- Между прочим, мы с тобой тезки. Меня Антоном зовут, - сказал он.
Торговка опять промолчала. Она сунула руку в корзину, стоявшую у ее ног. Пошуровав там, достала яблоко, протянула Клямину.
- Что мне в тебе нравится, Антонина Прокофьевна… Кроме имени, конечно… Вмиг собралась в дорогу. А ведь ехать нам за тысячу километров.
- Чего возиться? Взяла денег - и в дорогу.
- Значит, деньги с тобой? А если я тебя грабану?
- Грабь. Деверь номер твой запомнил.
- Перепутает. Пришибленный он какой-то с виду. Грамотный хоть?
- Грамотный. Такой себе дом построил… В сельсовете попросили разрешения флаг в праздники вешать. Самый видный дом в районе. И все с овощей. А ты - «пришибленный»!
Яблоко вкусно хрумкало в зубах. И дух от него шел сочный, терпкий… Асфальт блестел под косыми лучами солнца и, серея, уходил в далекое марево, где окончательно растворялся.
К удивлению Клямина, лупоглазая торговка оказалась не столь словоохотливой, какой была на рынке. Что-то в ней изменилось.
- С овощей, говоришь?.. Представляю, сколько ты на этих корешках жизни зарабатываешь, - поддержал разговор Клямин.
- Зарабатываю, - ответила Антонина. - Мужу на памятник.
- От чего ж это он?
- От гриппа. Такой был медведь - глаз не ухватывал. Поехали в отпуск, к морю… И приехали.
- Кстати, как тебе удалось такой камень раздобыть? Красный гранит.
- Катался тут один, на стройку вез издалека. Я его упросила. Скинул у дороги, поехал дальше… Закидала землей, чтобы не украл кто, сам понимаешь.
Клямин вспомнил, как он удивился, когда из бесформенной кучи щебня и земли была вырыта эта гранитная глыба.
- Любила ты мужа своего, - серьезно сказал Клямин.
- Его все любили. Настоящий мужчина был. Теперь одна мошкара порхает.
- Чем же он был настоящий?
Антонина молчала, хрумкая яблоком.
- Вперед смотри. Дорога у нас плохая, - наконец произнесла она.
Дорога действительно выглядела неважно. Старое покрытие разбито сельскохозяйственной техникой, новое лежало заплатами в тех местах, где было совсем худо. Вдоль обочины тянулась бурая осклизлая земля, принявшая первые осенние дожди и потому коварная для автомобильных колес… Те м не менее дорога эта, служившая перемычкой между двумя приличными магистралями, была довольно бойкой.
Клямин рассчитывал к ночи добраться до областного центра. Там можно будет пристроить Антонину на ночлег.
Сам он, как обычно, собирался спать в машине. Мысль о том, что и Антонина может лечь в машине, отпала сама собой, после того как был развязан пуховый платок.
Клямин вел машину, прикидывая, сколько он «снял» с этой командировки. На круг получалось неплохо. Почти все свалено процентов на десять выше стоимости, определенной Серафимом. Конечно, Клямину пришлось покрутиться. Серафим не мелочился - цену знал… Только вот контейнеры с «ураном» проплыли мимо кляминского кармана. Досадно. Потом он вспомнил о коробках с обувью. Тоже копейка округлится - придет время. Там же, в салоне, в ящике из-под яиц, лежали пять икон и крест - Клямин выторговал их за сотню у какого-то алкаша. Что еще? Автомобильный магнитофон, правда отечественный. Но тоже сгодится в хозяйстве. И куплен-то всего за десять рублей у какого-то автомобильного вора. Провода, паразит, как следует отсоединить не мог, вырвал с мясом. Еще Клямин приглядел кое-какие мелочи из тряпок… Словом, тысчонок пять останется от командировки, если не больше. А иконы он продавать не станет. Пусть полежат до поры…
В памяти возникали разного рода эпизоды, встречи, разговоры. Людей за эти дни Клямин перевидел много. А какие акулы среди них есть! Он вспомнил, как Серафим рассказывал об одном деловом человеке. Тот где-то в горах собственную фабрику построил, в заброшенной кошаре. Джинсы «под фирму» строчил. С наклейками на заднице, все тип-топ, не придерешься - «маде ин заграница»… Зарплату назначил рабочим, да еще какую. И что самое удивительное - собрания устраивал, спорные вопросы решал. Громкий был судебный процесс, в газетах писали. Серафим каким-то чудом избежал неприятностей. Он что-то поставлял той подпольной фабрике со складов службы материально-технического снабжения пароходства…
А вот о Наталье Клямин старался не думать…
- Что, Антонина Прокофьевна, трудно собирать корни жизни?
