотрелась так здорово: коньки на гольфы. Она была не на фигурных коньках, как остальные девчонки, а на таких, как у парней. Я решила, что это Артём ей пару подогнал. Ему малы, а ей в самый раз. Он нас заметил! Подкатил, тряхнул чёлкой (он был без шапки) и поздоровался как будто мы знакомы! Папа кивнул, а я ответила, постаралась улыбнуться... Ну хотя бы так.
Искрился снег в свете фонарей, из-под коньков вылетала снежная пыль. Искрился снег на тёмных волосах Артёма. А на меховой шапке его девчонки снег не искрился. Чего ему искриться на её шапке? Что шапок других нету, что ли, например моя шапка - она точно искрится, и папина... Но папа снял шапку. Он нервничал, это было заметно. То и дело озирался на сараюшку - искал этого мужика, ответственного за каток.
Артём вывел свою кралю с катка. Они пошли к лавкам. Я стала следить за ними... Но тут я вспомнила о том человеке. Из-за Артёма все опасности из головы вылетели! Я посмотрела на другую лавку, как раз напротив. Их стало четверо. Тот мужик, в котором «шмурыгала» душа моего отчима, высокий парень, что-то знакомое, но я не могла вспомнить, где я его видела. Тот кудрявый с помпоном. Он кутался теперь ещё и в шарф. И четвёртый. Это был красавец, но старый. Он был в чёрном прикиде со светящимися полосками модного спортивного бренда. Он был на коньках. Они все были на коньках. Они встали и пошли к катку.
Папа шепнул мне:
− Внимательно смотри. Если не на каток пойдут, а к нам, зови на помощь.
− Кого?
− Да Босхана.
− Кого?
− Тренера. Тренер тут в пристройке, знаешь его?
-- Физрука?
-- Зови! Не молчи.
Но компания вошла на каток, даже не взглянув на нас, не удостоив взглядом. Этот мужик, в которой - я в этом была уверена - жил отчим, выйдя на лёд, сначала растерялся - Стас же не катался на коньках. Да у нас никто не катается на коньках. Один Артём тут был звезда. Остальные ездили раскорякой, были похожи на неуклюжих медведей, фильм ещё такой мама смотреть любит: там медведь на коньках, и люди на коньках. И медведи катаются, а люди отползают... Вот, и у нас так на катке катались: в большинстве своём отползали. И тут эта четвёрка выкатила. Стас сначала тоже «отползал», а потом вдруг поехал.
− Не знал, что тот катался, − шепнул мне папа.
Но я это поняла и без папиных подсказок. Да, он катил от шага к шагу всё увереннее. Не блестяще, не как Артём, но всё же. Возрастной же товарищ, старше Стаса. А красавец в чёрном брендовом прикиде катался как Артём, даже лучше. Если честно, он катался просто мастерски, лучше даже, чем по телеку. Он вертел фигуры как Плющенко до его позорной Олимпиады или как на чемпионате Ковтун. Кудрявый снял шапку, он обтирал ей лицо, изо рта его шёл пар, он напоминал дракона. Да уж, тяжело ему приходилось, он еле ноги передвигал, они всё разъезжались, он держался за бортик. Здоровенный парень катался тоже нормально. Я мучилась, не могла вспомнить, где я его видела. Ещё двое парней, здоровых-прездоровых, поболтали с физруком и вышли на каток. Они катались прилично, и всё за тем, которого я не могла опознать. Прямо не отпускали его. Я обернулась на скамейку. Артём не шёл. Он сидел на лавке. И эта девочка сидела. Оба грустные-прегрустные. Наконец, девочка, потянула Артёма на площадку. Когда он вошёл на каток, он был замёрзший, и прямиком двинулся к нам с папой:
− Босхан Канурович просил передать... − он не успел договорить. Тот красавец в чёрном сбил его с ног.
