Ну и не очень по теме, а вроде бы и по теме.
− Что прям на сцене дерётесь? - а сама смеётся.
− Да нет, в переносном смысле драка. Может быть перепалка. Просто это языком танца рассказывается, языком движения и музыкального сопровождения, понимаете? − я выдохнул. Вот я молоток! Вот я топчик! Во загнул. Смотрю на Светочку - она улыбается.
− Хорошо. Про солистов поняли.
Серый тут вступил:
− Элементы сложные. У нас есть не танцы даже, а сценки под музыку.
− Да-да, − перебиваю я Серого. − Мой герой учит пацанов элементам. Не получается. И вдруг лучше и лучше. Такая клоунада, если хотите. Сначала смешно, зритель смеётся, да и переживает за неумёх. А после восхищается теми, у кого вдруг выходит элемент.
− А какие элементы? А здесь можете показать? - стала допытываться журналистка.
Я сказал, что могу.
А Серый сказал, что без разминки опасно. Что в хип-хопе много акробатики. А я ещё добавил:
− Стрейчинг нужен.
− А по-русски? - сказала, как забанила.
− Растяжки Тёма имеет в виду, − улыбнулась Светочка
− Ну какой-нибудь попроще элемент. Можно самый простой.
Я показал кач и степ.
− Это, − делаю - кач. А это, − тоже выполняю, − степ.
Все захлопали.
И тогда я размял руки и сделал ворм.
− А это что?
− Ворм.
− Ты что, Тёма, по-английскому, наверное, отличник, − улыбается.
− Неа. Вообще не знаю. У меня репетитора нет.
− Ну ворм-червяк же.
− Не знаю. Знаю, что по-русски ещё дельфином движение называют. С него би-боинг называют.
− Нижний брейк?
Чёрт! И она туда же! Как мама нижний брейк. Я уже собрался спорить. По привычке. И вдруг у меня мысль промелькнула. Может, они правы, может это нижний брейк и есть. Тогда я сказал, отряхивая ладони:
− Ну да. Это вам не локинг. Это партер.
Все засмеялись. Наверное потому что локинг - тоже английское слово.
− Ну у тебя пассивный английский что надо, − рассмеялась журналистка.
Я опять не въехал.
− Я просто привык. Так все называют.
− Ну а ты, Артём, признайся тут по секрету всему свету, ты всегда точно всё, что тебе педагоги говорят, на сцене выполняешь?
Я взбесился. Я же ей сказал, что выступление, мир танца - это на три-пять минут - другой мир, в нём нельзя всё точно выполнить. А она опять: выполняешь? Не въехала что ли?
− Наверное, да, - отвечаю спокойно. −Но всё равно каждый раз танец по-новому получается, как в бродилке.
− Увлекаешься?
− Да не особо. Времени нет.
− Ты чем-то ещё занимаешься? - так проникновенно она со мной говорила, что я вообще забыл, что меня снимают.
− Я ещё в футбол играю. У нас коробка на детской площадке.
− А учишься хорошо?
− Да не особо.
Я сел на место. А журналистка завела старую дуду:
− Я бы вообще в любых студиях, где дети на сцену выходят, и в музыке, и в танцах, и в театре, драматическом или мюзикле, сначала детей учила импровизации.
Э-эх, знать бы, что это такое. Я не знал - это ладно. Но Серый со Светочкой стали как-то блеять, говорить: мда, мее, бее, традиция хип-хопа как и джаза суть фрестиль.
− Господа, − чуть поморщилась журналистка, − давайте по-русски. Искать русские термины. Значит, есть в ваших выступлениях танцы, где импровизация не желательна, а есть, где вы её приветствуете?
− В хип-хопе желательна, − улыбнулась натянуто Светочка.
− А что для вас самое сложное? - журналистка слезла, слава богам с непонятной лично мне темы.
− Синхронность, − ответила Светочка, помедлив (она конечно хотела сказать тайминг. Да что она виновата в самом деле, что всё в брейке и хип-хопе по-английски!) и дополнила, оправдываясь за отрицание этой самой импровизации. − У нас многие с нуля, им до импровизации как до полюса, просто есть танцевальные элементы для начинающих. Разные у нас группы. И леди -стиль пользуется популярностью у всех возрастов.
− И би-гёрл, - ну Серый Иваныч как всегда, он только на брейке своём заморочен.
Журналистка выразительно уставилась на него:, мол, опять?! Опять по-аглицки?!
