***
Тор несколько минут стоит у закрытой двери, а потом проходит в комнату брата.
То, что он сейчас должен сделать... Боги, он никогда не думал, что ему придется намеренно причинить Локи боль. Пусть для того, чтобы помочь, но от одной мысли что трикстер испытает дополнительное страдание – начинает мутить.
Воздух пропитан лазаретом, запах будто въелся в стены... Но Бог Грома различает тонкий запах младшего. Горьковатый, холодный... Или это плод фантазии?
Он присаживается на край постели и дрожащими пальцами дотрагивается до черных волос трикстера, пропускает меж пальцев белую прядь, это уже почти стало привычкой... А потом, сжав зубы, откидывает одеяло и вздрагивает, непроизвольно отшатываясь.
Хрупкое тело трикстера буквально мокрое от крови, смешанной с гноем. На худой спине теперь еще одна длинная язва. Неровные края раны сочатся этой жижей... Буро-красная, она стекает ленивыми струйками, замирает во впадинках... И болезненный запах антибиотика.
Действие снотворного должно было уже пройти?..
Должно...
– Локи, – шепчет Бог Грома, сглатывая слезы, – брат, очнись, это я...
И приподнимает голову мага, поворачивая бледное лицо к себе.
Потрескавшиеся, обметанные губы в крови. Под закрытыми глазами – черные синяки, жутко выделяющиеся на белоснежной коже, измазанной красным. Морщинка на переносице...
И вдруг тонкие губы с отвращением шепчут, заставляя громовержца вздрогнуть:
– Действительно, шлюха...
– Ты больше не будешь страдать... – с болью выговаривает Бог Грома и достает из-за пояса узкий кинжал брата...
А Локи вдруг открывает глаза. Тусклые, будто подернутые мутной пленкой...
– Ты... – слабый голос едва слышен, – сдержал обещание... ты рядом... – в интонации появляется что-то отдаленно похожее на радость.
Трикстер поднимает исхудавшую руку и пытается дотянуться до старшего. На предплечье, поверх татуировок, еще одна рана. Кожа вокруг розоватая, воспаленная... Тонкие пальцы ловят воздух, и Тор быстро перехватывает ладонь младшего, чуть сжимает... Тонкие пальцы скользкие от натекшей крови. Холодные, слабые...
– Я стал совсем никчемным... – вымученно улыбается маг, – наверное, все это выглядит отвратительно... Сколько их уже?
Тору не нужно переспрашивать. Он и так понимает, о чем спрашивает трикстер. Эти жуткие язвы, буквально разъедающие тонкую кожу...
– Не надо, Локи... – просит старший, поднося руку мага к губам, – это не важно...
– Три? Четыре? – Бог Безумия слабо пытается отнять ладонь, – боги... тебе не стоит смотреть на это...
Бог Грома наклоняется к предплечью трикстера и целует измазанную гноем и кровью кожу около раны. А Локи испуганно шепчет:
– Зачем ты... Это ведь мерзко...
Нужно решиться. Заставить себя...
Тор подносит лезвие к изуродованному запястью младшего и, сжав зубы – с нажимом проводит ножом по тонким жилкам...
Трикстер дергается, сжимается в комок...
– Это больно... – охрипший голос дрожит, – и долго... Тор, пожалуйста... убей меня быстро! Я ведь... – в уголках померкших глаз выступают слезы, – я знаю, я заслуживаю боль, но... ты... я не думал, что ты...
– Так надо, Локи, – громовержец опускает почти прозрачную руку брата на одеяло и с ужасом смотрит, как на белой ткани расплывается яркое красное пятно, – потерпи...
– Хорошо... – с обреченной покорностью выдыхает маг и судорожно сглатывает, зажмуривая веки.
Бог Грома вздрагивает. Боги! Насколько же младший верит ему...
– Я обещаю, что все будет хорошо, – через силу выговаривает Тор, уже не зная, кого убеждает и берет вторую руку трикстера.
