Только бы Харламов не сплоховал. Вот какого дьявола, спрашивается, машина до сих пор торчит в гараже, когда ей полагается уже давным-давно быть за воротами? Ох уж эти гражданские, ничего им доверить нельзя!
И сейчас же, словно в ответ на его мысли, дверца кабины «Урала» со стороны водителя резко, толчком, распахнулась настежь, и высунувшийся из нее человек пальнул в Юрия из пистолета. Пуля по касательной ударилась о бронежилет и отскочила, вспоров ткань и почти наверняка оставив на ребрах приличных размеров синяк. Непроизвольно сложившись пополам от боли, Юрий из этого неудобного положения нырнул в сторону, откатился и залег за стопкой лысых грузовых покрышек — судя по размеру, все от того же «Урала». Послышался еще один выстрел, пуля со смачным шлепком влепилась в резину, и Юрию мимоходом стало интересно: пробила или нет?
Со стороны осмотровой ямы послышалось квохтанье стартера, вслед за которым раздался хриплый рев мощного дизельного движка, похожий на рычание разбуженного зверя. Якушев выглянул из укрытия; из кабины снова выстрелили, заставив его отдернуть голову, но он успел заметить, что за рулем сидит не Харламов и не рейдер, а кто-то в полицейской форме. Еще ему показалось, что мент в кабине не один, но разглядеть, что это там белеет на пассажирском сиденье, Юрий, конечно, не успел.
«Урал» тронулся с места и покатился к воротам. Окно со стороны водителя было открыто, и, когда грузовик проезжал мимо, Якушев увидел, что за рулем сидит подполковник Сарайкин. Напоследок он для острастки еще разок пальнул по стопке покрышек, за которой прятался Юрий. Для этого ему пришлось выставить в окно не только руку, но еще и голову; втягивая ее обратно, он задел краем тульи оконную раму, и форменная фуражка с двуглавым орлом, свалившись с головы, пьяно виляя, откатилась в сторону и улеглась на грязный бетон кверху донышком — хоть ты подаяние в нее бросай. «А подполковник-то наш, оказывается, настоящий ковбой! — с удивлением подумал Якушев. — Откуда, интересно знать, он тут взялся, да еще и при полном параде?»
Пропустив чадящий выхлопной трубой грузовик мимо себя, он вскочил, забросил за спину автомат, догнал выезжающую из ворот машину и, уцепившись за задний борт, запрыгнул в кузов. Пронзительный визг, которым был встречен этот маневр, убедил его, что с женщинами все в порядке.
— Спокойно, Маша, я Дубровский, — блеснул познаниями из школьного курса русской литературы Юрий и сдернул с головы осточертевшую маску. — Мы ведь знакомы. Похороны Камышева помните?
Ответить в том смысле, что присутствие на чьих бы то ни было похоронах не может служить помехой участию в рейдерском захвате, если только эти два события не происходят одновременно, ему не успели: снаружи раскатисто протрещала автоматная очередь, пули забарабанили по борту, высекая из железа искры и оставляя в нем округлые вмятины, которые с внутренней стороны смотрелись как выпуклости, и Юрий, потянув из-за спины автомат, срезал одного из бегущих наперерез грузовику рейдеров. При этом он надеялся, что такой поступок послужит ему рекомендацией, и его не отблагодарят за труды, огрев сзади по черепу какой-нибудь тяжелой железякой.
Опрокинув одиночным выстрелом еще одного рейдера, он посмотрел вперед. Двигатель натужно ревел на высоких оборотах, из выхлопной трубы валил густой черный дым. Закрытые ворота транспортной проходной надвигались с пугающей скоростью: Сарайкин, запоздало взявшись за ум, и впрямь вел себя, как настоящий ковбой, осуществляя нехитрый план Якушева с такой скрупулезной точностью, как будто они составили его совместными усилиями. По машине густо палили со всех сторон, и Юрий почел за благо присесть и покрепче ухватиться за край борта, чтобы не вылететь из кузова прямиком в дружеские объятия рейдеров, когда события достигнут кульминации. Но перед тем как нырнуть под прикрытие стального борта, он успел увидеть в правом боковом зеркале кабины отражение знакомого лица и мысленно ахнул: ну, дела! Горчаков-то, оказывается, тут как тут! Ну и ладушки, подумал он. Выходит, все мои зайчишки благополучно пойманы, а волк, коза и капуста целыми и невредимыми перевезены через реку… Отлично! Только при чем тут все-таки Сарайкин?
