Тор судорожно вдыхает холодный воздух.
То что сделал младший – не укладывается в голове. Его слова о том, что Тор не должен был испачкаться... Трикстер просто взял вину на себя. Осознанно, целенаправленно... Будто поставил на себе крест.
Его смерть на мне...
И избавил этим старшего от любой ответственности.
Громовержец вдруг понимает, что буквально вся жизнь мага наполнена вот такими вот жертвами. Как бы Локи это не скрывал.
Насколько же сильно нужно любить, чтобы вот так вот...
Комната трикстера встречает темнотой и затхлостью. У стены до сих пор лежат осколки зеркала.
Тор подбирает самую крупную стекляшку и кладет в карман. Почему-то хочется отдать этот осколок брату...
Коробка с лекарствами находится сразу. Именно там, куда он ставил ее в последний раз, когда доставал обезболивающее. Помнится, Локи тогда просто кричал от боли... И иного выхода Тор не видел.
И сейчас... похоже, небольшой прозрачный флакон понадобится не один раз.
Взгляд падает на стойку с оружием и деревянный ящик под ней.
Браслет.
Тот, в котором Локи так хотел увидеть какой-то смысл...
Пальцы перебирают тонкие кинжалы, странного вида острые лепестки... И, наконец, натыкаются на узкую полоску золота с четко выбитой рунической вязью.
В этот раз он поступит верно, и скажет, наконец, младшему то, что так давно хотел. Объяснит, что никогда бы не стал презирать его или ненавидеть... Докажет, что Локи заслуживает любви. Такой любви, которая уничтожит все следы грязных прикосновений, сотрет из памяти все ужасы, коверкающие разум...
Бог Грома зачем-то оглядывается на помещение и плотно прикрывает за собой узкую дверь.
Локи сюда больше не вернется. По крайней мере – не сейчас... Он и так слишком настрадался, чтобы в деталях вспоминать еще и йотунхеймский кошмар...
Горло перехватывает спазмом. Ладонь сжимает острые края осколка в кармане, но боль не приходит. И Тор долго разглядывает ровный разрез, из которого медленно вытекает густая, яркая кровь...
***
– Тор? – почти испуганно дергается маг, едва Бог Грома дотрагивается до тонкой ладони младшего, – ты вернулся...
– Смотри, что я принес, – старший достает из кармана зеркало и вкладывает в холодные пальцы мага, – подумал, что тебе понравится.
Трикстер со слабой улыбкой разглядывает стекляшку и пытается пустить солнечный зайчик, но дрожащая рука роняет осколок и Тор едва успевает его подхватить.
– Давай я, – выговаривает Бог Грома и ловит в зеркальную поверхность луч заходящего солнца.
По стене прыгает бесформенное светлое пятно, не вызывающее у громовержца ничего, кроме досады, но Локи улыбается, следя взглядом за отсветом. И шепчет:
– Мы поймали солнце...
Глава 21. "Оно".
Едва Бог Грома дотрагивается до окровавленной спины брата – трикстер вздрагивает и вцепляется здоровой рукой в край подушки. На предплечье уродливо выделяются татуировки, которые сейчас кажутся только ярче.
Тор старательно не замечает этого судорожного движения и продолжает наносить на изуродованную кожу белую жидковатую мазь. Пальцы скользят по краям глубоких рассечений, задевают лоскутки отстающей кожи на пояснице...
Они хлестали плетью прямо по открытой ране. По той, что снова открылась...
Ее края воспалились и выглядят жутко... Обычно с подобным сталкиваться приходится редко. Раны воспалялись только от отравленного оружия... Да и площади поражения были всегда меньше...
– Я не бог теперь... – едва слышно выговаривает Локи, будто считывая мысли, – все раны будут выглядеть, как раны обычного человека... Это воспаление пойдет дальше, потому что попала грязь. Мази недостаточно. Нужен антибиотик. Тот, что ты использовал... в камере. Он должен помочь...
Тор уже открывает рот, чтобы напомнить, что в коробке были и другие дезинфицирующие средства, как вдруг на лопатке мага проступает синее пятно, растекается все больше... перебирается на правую сторону...
– Нет! – с губ трикстера срывается протяжный крик, – только не это...
Младший дергается в сторону и резко переворачивается на спину, одновременно натягивая одеяло. Правая рука неудобно подгибается, вызывая у мага резкую судорогу и болезненный стон.