Артём упал, но очень удачно, на бок, сгруппировавшись. Я бы сказала, что он упал профессионально. Тут же два парня оставили в покое того, которого я не могла вспомнить, и стали катить за чёрным. Он как ни в чём не бывало делал фигуры, крутился волчком , прыгал одинарные тулупы. Они не отходили от него, как бы обкатывали вокруг... И вдруг он резко оттолкнул двух ребят, опекавших его, и прыгнул на Артёма вторично. Бросился как хищник, как пёс или волк, или змея! Это было ужасно! Какой-то псих. Люди не поняли. Девочка Артёма прижалась к бортику и потихоньку стала двигаться к двери. Кто-то, чьи-то руки из зрителей, её подняли и перетащили через бортик. Это была Эрна! Я узнала её по куртке. У Эрны была необыкновенная куртка, я видела эту куртку в Плывунах. Чёрный красавец опять как ни в чём не бывало катался по кругу. Артём лежал на льду. Я не могла на это смотреть. Я выбежала на каток. Кто-то толкнул меня. Народу на катке не осталось, кроме Артёма и этой компашки. Все остальные на всякий случай вышли за бортик. Я добежала до Артёма. Он лежал и не шевелился. Я постучала по его плечу:
− Эй! Артём!
Он не реагировал, но я видела, что он лежал с открытыми глазами, он процедил мне, не открывая рта:
− Они тут?
− Угу, − сказала я.
− А Влад с Лёхой?
Я подумала, что Влад с Лёхой, это те двое, что опекали психованного мастера.
− Тут они.
− Слушай меня: поднимай меня и тащи к калитке выхода, вроде я сам не могу...
Я так и сделала. Я потащила Артёма к калитке, он на меня опирался, очень правдоподобно играл. Тут я поняла, почему я отвечаю в Плывунах за театр. Больше всего я боялась, что на Артёма сейчас опять нападёт этот чёрный змий. Но вокруг нас все ездили, Лёха и Влад, катились и катались. Я «тащила» Артёма. Он был всё ближе и ближе к бортику, если бы напали, напали бы на меня. И тут раздался странный звук. Я обернулась: на льду лежал распластавшись мой папа. Этот мужик, в которого вселился Стас, каким-то макаром перекинул папу через бортик, бросил о лёд. Я рванула к папе. Он лежал на спине, видно ударился затылком, по льду текла кровь. Я крикнула:
− Артём! Эрна просила нам помочь!
Артём поехал на мужика с душой моего отчима, сбил его с ног, тот так и остался лежать. Я держала папину голову, прикладывала платок, кровь была тёплая. Теперь и зрители убегали. Папа был в сознании, его тошнило. Я видела всё как в кино, как будто не в реале. Артём и два парня кинулись на чёрного. Завязалась потасовка. Я увидела наконец и физрука. Он, вместо того, чтобы разнимать драку и свистеть в свисток, болтающейся на груди, лил из шланга на лёд. Ото льда шёл пар. До меня только потом дошло, что вода горячая, что он лил кипяток. На льду началось какое-то общее молотилово. Кудрявый снял конёк и пошёл на Артёма.
Я крикнула как в боевике:
− Артём! Сзади!
Артём обернулся, поехал на кудрявого, и головой в грудь толкнул его. Сам упал, но и тот упал. Другой здоровенный, которого я не могла вспомнить, где видела, поехал на Артёма, но Артём от него стал уезжать, тот не смог его догнать. Артём вертелся вокруг нас с папой. Его здоровенные друзья Лёха и Влад тоже катились вокруг нас. Чёрный красавец больше ни на кого не нападал, он стоял и смотрел на пар на льду, на растекающуюся воду. В том месте, где кипяток растопил лёд, стояла Ника, сестра толстяка-музыканта. Чёрный змий в сердцах топнул коньком и пропал. Пропали и кудрявый, и тот, кем стал Стас и тот здоровенный, которого я никак не могла припомнить, где видела.
Вошла Эрна, она что-то держала в руках. Вначале она подошла к Артёму, что-то ему сказала. Он пошёл в сарайчик, где обитал физрук.