Кульминация не заставила себя долго ждать: раздался оглушительный, гулкий, как в гигантский бубен, удар, машина тяжело содрогнулась, резко замедлив ход. Впереди загрохотало, залязгало, задребезжало рушащееся на асфальт железо, двигатель дико взревел, исторгнув из выхлопной трубы целую тучу дыма, и мощная машина снова начала набирать ход, подпрыгивая на неровностях и с тяжелым скрежетом сминая огромными колесами остатки ворот. Юрий выпрямился, подобрал автомат и выпустил все, что еще оставалось в рожке, по мельтешащим в проеме рухнувших ворот черным фигурам.
У Сарайкина, к счастью, хватило ума не остановить грузовик сразу же за воротами, где тот превратился бы в отличную мишень. С грохотом оттолкнув массивным стальным бампером торчащую на дороге расстрелянную полицейскую «Ладу», «Урал» газанул, выплюнув из торчащей позади кабины выхлопной трубы новое облако черного дыма, и, распугивая ментов в зеленых армейских бронежилетах, повернул за угол. По нему пару раз выстрелили, но потом кто-то из полицейских узнал в водителе своего горячо любимого шефа, и счастливо ушедший с линии огня грузовик, постепенно замедляя ход, покатился по заставленной полицейскими машинами узкой пыльной улочке.
Все это было очень мило, но вот останавливаться, по разумению Якушева, пока было рановато. Воспользовавшись передышкой, он снял бронежилет, расстегнул до пояса и стянул с плеч верх опостылевшего хуже горькой редьки черного комбинезона, оставшись в старом десантном тельнике без рукавов. Пробираясь к кабине через груды наваленного как попало ржавого железа, он ненадолго задержался, чтобы убедиться, что с женщинами все в порядке. Женщины не пострадали; подняв на уровень плеч согнутые в локтях руки, Юрий картинно напряг бицепсы, весело подмигнул Марине и полез дальше.
Сидевший за рулем Сарайкин, похоже, еще не наигрался в ковбоя, и, когда Юрий заглянул в кабину через открытое окошко, попытался угостить его пулей. Но позиция у него была неудобная, да и Якушев был готов к такому приему: поймав руку с пистолетом за запястье, он отвел ствол в сторону и сказал:
— Хватит, подполковник. Неужели не настрелялся? Не узнал, что ли? Помнится, утром у себя в кабинете ты был намного любезнее!
Сарайкин попытался вырвать руку и зашипел от боли, когда Юрий чуть сильнее сдавил запястье. Машина опасно вильнула, смяв колесом бурьян на обочине.
— Пусти! — сдавленным голосом потребовал подполковник.
— Пущу, если перестанешь баловаться, — пообещал Якушев. — А не перестанешь, отберу цацку и выброшу в речку. А цацка-то, по всему, табельная! Нырять ведь придется, а тебе это надо? Мало ли, что там, на дне… И вот что, уважаемый, прибавь-ка газку! И на дорогу смотри, будь любезен!
— Бросьте, Анатолий Павлович, — подал голос сидящий на месте пассажира Горчаков. — Я вам еще раз повторяю: это свой.
Юрий отпустил скользкое от пота запястье. Сарайкин немного помедлил, явно борясь с искушением все-таки, несмотря ни на что, спустить курок, а потом с видимой неохотой убрал пистолет с глаз долой и вернул правую ладонь на баранку.
— Это еще разобраться надо, кому он свой, а кому чужой, — непримиримо пробормотал он.
Машина катилась все медленнее, а за углом, около проходной, стреляли все ожесточеннее.
— После разберешься, — сказал Юрий. — А пока — педаль в пол! Курс на аэродром.
— Я тебе не таксист, — с апломбом заявил подполковник.
Юрий потянулся за пистолетом: иного выхода, похоже, не существовало. Но тут стрельба около проходной вспыхнула с новой силой, достигнув небывалой, действительно, как в настоящем бою, плотности. Обернувшись, Юрий увидел, как из-за угла, пятясь и отстреливаясь, один за другим выбегают полицейские в стальных солдатских касках и зеленых бронежилетах. У него на глазах один из них упал; другой бросился ему на подмогу и упал рядом. Они неподвижно лежали в пыли, и клонящееся к западу солнце мертвыми тусклыми бликами отражалось в зеленых стальных касках.
