— Как же за ним наблюдать, — с горечью воскликнул тот, кто предлагал насыпать господину Линь Хао соли не на, а непосредственно под хвост. — Да еще скрытно. Он же китаец! Зайдет в общежитие к своим землякам, и ищи его, свищи… Все, нет его, потерялся с концами!
— Да-да, — авторитетно поддакнули с другой стороны стола. — У китайцев нет понятия «изменил», зато есть понятие «перепутал»…
— Отставить веселье! — Ростислав Гаврилович легонько пристукнул ладонью по столу. — Есть все основания предполагать, что в этом деле между заказчиком в лице господина Хао и исполнителем — Волчаниным — имеется посредник. Китаец — просто иностранный шпион, Волчанин — обыкновенный наемник, к тому же мертвый. Зато третий, о котором мы пока ничего не знаем, представляет для нас самый большой интерес, поскольку, как я понимаю, все это затеял и спланировал именно он. С рейдера нынче взятки гладки, поэтому упустить господина Хао мы не имеем никакого права. Хоть спину ему краской намажьте, чтобы с другими не перепутать, но я должен знать о каждом его шаге.
Мониторы погасли, в кабинете включился свет. Лампы были скрытые и свет давали мягкий, рассеянный, но Ростислав Гаврилович сразу же надел темные солнцезащитные очки.
— Все свободны, — сказал он. — Первого доклада группы наружного наблюдения жду через… — Он посмотрел на часы. — Ну, скажем, через полтора часа, в двадцать один ноль-ноль. Кто там радовался, увидев знакомое лицо? Ты, Степанов? Вот и займись. Ты у нас специалист по господину Хао, так что его нынешнее местоположение, смею надеяться, установишь без труда. Только постарайся сработать не так, как в прошлый раз.
— Перепутал, — вполголоса вставил кто-то, и по кабинету прокатился легкий смешок. Так по прошествии времени люди смеются, вспоминая, как по неосторожности едва не свернули себе шею, скатившись с лестницы.
— Ну вот, опять, — обиженно протянул Степанов. — Кто старое помянет, тому глаз вон, товарищ генерал!
— А кто забудет, тому оба долой, — напомнил Алексеев. И после секундной паузы добавил: — Применительно к нашему случаю речь, полагаю, должна идти не о глазах, а о погонах.
Это уже ни капельки не походило на шутку, и притихшие участники совещания начали покидать кабинет. Как обычно, этот процесс напоминал то, что происходит в раковине умывальника, из которой вынули затычку. Генерал копался в столе, что-то выискивая в верхнем ящике. Подняв голову, он увидел, что полковник Егорушкин, совсем недавно получивший третью звезду на погоны, не принял участия в общем исходе: он стоял около стола для совещаний, положив ладонь на спинку стула, и терпеливо ждал, пока на него обратят внимание.
— Что у тебя? — спросил генерал.
— Один вопрос, — сказал Егорушкин. — Разрешите?
— Что это еще за… гм… китайские церемонии? Разрешаю, спрашивай.
— Ван Линь Хао — это ведь только версия, верно? С Волчаниным он не встречался…
— Присядь, — сказал Алексеев, и полковник опустился на стул, сиденье которого еще не успело остыть. — Все верно, китаец — это только версия. Самая правдоподобная, но не единственная и пока ничем, увы, не подтвержденная. Конечно, он не встречался с Волчаниным, этот субчик не из тех, кто станет собственноручно облегчать нам работу. Но он недавно летал в Пхеньян, а после этого, как мне доподлинно известно, был замечен в районе иранского посольства в Дамаске.
— Торгуется, — предположил Егорушкин. — Как на аукционе: кто больше предложит…
— По-моему, это очевидно, — кивнул своей обезображенной головой Алексеев. — Но это еще не факт, потому я и говорю: надо держать ушки на макушке.
— Плохо, что Волчанин погиб, — вздохнул полковник. — С этим Спец явно поторопился.
— Его убил не Спец, — просветил его Ростислав Гаврилович. — Это начальник местной полиции, как бишь его… Сарайкин. Выскочил, как чертик из табакерки, в самый неожиданный момент. Поначалу-то он, как я понял, пытался делать вид, что ничего не происходит. Но потом смекнул, что дело зашло чересчур далеко, кинулся исправлять положение и наломал таких дров, что я вообще не понимаю, как с него не ободрали погоны. Но, отдать ему должное, в освобождении заложников он принял самое активное личное участие, а директору завода так и вовсе спас жизнь.