Эрна подошла к нам с папой:
− В сознании?
Я кивнула.
Эрна держала в руках термос :
− Надо рану промыть! - и стала лить на лёд около папиной головы.
− Он же заболеет!
− Не заболеет.
И мы очутились в Плывунах.
Ника проводила нас и пропала. А так впервые я видела в Плывунах столько теней. Они выползали из своих укрытий в стенах, становились на ноги, и скользили туда-сюда, обрабатывали папе голову. Он просто расшиб затылок.
− Сотрясение есть, − сказала Эрна. - Пусть полежит с недельку. Я его в кабинете заменю.
Папа мычал, видно благодарил.
− А разве так можно? Заменять?
− Мне, Лорочка, можно. Видела, как злятся?
− Да уж. Видела.
И тут я вспомнила того длинного, который был с тем, в кого переселился мой отчим! Он же танцевал на концерте вместо Артёма. Точняк! Этот долговязый, это он! Кажется он воюет против Артёма.
− Они так и будут охотиться на нашего ходока. Или мы их, или они нас.
− Как? - я знала, что война идёт, но всё равно было очень страшно.
− Надо их уничтожить.
− Кого?
− Их ходока. Ты же узнала своего отчима?
− Да, по движениям.
− Ну вот. Только он так хорошо катался... Это становится опасным для нас. Надо же: помощников себе взял этот проходимец.
− Проходимец -- в чёрном костюме с полосками?
− Да, он. Отдохни, Лора. Вам надо побыть здесь. Чтобы папа окончательно пришёл в себя. Не надо пугать маму.
− Эрна! А что же нам делать? Что же?!
Эрна всё держала в руке термос. Она поймала мой взгляд и поставила термос на столик. Только сейчас я увидела, что мы находимся в огромной комнате. Она напоминала чем-то дачу, за окном щебетали птицы. Какой-то райский сад. Я перепугалась ещё больше. Может, Плывуны - это рай и мы уже в раю?
Эрна рассмеялась. Она сказала:
− Лора! Ничего дальше плохого не случится. Мы защитим нашего папу.
− Моего папу.
− Именно. Нашего плывуна. Всё из-за льда. Это всё из-за льда... Связь с вашим миром теряется...
Глава пятая. Разговор "по душам"
Глава пятая
Мы с Тёмой дружим
Плывуны нас с папой разделили. Точнее я подумала о своих куклах, и тут же очутилась в мастерской. Но за окном по-прежнему сад.
− Папа! - позвала я. - Ты где?
− Тут! - раздался далёкий папин стон.
− Отдыхай, папочка, и я отдохну.
Вошла Эрна. После битвы на катке она не нервничала. Она была полностью в чёрном, что её стройную фигуру делало ещё длиннее. Эрна была босиком. Эрна улыбчивая как обычно. После битвы на катке она не нервничала. Об этом я и подумала.
− Ты считаешь, я не расстроилась?
Я молчала. Чего говорить, когда Эрна мысли читает.
− Но мы готовы к этому. Всё может случиться. Всё - пойми, Глория! Ты понимаешь?
− Понимаю. Но он же мог всех убить. Этот чёрный красавец, он же мог всех убить!
− Да. Но не убил же.
− Он попугать, да?
− Вот этого я сказать не могу. Он не любит вмешиваться, он любит нашёптывать. А разбираться представляет между собой людям. Он начинает, а потом клубок закручивается, нарастает как снежный ком. Он любит отправные точки. А тут, смотри, как разошёлся. Как он нашего ходока уделал!
− Но он же мой папа!
− Да, извини, твоего папу. И этот, твоя любовь...
Мне стало стыдно, но я спросила:
− Он тут?
− Да. Он тут. Не выпускать же его всего в крови. Ему нельзя дома в таком виде показываться. Вот он ходил по лезвию ножа. Если бы вовремя не подоспел Босхан Канурович, плохо бы пришлось как раз Артёму, а не твоему папе.
− Да уж вовремя... Где же вовремя?