- Привыкла, Антон Батькович, - нехотя ответила женщина, размышляя о своем. - Я выросла в деревне. В цветах надо уметь разбираться… Взять, к примеру, калган. У него лепестки по утрам тихие…
- Что значит «тихие»? - прервал ее Клямин.
- Тихие и есть тихие. Это не объяснишь, это чувствовать надо.
Антонина умолкла, глядя в лобовое стекло черными, навыкате, глазами. Колеса машины угодили в колдобину, и в кузове тяжело ухнул камень. «Еще выдавит пол, - подумал Клямин. - Надо бы закрепить как-то». Но машина уже катила дальше, и мысли Клямина перешли на другое…
- Слышь, Антонина, случай был шикарный.
- Ну, - подержав паузу, отозвалась Антонина.
- Спишь, что ли?
- С тобой уснешь. Чуть позвоночник не порешил.
- Дорога такая, едри ее.
- Нечего было тебе сюда забираться.
- Кто же твой камень дурацкий поволок бы, интересно?.. Так вот, случай расскажу.
- Говори, не тяни.
Клямин старательно смотрел вперед, объезжая подозрительные ямы, залитые дождевой водой.
- Друг у меня есть… Так вот, понимаешь, у него дочка объявилась. Ему сорока нет, а дочери двадцать. Когда служил в армии, побаловался, а потом демобилизовался, все забыл. И та оказалась дамочкой гордой. Написала письмо, когда дочка родилась. Друг ей ответил, что быть этого не может, мало ли вокруг нее крутилось парней… Дамочка обиделась и ушла в подполье… А дочка, значит, росла. И вдруг объявилась: «Здрасьте, папа!..» Что скажешь, Антонина?
- Твоя история, что ли?
- Нет! - с размаху открестился Клямин, не сводя с дороги глаз. - Говорю, друг у меня, служили вместе.
- А-а-а, - протянула Антонина с сомнением. - И семья у него, у друга?
- Пронесло. Один как перст.
- Так чего он боится? Или девка плохая?
- Кто их поймет? Двадцать лет, сама понимаешь. Глаза чистые, а изо рта табачищем пахнет, поди разберись.
Антонина Прокофьевна поерзала на сиденье, принимая более устойчивое положение в знак того, что речь ее будет исполнена особого смысла.
- По жизни говорить, что ли?
- Говори по жизни, - позволил Клямин.
- Пусть не ерепенится твой друг. Если в сорок лет не женился, о старости пора уже думать. Ради чего он живет-то? Ну, погуляет еще. А дальше что? Пенсионерить будет?
- Понимаешь… какой из него отец?! - в сердцах воскликнул Клямин. - Да еще такая девка. Честно говоря, он на нее смотреть не может иначе как на женщину. Понимаешь?
- А чего ты так за него расписываешься? - усмехнулась Антонина. - Эх, мужики, мужики… Сволочи вы все. Кобели и есть кобели. Ненавижу!
В голосе Антонины звучало презрение. И в то же время ликование: вот, знает она цену этим прохвостам-мужчинам, и никто ее за нос не проведет…
- А сама камень на памятник за тысячу километров везешь! - сказал Клямин.
- Он единственный был настоящим мужчиной. Я тебе уже сказала. Один!
- Да что он сделал такого настоящего? - запалялся Клямин. - «Настоящий, настоящий»… Что у него…
- Дурак ты, Антон, - тихо сказала Антонина. - И мысли у тебя дурацкие. - Помолчав, она улыбнулась хмельно, отчего ее грубое лицо помолодело, чернота глаз смягчилась, посветлела. - Если вспоминать об этом… Женщина от него радость получала настоящую. Как женщина.
- Хок! Невидаль! Да хоть без выходных.
- Помолчи, Антон… Он был лесничим. Знаешь, что это такое? - Антонина умолкла и, вздохнув, добавила: - Лоси у него брали еду из рук. Выходили из лесу и брали. Сама видела. Это знаешь… Зверь к плохому не подойдет…
Клямин едва сдерживал смех. Антонина это чувствовала и откровенно злилась.
- От тебя, Антон, лось еду не возьмет. И кошка не возьмет. Да ты и не дашь… Вон сколько торговался со мной, чтобы камень подвезти.