Тор прижимает трясущиеся плечи Лофта к постели и осторожно пытается откинуть причиняющую боль ткань... Но трикстер почти со злобой отталкивает брата от себя и прижимает ладонь к стремительно меняющему цвет лицу. Ногти на тонких пальцах черные, будто покрытые лаком и Бог Грома заворожено протягивает руку, пытаясь дотронуться до гладкой поверхности, но маг отворачивается от старшего и истерично шепчет:
– Сейчас... Подожди, я сейчас уберу это...
Тор осторожно подцепляет пальцами край одеяла и резко откидывает его в сторону.
Тело Бога Безумия покрылось йотунской синевой с головы до ног. Ярко выделяются узоры, пересекающие руны на руках...
Громовержец осторожно касается хрупкого плеча, чувствует, как лопается кожа на подушечках пальцев... Но ничего не происходит. Цвет не растворяется...
А Локи вдруг выгибается на измазанной черным постели и хрипло кашляет, зажимая разбитые губы ладонью. Холодные капли просачиваются сквозь пальцы, капают на грудь, текут по подбородку... Кровь буквально выплескивается из младшего. Такого не было даже тогда...
Тор забывая о боли, которую причиняет холод, обхватывает мага поперек груди и поворачивает на бок, чуть приподнимая голову трикстера.
– Это... защитная... реакция, – с трудом выдыхает Лофт, сквозь кашель, – йотунская часть чувствует, что тело умирает... И пытается взять под контроль... Но я... человек... И организм не вынесет этих перегрузок... Я истеку кровью... – худое тело снова выгибает судорогой. Локи бьется в руках Бога Грома, обжигая открытую кожу. Но Тору плевать. Он вслушивается в отрывистые, едва различимы слова брата, пытаясь понять хоть что-то...
– Лопаются капилляры... – хрипит трикстер, – сердце слишком быстро... Тор...
По впалым щекам вдруг катится кровь... Черные крупные капли текут из широко распахнутых глаз вместо слез. А Локи вдруг с силой вцепляется в рубаху на груди старшего и хрипит, брызгая с разбитых губ каплями черной влаги:
– Оно здесь! – в голосе не испуг. Паника. Настоящий темный ужас, лишающий способности анализировать происходящее, – оно пришло!
– Очнись, брат! – Тор чувствует, как страх младшего передается ему, липкими щупальцами обхватывая тело, – здесь ничего нет! Мы одни!
Бог Безумия поднимает окровавленное лицо к брату и, трясущейся рукой дотрагиваясь до своей груди, шепчет:
– Во мне... Оно снова во мне...
И хрупкое тело прошивает очередной судорогой. По подбородку стекает кровь...
Тор уже не чувствует боли от ожогов. Он судорожно сжимает брата и отчаянно перебирает в голове варианты...
Успокоительное! Оно должно замедлить сердцебиение!
Времени на размышления нет. Да и, в общем-то... громовержец как-то не верит, что положение может ухудшиться еще больше. Поэтому он выхватывает из ящика склянку из черного стекла, вырывает пробку и буквально насильно заливает раствор в рот младшего. И зажимает рот трикстера, чувствуя, как скользит под ладонью изуродованная плоть губ. Локи давится, дергается, вырывается... А Бог Грома прижимает брата к постели и шепчет в холодное ухо, касаясь губами прядки слипшихся волос:
– Потерпи... Пожалуйста, только терпи!
Несколько тяжелых, наполненных болью минут – и вдруг маг расслабляется, приваливаясь к груди Тора. Синева медленно сходит, растворяясь... И Бог Грома чувствует, как к глазам подкатывают слезы...
Локи слабо шевелится и тихо выговаривает:
– Спасибо...
Громовержец мягко прикасается губами к уголку рта брата и, слизнув крупную каплю, стекающую на подбородок, отвечает:
– Что бы ни было внутри – оно никогда не поможет тебе. А я – рядом. Всегда, слышишь?
И целует закрытые глаза.
Сознание оставляет измученное тело легко... Тор почти чувствует это. Как откидывается голова младшего, как выравнивается постепенно тяжелое хриплое дыхание...