— Слава богу, дождались, — с досадой сказал Якушев.
Чего именно они дождались, объяснять не понадобилось: Сарайкин тоже все видел, глядя в боковое зеркало, и сумел сделать из увиденного единственно правильный вывод. Живо переключив передачу, он дал газ, и тяжелый грузовик начал с хриплым недовольным рычанием набирать скорость.
— Ох, и наломал же ты дров, подполковник, — сказал Юрий, прежде чем вернуться на свое место у заднего борта.
Сарайкин не ответил: он вел машину, ожесточенно работая педалями и рычагом коробки передач. Мотор отзывался на каждое движение рычага коротким хриплым рыком, после чего начинал реветь на более высокой ноте, и Юрий вдруг понял, что это похоже на гамму, разучиваемую учеником органиста на осипшем, пришедшем в полную негодность инструменте.
И тут же понял — вернее, вспомнил — еще одну вещь. Пока они с Сарайкиным препирались, левая рука подполковника лежала на баранке, все время оставаясь на виду. Рукав серого полицейского кителя сдвинулся чуть ли не до середины предплечья, выставив напоказ безволосое, как у женщины запястье, и Юрий был готов поспорить на все свои сбережения, что будто бы подаренных руководством золотых швейцарских часов на этом запястье не было.
«Ну и что? — подумал он. — Потерял, наверное. Браслет порвался, и тю-тю. Да оно и немудрено: нынче целая куча народа лишилась голов, не говоря уже о часах и мобильных телефонах. То-то расстроится, когда обнаружит, что часики пропали!»
Он так и не успел понять, почему, собственно, его так беспокоит судьба подполковничьего хронометра, потому что из-за угла, уже едва различимого из-за большого расстояния и поднятой колесами пыли, опасно накренившись на повороте, вылетел черный бронированный «мерседес». За первым внедорожником последовал второй, за вторым третий; это было все, но и этого было чересчур много, и Юрий от души понадеялся, что в салонах этих машин имеются свободные места. Должны были иметься — он, по крайней мере, приложил к этому максимум усилий, да и олухи в солдатских касках, надо думать, хотя бы пару раз попали не куда бог пошлет, а туда, куда целились.
Впрочем, никакого практического значения количество уцелевших рейдеров в данный момент не имело. Их все равно было намного больше, они были лучше вооружены и сидели в бронированных немецких внедорожниках. Для пистолетных пуль эти машины были так же неуязвимы, как если бы Юрий вздумал обстреливать их шариками жеваной бумаги или пластилина; к тому же, в смысле скорости «Уралу» с ними было не тягаться.
По всему выходило, что дело дрянь. Надеяться оставалось только на Бога да подполковника Сарайкина; в существовании первого Юрий осторожно сомневался, а второй, хоть и был вполне реален, отчего-то не вызывал у майора Якушева особенного доверия.
* * *
Да нет, конечно, это была не погоня. Просто у кого-то хватило, наконец, ума сообразить, что дело пахнет керосином, и дать команду на прорыв. На первой же кольцевой развязке, если не на первом перекрестке пыльных, ведущих в никуда проселочных дорог, черные «мерины» разъедутся в разные стороны. Через некоторое время их найдут где-нибудь неподалеку — вблизи железнодорожных станций, автовокзалов и речных дебаркадеров, — а людей, которые в них едут, скорее всего, вообще никогда не найдут.
Но прежде, чем это случится, три черных, как глыбы полированного мрака, немецких внедорожника настигнут тихоходный грузовик. Одна из выпущенных оттуда очередей попадет в цель, Сарайкин уткнется своей простреленной ментовской башкой в баранку, потерявший управление «Урал» съедет с дороги и нырнет в кювет, и рейдеры вряд ли откажут себе в маленьком удовольствии напоследок отвести душу и расплатиться по счетам.
Тянувшиеся по сторонам дороги склады, лабазы и редкие, почерневшие от старости частные домишки кончились, справа и слева жидко зазеленели высаженные ровными рядами в голый желтовато-белый песок молодые сосенки. «Мерседесы» неумолимо приближались, и Юрий, глядя на них сквозь клубящуюся за грузовиком густую пыль, выщелкнул из рукоятки пистолета и проверил обойму. Это опять была последняя, и осталось в ней всего-навсего четыре патрона. Плюс еще один в стволе, но все равно это были сущие слезы по сравнению с огневой мощью и броневой защитой преследователей. Загнав обойму на место, Якушев прицелился в колесо переднего «мерина» и опустил пистолет: нет, рано, пусть подойдут ближе.