— А заодно сорвал нам операцию, — добавил Егорушкин. — Папка с документацией по «Борисфену» пропала…
— Значит, ее кто-то взял, — вставил генерал. — И взял, полагаю, не затем, чтобы почитать на сон грядущий. Она обязательно всплывет…
— Вопрос: где, — сказал полковник. — Если ею завладел случайный человек, с носом могут остаться все — и мы, и Линь Хао. Скверно, что мы до сих пор не знаем, где она.
— Этим занимается Спец, — сообщил генерал Алексеев. — Прямо сейчас — там, на месте.
— Бедное место, — пробормотал Егорушкин.
— Ничего, — утешил его генерал, — обойдется. Парень повзрослел и стал работать намного аккуратнее, чем вначале. Ну, а если что, они там как-нибудь отстроятся.
— За счет федерального бюджета, — подсказал полковник.
— Куда ж без него, — вздохнул Ростислав Гаврилович и возобновил раскопки в ящике письменного стола, давая понять, что разговор окончен.
Глава 18
После третьего по счету светофора, который, в отличие от первых двух, не моргал желтым, а работал в обычном, дневном режиме, колдобины кончились, тряска прекратилась, и машина плавно, будто на воздушной подушке, заскользила сквозь прохладу расцвеченной яркими уличными фонарями и огнями реклам ночи. Было уже полвторого; город спал, лишь у дверей ночных клубов и дискотек, которых тут, в центре, насчитывалось преизрядное количество, кучковалась подвыпившая молодежь. Подсвеченный ртутными лампами табачный (и не только) дым лениво колыхался над головами, как будто дело происходило не на улице, а в прокуренной комнате; в сумраке вспыхивали и гасли красноватые огоньки сигарет, поблескивали, отражая свет фонарей, бутылочное стекло и дешевая бижутерия. Картина была знакомая, милая сердцу; обычно она поднимала настроение, будоража кровь и толкала на подвиги, но сейчас Зуда едва осознавал то, что видел сквозь отмытое до полной прозрачности стекло губернаторского джипа. Вывески заведений, в которых уже успел стать завсегдатаем, знакомые очертания центральных улиц, припаркованные как попало дорогие спортивные машины и мощные заграничные мотоциклы — все это виделось отчетливо, но воспринималось как-то отстранение, словно Евгений Зударев по кличке Зуда случайно, незаметно для себя помер и теперь взирал на грешную землю из загробного мира.
В машине было тепло и уютно, приятно пахло натуральной кожей сидений и дорогим табаком. Навстречу привычно бежали линии разметки, дорожные знаки, попадая в лучи фар, вспыхивали призрачным золотистым светом, как будто внутри них включались хитро запрятанные лампочки. Безучастно глядя прямо перед собой, Зуда с сосущим, тревожным и тоскливым чувством думал о том, что высокопоставленный родственничек, драгоценный Павел Игнатьевич был не так уж далек от истины, утверждая, что на борту рыболовного траулера, бороздящего воды Тихого океана, ему, Зуде, самое место.
Все зависит от точки зрения — иначе говоря, от угла, под которым человек рассматривает тот или иной предмет. Этой ночью положение, которое Евгений Зударев занимал (или думал, что занимает) в социуме, переменилось неожиданно и резко. Из ямы, на дно которой он только что сверзился, перспектива обосноваться на краю света и заделаться морячком тралового флота выглядела вполне себе привлекательно — привлекательнее, по крайности, чем то, что светило ему нынче. И, обладай Зуда способностью поворачивать время вспять, он сделал бы это незамедлительно и отбыл на Камчатку раньше, чем господин губернатор успел выговорить это географическое название до конца.
Да что там! Будь у него власть над временем или хотя бы капелька предусмотрительности, он просто не стал бы связываться с Сарайкиным. Сказал бы ему прямо: а не пошел бы ты, дядя, куда подальше, хочешь сажать — сажай на здоровье, а стрелять не стану, хоть ты меня на куски режь, — и ничего этого просто не было бы. Было бы плохо, но — в меру, не так, как теперь. Вот дурак-то! Ей-богу, дурак. Ведь даже до этой простой, элементарной, в сущности, вещи — послать подполковника ко всем чертям, не идти у него на поводу прямиком в гиблое болото — он додумался не сам. Добрые люди подсказали — как водится, поздно, когда толку от этой подсказки, как от прошлогоднего снега.