Ну реал: просят же по-русски, а Серый всё на своём привычном говорит. И о своём.
− Ну возрастные танцовщицы им конечно элементы тяжело освоить.
Все посмеялись.
− А что для вас самое сложное, не вообще? - обратилась журналистка к девочкам.
− Стречинг, то есть растяжка, - обложались и девчонки.
Девчонки разговорились, стали жаловаться, как у них всё болит после стречинга. Что от растяжек они воют.
− А вы как с растяжками? − обратилась ведущая к мальчикам
Они ржут как дебилы. А я говорю:
− Честно? То же самое.
− Ревёте?
− Бывает.
И дальше все разговорились, стали припоминать случаи смешные на репах.
− Рэпах? - удивлялась журналистка.
− Репетициях.
− Ааа. Уяснила, − она так смешно это говорила и прикладывала ладонь по-военному к своей беретке. Это у неё стиль такой был. Она всегда в беретке по телеку.
Поговорили и о смешных случаях на сцене, во время выступления.
Серый что-то умное говорил о воспитании мужчины, о мужественности хип-хопа. Светочка говорила о важном опыте выступления на людях, на публике. Но я уже молчал. Я достаточно сказал. Пусть другие. Даже Данёк разговорился. Рассказал о себе, о танце «Эх, яблочко!», его любимом.
− Надо же, − говорю с издёвкой, когда мы с ним после съёмки шли в футбик гонять. - Надо же. Я и не знал, Данёк, что ты «Эх, яблочко» больше всего уважаешь, и даже кумаришь, оказывается, по нему.
− Слушай, Тёмыч, сам не пойму, начал ерундень нести. От нервов. Это лицемерие.
− Вот уж не знаю, почему я околесицу стал нести. «Эх, яблочко» ужасно сложный, и точно не любимый. Мы ж его для Девятое мая ставили, когда в часть ездили выступать.
− Мне норм. Я этот танец больше всех уважаю, − честно сказал я. Мне и в части военной понравилось. Аккуратно там. И мужики спортивные, а не как наши ленивцы городские...
− Ну, ты в драйве, чувачок, − завистливо процедил Дэн, − А если бы ты там не солировал?
− Дэн! Ты чё? - я не ожидал от Дэна такой ненависти. − Мы с тобой в «Яблочке» вместе солисты! То ты, то я, то ты, то я в круге хиппуем.
− Дааа, − как малыш затянул капризно Дэн. − Но ты больше. Ты вращения , ты - стойку на руках. Я-то всего лишь би-боинг.
− Да ладно не реви. Мы там с тобой вдвоём. Два би-боя. Сложные элементы я после перелома не всегда выполняю.
Данёк заулыбался, он был доволен, что мы с ним на равных, я его убедил.
− Слушай, − говорю, − Данёк. − А вот это ты сказал. Что-то про лицо.
− Я? Я не болтал про лицо.
− Да нее. Лиц... и что-то ещё.
− А-аа: лицемерие. Ну что вся эта запись лицемерие.
− А что такое лицемерие?
− Блин, − Данёк даже остановился, почесал руку - на него, если нервничает, чесотка находит. Даньку и шоколад нельзя.
Данёк бекал-мекал и чесался. Я ждал. Я решил, что Дэн втихаря от меня точно шоколадку в буфете прикупил. Этот телецентр, а проще студия - маленький. Дом старый трёхэтажный, антенн, правда, много наверху. И там буфет годный. Все знают: там эклеры вкусные, вкусняшки - так говорят девчонки, но я не девчонка, я так никогда не говорю...
− Короче: лицемерие это так. Чел думает одно, а говорит другое.
− Ну это просто врун.
− Ну да. Можно сказать так. Но этот чел люцифер брр... - Данёк осёкся, он кумарил по всем этим загробным героям, он только в такие игрушки играл, − то есть лицемер он как бы знает, что надо так говорить в данной ситуации.
− И врун тоже.
− Но врун это что-то с судом связано, с преступлением. Вот ты мелкого подсёк и врал. Это враньё. А лицемерие... Чел втирает тебе правильные вещи, а сам так не считает, понимаешь?
− Дошло!
− Тёмный ты, Тёма.
− Ага. А ты светлый.
Я понял. Ну конечно. Лицемерие. У меня маман только так себя и ведёт. Должность. Буду теперь хотя бы знать, как это зовётся. Пасиб, Данёк.
