Лофт протягивает руку и, стирая с лица брата свою кровь, выговаривает:
– Мне страшно от того, насколько сильно я хочу чтобы ты был со мной. Захочешь ли ты сам быть рядом? Смотреть на все это... Мать права – я предатель и должен получить по заслугам.
Тор обхватывает ладонями лицо младшего и молча прикасается к разбитым губам. А Локи вдруг подается вперед и сам целует старшего. Резко, жадно, истерично... Словно боится, что Бог Грома оттолкнет его.
Едва поджившая кожа лопается, выступает кровь... И Тор слизывает ее, целует каждую каплю, осторожно убирает волосы упавшие на лицо трикстера... Маг порывисто обнимает брата, обхватывая за шею здоровой рукой. Кажется, он плачет...
***
Наконец, все необходимое собрано и Тор, закинув сумку на плечо, подходит к младшему, намереваясь взять на руки, но маг отталкивает брата и сам поднимается на ноги.
– Я смогу самостоятельно дойти, – зло выговаривает он, – оставь жалость при себе.
Бог Грома молча кивает и просто поддерживает трикстера под локоть, когда он, пошатываясь, делает первый шаг.
Дорога к Радужному Мосту идет через весь Асгард. Через главную площадь, мимо позорного столба...
Локи идет, гордо вскинув голову, и Тор невольно сам расправляет плечи. Младший не выглядит сейчас сломленным умирающим человеком. Он будто победитель шагает по грязной мостовой... Но в глазах – пустота. Взгляд – будто остановившийся, стеклянный...
В спину со всех сторон несутся злобные выкрики, ругательства, проклятия... полные ненависти вопли:
– Тварь! – надрывается какая-то женщина, потрясая сжатыми кулаками, – грязный предатель!
– Йотунский выродок!
– Шлюха!
Тор отшвыривает в сторону какого-то вставшего на пути мужика и едва успевает подхватить споткнувшегося обо что-то трикстера.
Бог Безумия только ускоряет шаг, сбрасывая руку брата. На лице Лофта – ни тени эмоций. Тонкие разбитые губы плотно сжаты, подбородок поднят... И Тор думает, что он бы не смог так. Терпя адскую боль вот так вот спокойно идти, выслушивая все эти издевательства...
Наконец, впереди появляются золотые высокие ворота. Створки распахиваются, пропуская братьев и сразу же захлопываются, отсекая рев толпы...
Едва щелкает последний затвор – маг, хватаясь за грудь, сгибается в приступе кашля. Кровь брызгает на переливающуюся блестящую поверхность, попадает на белую рубаху, которую Тор накинул на плечи младшего... Красные капли расплываются на тонкой ткани уродливыми цветами.
– Идем, брат, – Бог Грома обнимает трикстера за плечи и стирает с острого подбородка влагу, – осталось всего ничего. Я попрошу Хаймделла, чтобы он перебросил нас к какому-нибудь пустующему дому. Там ведь сейчас много таких...
Локи ничего не отвечает, просто благодарно смотрит на старшего. Громовержец целует брата в висок, а маг вдруг откидывается на его руках, безвольно роняя голову.
Тор подхватывает его на руки и шагает к порталу.
Толкает дверь и замирает. Рядом с Хаймделлом стоит Фригг с большой холщовой сумкой в руках.
– Тор, – голос у Верховной Богини подрагивает, – прости, что так вышло. Там, в замке я не могла поступить иначе, слишком много ушей... – она порывисто шагает к сыну и ставит у его ног мешок, – я кое-что собрала вам... Для Локи. Он разберется.
Бог Грома чувствует, как к глазам подступают слезы.
– Спасибо, мама, – выдыхает он, – прости нас...
– Береги его, – Фригг осторожно касается ладонью лица трикстера, гладит покрытый испариной лоб, – не дай ему умереть. Я люблю его. Так же как и тебя. Вас обоих...
Наклоняется, целуя приемного сына. А потом прикасается губами ко лбу старшего.
– Когда-нибудь вы сможете вернуться, обещаю. А теперь – идите. Хаймделл все устроил. Там, куда он вас перенесет, воздух не будет сильно отравлен.
И быстро выходит, не оглянувшись.
– Ты видишь Малха на Земле? – спрашивает Тор, подходя к порталу.
Чернокожий ас качает головой:
– Сейчас я мало чего могу увидеть на Земле. Все – будто в дымке. Но и смерти колдуна я не видел. А он довольно значимая фигура.