«Добрый человек» в расслабленной позе сидел за рулем, ведя машину с обманчивой небрежностью опытного профессионала. На Зуду он не смотрел, но это, увы, ничего не меняло — уж что-что, а это Евгений за время их непродолжительного знакомства усвоил накрепко. Реакция у этого верзилы была мгновенная, кулаки — тяжелые и твердые, как чугунные гири, а голова работала, как хороший компьютер. Из правого, обращенного к Зуде, кармана его спортивной куртки выглядывала роговая рукоять принадлежащего господину губернатору охотничьего ножа — того самого, который Зуда перед отъездом в город позаимствовал у родственничка в кабинете. Скосив глаза, Зуда посмотрел на рукоять и подумал, что было бы очень неплохо, если бы она торчала у его спутника не из кармана, а, скажем, из-под ребра.
Тот случай на зимней дороге, когда Сарайкин вынудил его спустить курок и застрелить генерала Камышева, стал для Зуды не только источником нынешних неприятностей, но еще и наукой: он узнал, что отправить человека к праотцам на самом деле не так уж и сложно — по крайней мере, ему, лично, это оказалось немногим труднее, чем укокошить виртуального противника в компьютерной игре. Да и сложившаяся в данный момент ситуация была такова, что этот выход представлялся самым простым и правильным: нет человека — нет проблемы. Сарайкин, спасибо ему, научил Зуду еще кое-чему. Благодаря подполковнику Зуда узнал и на собственной шкуре прочувствовал, что такое шантаж. Когда тебя загоняют в угол и берут за глотку, выполнить требования шантажиста — это не конец твоих бед, а, напротив, самое начало. Истина, конечно, не новая, общеизвестная, но, как показывает жизнь, в данном случае между теорией и практикой лежит пропасть, преодолеть которую удается далеко не каждому.
Это происходит потому, что лучший способ избавиться от того, кто тебе угрожает — совершить убийство со всеми вытекающими последствиями. Решиться на это нелегко, но в эту минуту Зуда вдруг понял, что готов рискнуть. Тем более что дело представлялось не особенно сложным: схватиться за торчащую из кармана рукоятку, пырнуть, и пишите письма мелким почерком. С дыркой в боку много не навоюешь, особенно если первый же удар придется в печень…
Водитель вдруг повернул голову и посмотрел на Зуду — молча, спокойно, будто проверяя, не вывалился ли тот ненароком из машины. От этого обманчиво равнодушного взгляда непутевый родственник губернатора оцепенел, внезапно преисполнившись уверенности, что спутник читает его мысли так же легко, как если бы они были написаны у него на лбу очень крупным шрифтом.
Подтверждая это подозрение, сидевший за рулем без малого двухметровый верзила снял с баранки правую руку, поправил рукоятку ножа, засунув ее поглубже в карман, застегнул карман на «молнию», а потом улыбнулся пассажиру. В этой короткой улыбке не было ни тепла, ни веселья — ничего, кроме безмолвного обещания, исполнения которого Зуде, мягко говоря, не хотелось. Зударев расслабился, безвольно обмякнув на сиденье. Ситуация, в которой он очутился по милости подполковника Сарайкина, похоже, не имела выхода — никакого, кроме того, который предлагал спутник.
Машина остановилась. Водитель поставил рычаг коробки передач в нейтральное положение и затянул ручной тормоз. Глушить двигатель и выключать фары он не стал. Осмотревшись, Зуда обнаружил, что они прибыли в отправную точку маршрута — на стоянку около ночного клуба, откуда выехали около полутора часов назад. Ему эти полтора часа показались вечностью, и, глядя на знакомые приметы, Евгений с трудом перебарывал ощущение нереальности происходящего. Тут, на стоянке, за время их отсутствия ровным счетом ничего не изменилось, и даже место, на которое «добрый человек» поставил губернаторский внедорожник, было то же или почти то же самое, на котором в начале вечера припарковался Зуда. Было нетрудно вообразить, что недавние приключения ему просто померещились под воздействием взрывоопасной смеси алкоголя и экстази — то есть было бы нетрудно, если бы не ноющая боль от многочисленных ушибов и возвышающаяся слева, на водительском месте, внушительная фигура человека, который эти ушибы нанес.