- Ладно, ладно, - благодушно осадил ее Клямин.
- Это главное, Антон… Он был добрым. Дело не в том, что он жалел меня, что никогда на других баб глаз не поднял. Настоящий мужчина может к женщинам слабость иметь, я допускаю… Но добр он был действительно как настоящий мужчина. Женщина все может простить, кроме жадности… Но он был добрый в другом смысле, в человеческом…
Клямин с удивлением вслушивался в то, что говорила лупоглазая. Казалось, это был другой человек. И голос у нее звучал по-иному, и слова она произносила, будто читала вслух книгу. Но для себя. Словно никого не было рядом.
- Он всем помогал, чем мог, - продолжала Антонина, - последним делился с чужим, посторонним человеком. И с братьями своими, и с сестрами. И с детьми ихними. Иногда я ругала его. Что ты, говорю, Тимофей, они же совсем ленью обросли, все на тебя надеются. А он мне и отвечает: «Ты, Антонина, радости не знаешь. В доброте она, радость. Что мне с того, что добро во мне? Оно же мертвое - лежит себе, не дышит. Или деньги, к примеру. Так, бумага. А погляди, какая помощь им…» Вот каким был мой Тимофей. Не то что твой друг-приятель. Родную дочь отшивает. Так и сгниет один, в мусорной куче.
- Блаженный он у тебя был, - проворчал Клямин. Машина пошла на спуск, а дорога сузилась. Надо было смотреть в оба.
- Кто блаженный? - осеклась Антонина.
- Твой муженек. Поэтому и памятник ты ему тащишь одна. А родственники все в стороне остались. Которых он ублажал. Смеялись небось над ним, а деньги брали. Блаженный и есть.
Клямин и не подозревал, каким точным ударом припечатал Антонину. После смерти мужа эти обиды не давали покоя ее душе. Все отвернулись от нее, забыли о ней. Даже этот стервец деверь! Сколько добра ему сделал Тимофей, а он вознесся, разжирел на картошке, богатеньким стал. Еле уломала его Антонина помочь камень погрузить.
Клямин затрясся от ярости. В мусорной куче он не сгниет! Врешь, дура…
- Блаженный и есть, - повторил Клямин. - Лесной человек, говоришь? Представляю себе. Гриб-боровик… Да и кто еще к тебе, к такой, посватается? Корни ищет…
- Я техникум лесной кончила, - тихо произнесла Антонина.
- Ну и иди ты к лешему!
- Я знаешь какая была? Это после смерти его, после смерти. Глаза на слезах выплыли.
- Да ладно! Парочка! Баран да ярочка.
- Это кто ж баран? Он?!
Антонина рывком извлекла из сумки какой-то пакет, в секунду отбросила газетную обертку, достала большую фотографию и сунула ее под нос Клямину:
- Смотри, каким он был. Смотри! И я какой была!
- Убери! Дура!.. Дорога-а-а…
Клямин оторвал правую руку от руля и стукнул Антонину по локтю, пытаясь разглядеть шоссе. Но рука у Антонины была железная, и ярость прибавляла ей сил.
- Не-е-ет!.. Гляди, гляди!..
Фотография упрямым щитом стояла перед глазами Клямина.
Все дальнейшее произошло в какое-то мгновение. На повороте дороги автомобиль вильнул в сторону. Правая группа колес провалилась в яму на обочине. Машина резко накренилась. Клямин удержал бы руль. Но Антонина в своем слепом упрямстве продолжала загораживать ему обзор. Клямин вцепился в баранку обеими руками и вдруг почувствовал мощный глухой удар. «Камень пошел, - мелькнуло в голове Клямина. - Ну, все!»
Автомобиль дернулся в последний раз и рухнул на бок. Отчаянно выл двигатель…
Антонина еще не понимала, что стряслось. Ужас сковал ее. Она видела над собой белое лицо водителя. Слышала жуткий рев мотора…
- Идиотка! - орал Клямин. - Что ты наделала, дура!
Лобовое стекло, взрытое множеством трещин, походило на сетку. Осколки, отскочившие от противоударного слоя, осыпали Клямина и одуревшую от страха бабу. Какие-то бумажки, тряпки, инструменты продолжали еще падать на голову, плечи, руки Клямина, проваливаясь дальше, вниз, на Антонину…
Клямин шевельнул ногами. Кажется, целы и ничем не прижаты. Он уперся локтями в бок Антонины, дотянулся рукой до ключа зажигания, напрягся, повернул его.