И в это мгновение Сарайкин, словно прочтя его мысли, резко вывернул руль. Тяжелый «Урал» повышенной проходимости, пользующийся большой популярностью как в армии, так и в нефтяной отрасли, сошел с дороги, перевалил через кювет, потеряв при этом один из лежавших в кузове контейнеров и две пустых железных бочки, и пошел напролом, с хрустом, треском и шорохом валя и подминая под себя медно-рыжие саженцы толщиной в руку, которым уже не суждено было стать знаменитыми на всю страну мачтовыми соснами. За ним оставалась заваленная буреломом, затянутая клубящейся пылью узкая просека, и Юрий недобро усмехнулся, когда один из «мерседесов» явно сгоряча свернул в нее, чтобы попытать счастья на пересеченной местности.
Это был не паркетник, а настоящий внедорожник, недурно приспособленный для такой езды. Для такой, да не для такой; клиренс у него, как ни крути, был намного меньше, чем у «Урала», и это обстоятельство в полный голос заявило о себе, когда «мерин» мертво засел, надевшись колесной аркой на высокий, едва не по пояс, острый пень, оставшийся на месте поваленной грузовиком молодой сосны.
— Топор и домкрат, лопата и мат — лезьте на дерево, кому дом маловат, — слегка перефразировав Стейнбека, прокомментировал это событие Юрий Якушев. — Можно оправиться и перекурить, — добавил он в прозе, обращаясь к испуганно глядящим на него женщинам.
И, подавая пример, уселся на железный пол кузова у заднего борта и достал сигареты.
Ему было безразлично, как поступил экипаж потерпевшего аварию «мерседеса», пересели они в другие машины или пустились врассыпную на своих двоих. Это были рядовые потерпевшей поражение армии, и даже при самом удачном стечении обстоятельств выбор у них был невелик: либо залечь на дно и глухо завязать, либо так или иначе продолжить и со временем получить свое — может быть, срок, а может, и пулю.
«Урал» продолжал наносить ущерб природным ресурсам автономии и Российской Федерации в целом, упрямо и беспощадно прокладывая путь через лесопосадку. Колючие ветки с громким шорохом скребли по железу, стволы ломались с треском, похожим на выстрелы, под колесами хрустели ветки, двигатель злобно ревел и завывал, с натугой вытаскивая тяжелую машину из глубоких колдобин в рыхлом песчаном грунте. В кузове громыхало и лязгало наваленное как попало железо, разговаривать было невозможно, и Юрий просто курил, время от времени рассеянно улыбаясь жене и дочери Горчакова. Ему подумалось, что женщин следовало бы пересадить в кабину, пока их не придавило каким-нибудь контейнером, но Сарайкин, черт его дери, был прав и тут: пересадка означала бы остановку, а остановка — задержку. И задержку, возможно, длительную: пока машина движется, все еще куда ни шло, но если, трогаясь с места после остановки, она забуксует в песке — все, пиши пропало. А забуксовать она может вполне, потому что перед ней сплошная стена деревьев, а за рулем не профессионал, а обыкновенный мент, умеющий, конечно, отличать газ от тормоза, но вряд ли обладающий хоть каким-то опытом управления большегрузной техникой.
Съезжая с дороги в посадку, Сарайкин повернул не налево, к городу, а направо, в сторону новостроек и аэродрома сельхозавиации. Возможно, он выбрал это направление по просьбе Юрия; вполне вероятно, это было сделано машинально, просто потому, что правая обочина всегда ближе левой, и свернуть туда проще. А может быть, в нем просто заговорила ментовская натура, подсказавшая, что перестрелка в центре города — это ЧП, которое уже не прикроешь никакой липовой отчетностью. Как бы то ни было, избранное им направление Юрия устраивало целиком и полностью — хоть ты встань во весь рост в пляшущем, как палуба попавшего в сильный шторм утлого рыбацкого баркаса, кузове, засунь большой палец левой руки за пройму тельняшки, простри правую вперед и вверх и картаво провозгласи: «П'явильной доёгой идете, това'ищи!» И вылети вверх тормашками на эту самую дорогу после очередного толчка…