В момент знакомства человек этот не показался Зуде ни слишком ловким, ни каким-то особенно сильным. Он был рослый, широкоплечий и мускулистый, это да, но, как говорится, чем больше шкаф, тем громче он падает. Тем более что там, у барной стойки, где они случайно очутились рядом, описываемый шкаф уже едва держался на ногах и был в шаге от того, чтобы рухнуть самостоятельно, без посторонней помощи.
На ловца и зверь бежит. В своих ночных похождениях Зуда руководствовался именно этим правилом, и оно его еще ни разу не подводило. Главное — оказаться в нужное время в правильном месте, и тогда долго искать добычу не придется: она сама тебя найдет. Из ночного клуба, которому какой-то затейник дал многозначительное название «Пропеллер», Жека Зударев пустым не уходил никогда. Тут была дивная, уютная, расположенная во внутреннем дворике, скверно освещенная автомобильная стоянка, за порядком на которой следила одна-единственная видеокамера, представлявшая собой, как в первый же вечер убедился Зуда, самый обыкновенный муляж. Охрану, как обычно, происходящее здесь интересовало в самую последнюю очередь — ей хватало работы внутри, в клубе. Стоянка, таким образом, представляла собой идеальные охотничьи угодья для того, кто не гоняется за миллионной добычей, не метит в олигархи и готов довольствоваться малым — вот именно, спортивным интересом плюс кое-какой мелочишкой на карманные расходы.
Явившись в клуб, Зуда занял местечко у стойки и, потягивая коктейль, стал высматривать потенциальную жертву, используя для этого зеркальную заднюю стенку бара. Делу время, потехе час; ночь была полна соблазнов, но за все надо платить, а с деньгами у посаженного под домашний арест Зударева было туго. В какой-то момент рядом с ним вдруг обнаружился этот детина — длинный, как коломенская верста, плечистый, широкогрудый и с виду пьяный в лоскуты. Одет он был чисто и недешево, но просто, без затей, и почему-то сразу чувствовалось, что он — один из тех типов, что норовят заявиться в джинсах даже на собственную свадьбу. Взгромоздившись на одноногий табурет, он тяжело оперся локтями о стойку, навалился на нее грудью и без затей потребовал у бармена сто пятьдесят коньяка. После чего, со второй попытки попав сигаретой в рот, сообщил, адресуясь к Зуде:
— Все бабы — шлюхи. Вмажем?
Глаза у двухметрового женоненавистника смотрели в разные стороны, а из заднего кармана джинсов выглядывал потертый кожаный бумажник, такой пухлый, словно хозяин ухитрился втиснуть туда малый географический атлас. Все было ясно. Зверь, как обычно, бежал прямо на ловца, и на сей раз зверек Зуде попался упитанный, жирный. Последнее, впрочем, еще следовало проверить, дабы не тратить драгоценное время на пустые хлопоты: а вдруг этот клоун нарочно выставляет напоказ набитый резаной газетной бумагой лопатник, чтобы производить впечатление на телок? Как в том бородатом анекдоте, где хилый старикан, демонстрируя культуристу едва не лопающийся от стодолларовых купюр кошелек, объясняет: вот это, мол, пресс, это девкам нравится. А у тебя, милок, не пресс, у тебя с животом что-то…
— Вмазать — не вопрос, — приступая к осуществлению нехитрого плана, заверил Зуда. — Только, братан, учти: с бабками у меня нынче голяк.
— Вот бабки как раз и не вопрос, — объявил верзила и в подтверждение своих слов, как пистолет из кобуры, выдернул из кармана бумажник. — Бабки — грязь. Вон их у меня сколько — за неделю не пропьешь!
Судя по тому, что увидел в бумажнике Зуда, собеседник здорово переоценивал свои силы: на взгляд Евгения, пропить такие деньги было бы нелегко даже за месяц. Вопрос, таким образом, решился сам собой: упускать такую добычу было нельзя.
Разумеется, они познакомились, если сопровождаемый рукопожатием обмен кличками можно назвать знакомством. Верзила назвался Спецом.
— Спец, жнец и на дуде игрец, — не удержавшись, пошутил Зуда.
— Что-то типа того, — пьяно мотнула в знак согласия отяжелевшей головой потенциальная жертва гоп-стопа.