– Спасибо, – благодарно кивает Бог Грома.
И Хранитель резким движением вонзает меч в паз.
***
Мидгард встречает холодным пронизывающим ветром и сумраком. Серое, почти свинцовое небо мрачно нависает над полем. В воздухе – явственный запах смерти. Он воспринимается даже не обонянием... Скорее каким-то шестым чувством. На интуитивном уровне.
Тор дергает плечом, поправляя ремни сумок и осторожно перехватив брата, шагает к кромке леса, где виднеется черепичная крыша двухэтажного кирпичного дома.
– Я не хочу здесь! – вдруг хрипит Локи, широко распахивая глаза и судорожно дергаясь, – Тор, пожалуйста! Я не хочу...
– Нам больше некуда идти, брат, – Бог Грома прижимает младшего к себе еще крепче, чтобы тот не смог вырваться, – здесь нет такой сильной радиации, как в других местах, а тебя теперь нужно беречь от нее...
Калитка чуть приоткрыта и Тор беспрепятственно проходит во двор.
И ударяет по замку, открывая дверь нового пристанища.
В нос ударяет запах пыли, затхлости... Темно, тихо...
А трикстер заходится внезапно хриплым надорванным кашлем, пачкая кровью грудь старшего. Задыхается, пытаясь остановить судорогу... Из носа тонкими струйками вытекает красная густая жидкость. Бог Безумия ловит ртом воздух, захлебываясь кровью.
Тор отворачивает его голову набок, с ужасом наблюдая, как стекает на пол кровь... И наконец все прекращается. Маг замирает, будто боясь шевельнуться.
Бог Грома толкает первую попавшуюся дверь и укладывает младшего на широкую кровать, скинув пыльное покрывало.
– Мне холодно... – едва слышно выговаривает Лофт, безучастно глядя в потолок, – я не чувствую...
Заострившееся бледное лицо покрывают крупные капли испарины, под глазами черные синяки...
Потеря крови. Тор видел такое... Много раз. Когда рана не закрывалась. И очень часто от этого умирали. Просто переставали дышать...
Охватывает паника. Парализующий ужас... Бог Грома лихорадочно шарит взглядом по комнате, пытаясь найти сам не зная что...
На глаза попадается сумка, переданная матерью.
Громовержец подхватывает мешок и высыпает содержимое на пол.
По ковру раскатываются какие-то склянки, тюбики, свертки... Переливающиеся голубоватым светом камни...
Бог Грома осторожно поднимает теплый гладкий булыжник – и пересаживается на край кровати.
– Локи, мама передала тебе это... – он вкладывает в дрожащую руку камень, – и еще лекарства... Сказала, что ты разберешься.
– Мама?! – трикстер, с какой-то болезненной надеждой и недоверием заглядывает в глаза старшего, – но она ведь...
– Тебе нельзя было оставаться в Асгарде, поэтому ей пришлось так... сказать. А потом, на мосту, она пришла снова. Передала это и просила сказать, что любит тебя...
– Почему я не очнулся... – тоскливо шепчет маг, – я проклят, наверное...
– Ты не проклят, – Тор осторожно снимает с младшего рубашку, – мы еще вернемся домой.
Воспаление на спине распространилось. Теперь в уголках ран выступила прозрачная жидкость... Кожа покраснела, припухла...
– Там должно быть еще три таких камня, – выдыхает трикстер, – найди их.
Бог Грома наклоняется и подбирает светящиеся камни с пола.
– Положи два на левую лопатку, и два на поясницу.
Едва Тор кладет последний камень – между ними, на коже, протягиваются светящиеся линии. Они разветвляются, обхватывают все тело... И теперь, младший будто весь светится. Тор почти благоговейно дотрагивается до охваченных нежным белым сиянием волос, гладит прядки...
А Локи вдруг перехватывает его руку и тянет на постель, заставляя лечь рядом.
– Останься со мной, Тор... – шепчет он, – я скоро потеряю сознание, и ты сможешь уйти... А пока... побудь рядом, пожалуйста...
Бог Грома обнимает хрупкое светящееся тело и, прижимая к губам тонкое запястье выговаривает:
– Когда ты очнешься – я буду здесь, брат. Обещаю.
Глава 23. "Безумие".