Он мягко отнимает трикстера от себя и укладывает на живот, осторожно пододвигая его правую руку. По всей ее длине – уродливая воспаленная ссадина. Локоть разбит. Ссажен до мяса. На обожженном, покрытом язвами от наручников запястье – широкий темный синяк. Предплечье чуть припухло, как обычно бывает если треснула кость, а под воспаленной кожей проступают тонкие черные линии...
Тор закусывает губу и прижимает ткань, пропитанную антибиотиком к первой ссадине. И благодарит всех богов за то, что младший сейчас без сознания.
***
Наконец наложен последний шов, и Тор устало ложится рядом с братом. Тягучая тишина заливается в уши. Обволакивает разум... Время будто остановилось. За окном – полная луна. Как в ту ночь, когда Локи не стало... Мысль глухой болью устраивается где-то глубоко в груди. Накатывает вдруг смутное беспокойство, какой-то тянущий страх... И Бог Грома прижимает подрагивающие пальцы к артерии мага.
Кровь слабо толкается под прозрачной кожей, и громовержец вдруг понимает, насколько тонка сейчас нить, удерживающая трикстера в мире живых.
Нет... Не в этот раз. Он больше не отпустит младшего от себя. Не даст ему умереть.
И вдруг, прерывая мутную полудремоту, под потолком вспыхивает яркий слепящий свет.
На пороге стоит Фригг, с ужасом смотря на сваленные в кучу трупы...
И тут же Локи, резко дергаясь, широко распахивает глаза.
– Мама? – почти беззвучно проговаривают чуть подсохшие губы, и по бледной щеке ползет крупная прозрачная капля, ярко блестящая в сиянии светильников.
***
Тор накрывает тонкие пальцы трикстера ладонью и успокаивающе сжимает. А Фригг опускается на колени рядом с трупом мужа, поднимает на братьев наполненные ужасом глаза и тихо спрашивает:
– Кто из вас это сделал?
Бог Безумия вздрагивает, бросает на старшего быстрый, наполненный болью взгляд и глухо выговаривает:
– Я. Это сделал я.
И Тор чувствует, как лопается что-то в воздухе.
Верховная Богиня поднимается на ноги. И когда она начинает говорить – в ее голосе звучит металл:
– По закону я должна назначить казнь. За все что ты сотворил. Но это будет слишком милосердно. Поэтому я изгоняю тебя. В Мидгард. В тот мир, который ты с такой жестокостью уничтожил, – и жестко добавляет, глядя в глаза приемного сына, – я не ожидала от тебя подобного, Локи. Ты разочаровал меня.
– Ты вот так вот вышвырнешь его? В таком состоянии? – растерянно выговаривает Тор, – это ведь...
– Жестоко? – спрашивает Фригг, – конечно. Но это даже близко не сравнится с деяниями, совершенными им. И с тем, как он накажет себя сам, – и снова обращается к трикстеру:
– Воины доставят тебя к Мосту.
– Нам не нужна охрана, – тяжело выговаривает Бог Грома, поднимаясь с постели, – я сам позабочусь о своем брате.
На секунду воцаряется гробовая тишина, а потом Верховная Богиня холодно отвечает:
– Ты только что добровольно отказался от трона, Тор, сын Одина. Забирай предателя и уходи. Вас не должно быть здесь через час.
И выходит, щелчком пальцев погружая комнату во мрак...
Глава 22. "Изгнание".
Локи еще несколько минут лежит без движения, судорожно уткнувшись лицом в подушку, а потом с глухим стоном садится, цепляясь за плечо Бога Грома.
– Я отнесу тебя, – выговаривает Тор, останавливая попытку подняться на ноги, – тебе нельзя идти.
– Прости... – голос трикстера пустой, отдающий какой-то холодной отстраненностью, – я не хочу, чтобы ты лишался трона. Тебе не обязательно идти со мной... Я найду какой-нибудь угол и...
Громовержец качает головой и целует младшего в лоб.
– Мне не нужен трон, Локи. Я буду с тобой.
И встает, чтобы собрать в походный мешок хоть какие-то вещи.
Перекладывает лекарства из коробки...
Трикстер так и сидит на краю кровати, неестественно выпрямив спину. Тор чувствует на себе его взгляд. Он будто проникает под кожу, забирается в самую душу... Брат всегда умел смотреть так. И Бог Грома, не выдерживая, ставит сумку на пол и опускается перед младшим на колени. Целует тонкие пальцы и тихо спрашивает:
– Что не так, брат? Ты не хочешь, чтобы я был рядом?