- Все! Приехали, - произнес Клямин, на удивление самому себе обретя спокойствие. - Лоси у него из рук едят… Вылезай!
- Как же мне вылезать? - жалобно протянула Антонина.
- Как залезла, так и вылезай.
- Земля с моего бока.
- А, чтоб тебя…
Только сейчас до него дошел истинный смысл происшедшего. Сколько раз попадал он в аварию, и всегда вроде бы как впервые. Не верится, что это могло случиться именно с ним. Кажется, будто это сон. Не ущипнуть ли себя как следует, чтобы проснуться?.. Нет, все как есть… А главное, главное… Клямин заворочался как бешеный, закрутил головой, пытаясь понять главное. Антонина тихо всхлипывала. Ей было больно, и она обмирала от страха, чувствуя свою вину…
Не разбирая, во что упираются его ладони, локти, колени, голова, плечи, Клямин откинул дверь, словно аварийный люк, и тут увидел то, что искал. Весь автомобиль со всеми его потрохами, вкупе с этой лупоглазой идиоткой, не стоили содержимого двух черных портфелей-«дипломатов». Надежных, как сейф. Даже от такого удара они не распахнулись. А если бы распахнулись? Представить только, как вдоль этой корявой дороги летели бы денежные знаки…
Клямин вырвал из чрева кабины оба портфеля и прижал их к животу. Так он и сидел, словно замороженный, верхом на опрокинутом автомобиле, свесив ноги внутрь кабины, из которой доносились всхлипывания…
Он еще не мог уяснить себе размеры аварии. Может, это не так страшно, как кажется. Достаточно только поставить автомобиль на колеса… Он видел, как с обеих сторон седловины шли на спуск автомобильчики. И Клямин почувствовал стыд, жуткий стыд. Сейчас будут его расспрашивать, будут сочувствовать ему, ехидничать… «Морду разобью, первому же козлу разобью морду», - нервно решил Клямин. Антонина хватала его за ноги, пытаясь вылезти из кабины. Жалкий, побитый вид ее тронул Клямина.
- Ругай, бей меня, дуру несчастную, - всхлипывала лупоглазая. - Тварь я лесная. Всем горе приношу. Хоть бы Бог прибрал меня…
- В последнюю минуту он что-то передумал с тобой связываться, - буркнул Клямин и спрыгнул на землю, прижимая к груди оба портфеля.
Автомобиль прочно лежал на боку, разметав в стороны комья грязи. Его черное, нашпигованное агрегатами брюхо выглядело беспомощно и стыдливо. Висевшие в воздухе колеса продолжали медленное кружение…
Антонина вылезла из кабины и стояла сгорбившись, опустив в землю взгляд. Одну руку она сунула в карман, а вторая, вытянутая, все еще держала злополучную фотографию.
- Теперь можешь показать, - произнес Клямин.
- Ну тебя…
- Покажи. Кажется, я это заслужил.
Антонина робко протянула фотографию. Лобастый молодец с окладистой кудрявой бородой смотрел открыто и добродушно. Широкая его ладонь уверенно лежала на плече тоненькой девушки с перекинутой на грудь косой. Лицо девушки отдаленно напоминало пучеглазую физиономию Антонины…
- Симпатичный малый. - Клямин сплюнул в сторону сквозь неплотные свои зубы.
Антонина торопливо закивала. В глазах ее вспыхнул тот блеск, который тронул чем-то душу Клямина. Но уже в следующее мгновение случившееся навалилось на него всей тяжестью. Потерпеть автомобильную аварию вдали от города, в незнакомых местах, значило испить полную чашу унижения, бессилия, пустой траты денег… И все это из-за какого-то пустяка. А он спешил завершить командировку, вернуться домой, попытаться разыскать Наталью… Как же теперь?.. Он не думал о том, что случайно остался жив, даже не ушибся всерьез… Это он принял как должное…
«Жадность фраера сгубила», - колотилось в его мозгу. Да, не смог пройти мимо халтурного заработка. Камень на могилу, видите ли, надо было ему везти, болвану. Мало ему всего, мало! А толку? Толку-то?! Вот он - перевернутый автомобиль… Сознание Клямина летело по спирали, выталкивая на поверхность воспоминания о каких-то старых обидах, неудачах, чепуховых победах, которые оборачивались пустой никчемностью. И вся жизнь ему представлялась сейчас нагромождением нелепостей и пустозвонства.