− И вот я что-то там разбубнился, расхвалился. Печаль, − ныл Дэн.
− Да ладно. - сказал я. − С этого дня у тебя «Эх, яблочко!» любимый танец, отрабатывай стойку на руках и сальто.
− Нет. - испугался Данёк. − Я не смогу.
− Да сможешь. Я тебе помогу.
− Да ладно. Трепись, - Данёк грустно улыбнулся.
Я подумал: Данёк прав. Никогда в жизни я его тренировать не буду. Зачем тогда сейчас наврал? Ведь, наврал, не слицемерил же?
Глава пятая. В яблочко!
Глава пятая
В яблочко!
Аут!
Не футбольный аут. Аут всей моей жизни. Смотрел как-то по телеку старый фильм. И там - драка. И тот, кто за дракой наблюдает, орёт тому, кто дерётся: «За яблочко его, за яблочко!» Ну чтоб схватить за кадык, чтоб воздух перекрыть противнику...
Матушка такая, позвонила батюшке, спросила, успевает ли он приехать. Папа не успевал. Сказал: «Запишите на флэш». А мама сказала, что не знает как это сделать. Папа ответил, что я сделаю. Но как назло, все флэшки были забиты, чистой не было. Сколько раз я говорил маме купить накопитель, она деньги жалела. Как потом оказалось, это хорошо, что флэшки не было.
Мама сказала:
− Не скули
«Не скули» − её дежурный совет, маму послушать, так все люди только и делают, что скулят. По маминым принципам надо жить, выживать, вгрызаться в жизнь. Она считает, что закон естественного отбора работает и у животных и у челов одинаково.
− Не скули, − повторила мама с нажимом. − Схожу на телестудию. Попрошу запись.
И я перестал нервничать, а то на меня прям трясун напал. Я так хотел, чтобы меня по телеку показали. У меня так много было конфликтов. Да что там конфликтов! Конфликты - это ерунда. И драки тоже, хотя после Максика и перелома большого пальца я как-то стал задумываться и даже пугаться чего-то не пойми чего, какой-то атмосферы. И совершенно точно я боялся пристального и спокойного взгляда этой женщины Марины. Взгляда насквозь, взгляда в вечность. Будто впитал в себя всё. Всепоглощающий взгляд. В общем, кроме драк, у меня ещё была тайна. Я был карманником, карманным воришкой, если кто не понял. Именно воришкой, а не вором. Я ж пока учился. Я промышлял в супермаркетах. Доказать люди, обворованные мной, ничего не могли. Карманника можно поймать только за руку. Да и получалось у меня вытащить кошель не так чтоб часто. Одна попытка из десяти приносила удачу. В общем, рискованный промысел. Иногда кошельки и бумажники оказывались почти пустыми. Я вспоминал этих людей, я никогда их не видел вторично, хотя я внимательно пялюсь по сторонам на улицах. Особенно вечером (Если пьяный, я его тоже постараюсь «обуть», но это обычно первого января). Мне было неприятно, вдруг мои жертвы знают, что я это я - они ж не дураки, после кражи прокручивают назад, переживают. Моё лицо им может вспомниться, или просто мой образ. И я подумал: вдруг они будут смотреть телек (а местный канал у нас все смотрят) и поймут, что я не такой уж гад. Вот такие у меня были мысли.
Позвонили папиным родителям. Они на даче круглый год. У них дача прямо на море, мы редко к ним ездим, у них постоянно жильцы. Бабуля с дедулей обещали посмотреть. Тоже обрадовались, что меня покажут. Ещё я физруку похвалился, сдуру. А мама, наша выдержанная спокойная мама, на работе раструбила, что меня покажут. И, казалось, весь город, все-все-все, ждали семичасовых пятничных новостей по местному. После новостей по пятницам программа, называется «Отроки». Это по-русски значит тинейджер. И вот отбивка, вот репортаж, про нашу школу, Светочка вся такая в розовой шапке о студии рассказывает, клипы Илюхины, брата Катюши, показывают. Потом выступление. С отчётного концерта год назад. И голос за кадром той самой журналистки. Почему-то с девчонкового танца начали. Танец кукол. Он такой яркий, но такой девчачий, аж тошно. Куклы наследника тутси такие в цветных париках. Хорошо, хоть нарезки нескучные, крупный план. И вдруг я вспоминаю, что снимала тогда на концерте, тётка Марина. И у меня холодок такой по спине - трын...