С ума сходят по-разному. Кто-то быстро и резко, кто-то медленно и незаметно... Безумие накрывает с головой, утягивает в трясину несуществующих видений, воспоминаний, голосов... Ведет во тьму, мягко держа под руку... А потом, с печальной улыбкой толкает в пропасть.
Эта пропасть – наполнена криками умирающих, проклятиями выживших и собственным бессилием что-то изменить.
И это самое страшное.
Ты не можешь изменить ход времени. Не можешь переиграть события.
Может, лучше действительно быть мертвым? Пусть и пребывать в перманентных муках. Так от тебя хотя бы ничего не зависит. Ты не можешь причинить боли или поступить неправильно. Потому что ты – всего лишь объект. Ничего больше.
Тор сидел у приоткрытой двери и уже час слушал захлебывающиеся шипящие споры мага с пустотой.
Бог Безумия то умолял кого-то невидимого оставить хотя бы на минуту... Потом угрожал, плакал, судорожно всхлипывая...
За неделю, что они пробыли в этом доме – Локи стало только хуже. Камни сняли воспаление, но затормозили регенерацию клеток... Или, может, организм просто больше не мог сопротивляться?
Раны практически не закрывались, а только чуть подсыхали, чтобы начать слабо кровить от любого резкого движения.
Тусклые глаза будто остановились. В них не было больше ни боли, ни отчаяния, ни искорок улыбки... Только застарелая тяжелая тоска.
Трикстер раз за разом тихо просил брата выйти из комнаты, мучительно кривя от боли губы. А потом снова истерично кричал, зовя старшего, прося спасти от чего-то невидимого...
А Тор только прижимал к себе холодное тело, не зная, чем помочь... Оставалась единственная надежда – найти колдуна и умолять его о помощи.
Он искал Малха, скрепя сердце, оставляя младшего одного. Искал везде. В опустошенных обезлюдевших городах, в селениях... А потом снова возвращался в дом, находил забившегося в угол брата и долго качал на руках, уговаривая успокоиться.
Бог Безумия вцеплялся ледяными пальцами в волосы громовержца и тянул к себе, впивался губами в губы старшего... А Тор останавливал дрожащие руки, пытающиеся расстегнуть пуговицы на рубашке – и прижимал трикстера к груди, пытаясь согреть. Локи вырывался, зло кричал что-то о смерти, своем предательстве, о том, что такого как он – можно только иметь, как шлюху... А потом тихо просил прощения, опуская подернутые слезами глаза.
Наконец шипящий спор прерывается и Тор, тяжело поднимаясь, заходит в комнату. Присаживается на край кровати и осторожно, боясь спугнуть, касается пальцами щеки младшего. Гладит холодную кожу...
– Как ты?
Вопрос глупый, но слова давно кончились, а тишину нужно нарушить. Разбить это гнетущее молчание...
– Не знаю... Плохо, наверное, – тихо отвечает маг, накрывая ладонью руку Бога Грома.
И вдруг грустно выговаривает:
– Я скоро надоем тебе.
– Почему? – как-то глупо спрашивает Тор, зачем-то дотрагиваясь до белой прядки в волосах Лофта.
Трикстер дергает плечом и отворачивает голову.
– Ты ведь хочешь меня... А я бесполезен. Слаб... Я теперь – не для тебя...
Бог Грома наклоняется к младшему и целует. Прижимает его к себе, чувствуя, как сладко тянет в паху, и сжимает зубы, прикрывая глаза.
Нет... он не должен. Не должен причинить боль хрупкому телу... Как бы ни хотел прижать брата к кровати и впиться поцелуем в тонкие губы...
– Ты не сделаешь мне больно, – шепчет маг, опуская вдруг руку на промежность Тора, чуть поглаживает... – если ты хочешь – то возьми.
– А ты? – задыхаясь, спрашивает Бог Грома, скользя ладонями по плечам трикстера, – ты – хочешь?
Локи только слабо улыбается, откидываясь на подушку. Черные волосы рассыпаются по белой ткани, оттеняют неестественно бледное лицо...
Губы чуть поджили и теперь, стянутые, воспаленные – выглядят почти чужеродно. Взгляд тусклых глаз – безучастный, спокойный... Но на дне расширившихся зрачков – жуткое, темное безумие.
И Тору становится страшно и больно за брата. Он запускает пальцы в густые волосы на затылке младшего и прикасается губами к тонкой коже под глазами. Целует эти черные синяки, пытается согреть ледяную кожу дыханием...