− Но шланг идёт от подвала жилого дома. Надо было дотянуть, и к тому же кипяток, надо было к другому крану подключаться, а он по старой привычке... Он же заливал каток холодной водой, так что заминка, да, была.
− Непредвиденная? - мне почему-то казалось, что если бы Эрна хотела, Босхан намного раньше начал топить лёд.
Эрна покачала головой: это движение можно было расценить и так и этак.
− Ну что? Хочешь увидеть своего Артёма?
− Но он не мой? - с надеждой уточнила я.
− Почему?
− У него девочка красивая.
− Ну и что? Ты считаешь себя некрасивой?
− Да, − выдавила я из себя.
− Не буду тебя разубеждать, − Эрна улыбнулась грустно, очень грустно. - Хочешь с ним поболтать?
Я почувствовала, что опять краснею. Уф!
Эрна пропала.
В комнату постучали.
− Можно?
Это был он!
С заклеенной бровью, с фингалом и красной скулой. Под правым ухом тоже было заклеено. Я узнала пластырь: тот дышащий, из-за дороговизны которого когда-то так переживал отчим.
Футболка на нём белая чистая, и толстовка явно была одета после драки.
− Да. Это мне тут презентовали. Стираются вещи.
− Да ладно, − я сидела красная как рак. - Тут ничего не стирается. Просто, чтобы тебя, не пугать, вещи забрали. Они у них сразу чистыми станут.
− У кого, у них?
− Ты чё, дебил? - я так разнервничалась, что стала нести откровенность за откровенностью. - Не знаешь, где ты?
− Знаю, знаю, − он махнул рукой, обернулся - тут же появился стул, белый резной пластиковый. У всех такие сейчас на даче. Меня это удивило. Я уже хорошо знала Плывуны, ориентировалась в них. Плывуны меня любили, шли мне навстречу. Я чувствовала это отношение к себе во всех тенях, ползающих, порхающих, скользящих. Они все меня знали, они всячески показывали мне своё расположение, старались. Ни разу за три земных месяца (декабрь был четвёртый по счёту месяц, как я очутилась в Плывунах) мне никто не подсунул такой примитивный одноразовый пластиковый стул.
Артём обрадовался, сел в него, и я увидела, что он плачет.
− Что ты! Я не хотела тебя обидеть. Ты в Плывунах, если ты этого ещё не понял, ты в Плывунах.
Артём плакал, сморкался в подол своей футболки, вытирал рукавом слёзы, но он плакал и плакал. Мне стало не по себе. В этот момент он меня раздражал. Я его почти разлюбила.
− Просто ты же бывал здесь. Я тебя видела, поэтому так и сказала. Извини. Не люблю глупых вопросов.
− Значит я в Плывунах, − всхлипывал Артём. - А почему я в Плывунах?
− Тебе надо оклематься. В Плывунах быстро заживают болячки и раны. Я однажды гриппом заболела, зашла в Плывуны, вышла, и, чувствую, -- выздоровела. Тут же тебе не больно. Раны же не болят? Ну и что ты нюни распустил? - до сих пор не понимаю, почему я так смело с ним говорила. А впрочем... Плывуны всегда создавали для меня оптимальный вариант во всём: в поведении, в работе, в мыслях. Это они подсказывали, как себя вести.
Он встрепенулся, стал трогать скулу, чесать бровь, осторожно дотронулся ребром ладони у шеи, под ухом.
− Точняк! Не больно! - он почти обрадовался.
− Я и говорю. Ну?
Он улыбнулся.
− Что ты: то плачешь, то смеёшься? - нет! Это определённо была не я. Такое общение мне самой никогда не удавалось.
− Просто ты как мой отец. Он тоже «нукает».
Я улыбнулась в ответ:
− Ну, успокоился? Ну и молоток. - и посмотрела на стол. На столе, лежали головы моих новых кукол, и ещё разные инструменты. И маленький молоточек конечно же, он для нетканых материалов нужен, для кожи и тому подобное.