И дальше начинается разговор уже с нами, интервью. Но не со мной! То есть все мои ответы вырезаны. А на вопросы, на которые отвечал я, отвечают другие. В основном Светлана или Серый, хотя они это в другие моменты говорили. Ни одного моего ответа. Зато несколько раз показан мой ворм[1] общим планом, там моего лица не видно. Я конечно полюбовался, я классно ворм делал, ясно что я по заслугам и в первой линии, и солист. В общем, я ещё радоваться мог во время передачи: знакомые ж всё лица. Потом опять съёмки отчётника пошли. Эх, яблочко. И меня нет! Данёк есть крупно. А я только в панораме, в муравейнике. То есть меня как бы и нету. Не смотря на то, что я - по центру! А боковушки, там самые слабые, есть крупно! И даже каким-то необъяснимым образом есть вторые линии крупняком. Но не я.
Мы с мамой сидим такие - трын, тын, оп...
Больше всех Катюшу показывали. Она мало на записи говорила, и не главная солистка, но она ж дочка друзей этой тётки. А как Данёк о том, что «Эх, яблочко» любимый танец разговорился, так ни слова не вырезали. Лицемер чёртов! И, главное, я ещё радовался, пока смотрел. Меня ж показали, как я ворм сделал вначале, тем самым подцепили на крючок. И я всё ждал, что сейчас меня начнут показывать. Раз так всё намешали: что с конца было, то в начале. Ближе к концу я в себя всё-таки пришёл, перестал радоваться, что одногруппников по телеку вижу, и до меня дошло, что меня в интервью не покажут! Нет, то есть общим планом меня по-прежнему показывали, я мелькал постоянно, ещё бы не мелькал, когда я везде в первой линии, но крупно - нет. Я надеялся на «Разборки нашего двора», но их показали совсем странно. Там сначала-то Серый Иванович вроде как король двора и авторитет, и уходит, и начинаются разборки с девчонками, и я с Катюшей в конце, как Светочка говорит, в кульминации. Но показали-то - начало. Серого показали. А мы все стоим такие, типэ рты раскрыли, типэ «во даёт!». Чем ближе к концу передачи, тем реже было интервью, больше танцев, не полностью, отрывков. И я почти не надеялся. Но смотрел. Передача-то длинная. Потом стали показывать зрителей в фойе, кажись тётка Марина в перерыве пошла в народ, поспрошать. И кто-то из этих лохов-зрителей даже сказал, что девочкам растяжки не хватает. Как будто её мальчикам хватает. Я сколько пашу, сколько дома тянусь, всё равно до совершенства как до центра земли. Ну а потом показали чиновников, которые обычно с мамой на крупных мероприятиях. И они там что-то втирали, бред какой-то про «развитие традиций» и «осмысление корней». Потом вдруг Масленица с площадки. «Валенки-Валенки». И меня понятно как бы и нет. Катюша и Данёк крупно. И ещё пару мелких, там мелких двое в первой линии. Они для юмора, как два клоуна-скомороха. В общем, к концу передачи я стал врубаться, что произошло.
Пятидесяти пятиминутная (!) передача о нас закончилась. Мы сидели с мамой. Трын, тын, тыр... - такие. Сидели и молчали. Я боялся посмотреть на маму. Наконец она сказала:
− Тёма! Что это такое?
− Не знаю, − не буду же я объяснять, что это всё та тётка, и пальцы на ногах, и это.
Мама ещё посидела минуты две, потом начала ходить по комнате, потом остановилась.
− Ты же был у неё в гостях. Дай адрес.
− Чей? - я дико испугался, я решил, что мама говорит об этой женщине, Марине.
− Да этой блондиночки вашей.
− Светочки?
− Светланы Эдуардовны.
Пришлось копаться в мобильнике. Как назло, адрес я не стёр, оставил на всякий случай. Пришлось дать его маме. Но надо сказать, что я тоже был не в себе и хотел в тот момент Светочке отомстить. И ей, и Серому, и всем остальным. Всем! Всем, кого показали в передаче. Я желал им зла. Я их ненавидел. И я дал маме Светочкин адрес, не стал врать, что потёр. Да она бы и без меня узнала, позвонила бы по своим каналам в фитнес-центр, и там бы ей наверняка сказали. В договорах же всё есть, все адреса и телефоны... Мама сбросила халат, надела свой самый чёрный из всех чёрных костюмов и выскочила из квартиры. Дверью не хлопнула. Мама не псих. Мама самый уравновешенный чело.