Маг слабо дрожит, но даже не сопротивляется. Из-под зажмуренных век текут прозрачные крупные слезы.
Собраться и сделать это.
Просто сделать...
Громовержец закусывает губу и резко рассекает кожу. Лезвие проходится по шрамам, синякам...
– Прости меня... – Бог Грома обнимает брата, лихорадочно прижимается к кровящим губам, целует, чувствуя, как лопается тонкая кожица...
Трикстер приоткрывает рот, слабо отвечая на поцелуй. А потом шепчет, обдавая холодом:
– Ты не виноват ни в чем... Ты все делаешь правильно, брат. Я теперь понимаю...
Тор чуть отстраняется, чтобы заглянуть в глаза младшего и в ужасе дергается, отшатываясь.
На лице трикстера, под кожей выступают будто черные венки... Они на лбу, на висках, на скулах... Оплетают тонкой сеточкой... А из глаз... медленно катятся крупные рубиновые капли.
– Мне холодно... – голос мага уже едва слышен, – это конец, да?
– Нет, Локи, – выдыхает громовержец, чувствуя, как нагревается в кармане полоска золота, испещренная рунами, и шепчет в самое ухо трикстера, пытаясь удержать мага в сознании,– я обещаю тебе. Обещаю, что мы всегда будем вместе, если ты этого захочешь. Обещаю, что буду рядом! Я обещаю, что сделаю все, чтобы тебе больше никогда не было больно! Слышишь брат?! Я обещаю...
И надевает браслет на худое окровавленное запястье младшего.
Глава 26. "Вечность на двоих".
Хрупкое тело Бога Безумия охватывает яркий белый свет, браслет будто раскаляется, руны на нем становятся все ярче.
А трикстер вдруг мучительно вскрикивает, вцепляясь ногтями в татуировки на левой руке. Раздирает кожу...
Громовержец испуганно перехватывает тонкие пальцы, прижимает к груди... Страх захлестывает, лишает возможности анализировать... И остается только одна мысль-мольба. Только бы все закончилось хорошо... Только бы младший выжил, остался рядом...
Мага буквально выгибают судороги. Из носа хлещет кровь, заливает губы, подбородок... Трикстер заходится кашлем, с губ летят жирные красные капли... Он вцепляется с неожиданной силой в рубаху старшего и умоляюще хрипит:
– Скажи... что любишь...
По щекам текут слезы вперемешку с кровью.
Бог Грома обхватывает младшего за талию, притягивает к себе, целует измазанный кровью подбородок...
И шепчет, моля всех богов, чтобы маг услышал его, понял...
– Локи, я люблю тебя! Слышишь?! Локи!
Голова трикстера безвольно откидывается назад, тело, сведенное судорогой – расслабляется в руках у старшего...
И вдруг... черные линии на лице трикстера начинают бледнеть, растворяются... Черные синяки под глазами бледнеют...
Бог Грома заворожено смотрит, как затягиваются, а потом исчезают раны на спине, руках... как превращаются в тонкие белые шрамы рассечения от плети...
Локи тихо глубоко вздыхает, как-то доверчиво прижимаясь к старшему... А громовержец чувствует, как лопается в груди ледяная пустота, наполненная ужасом. Теперь, кажется ему, все будет хорошо...
***
Локи приходит в себя через сутки. Просто тихо открывает глаза и тут же отводит взгляд от лица Бога Грома. Садится на постели спиной к брату, осторожно касается груди, живота...
Тор обходит кровать и опускается перед младшим на колени. Мягко берет его ледяные ладони в свои, заглядывает в глаза... И вздрагивает. Изумрудные глаза трикстера наполнены безысходной болью и каким-то темным безумием. Будто что-то грызет его изнутри, сжигает...
– Ты очнулся, – зачем-то сообщает Тор и так очевидное,– как ты?
Бог Безумия долго молчит, а потом тихо спрашивает, не глядя на старшего:
– Зачем?
Голос звучит безэмоционально, глухо...
– Зачем? – растерянно переспрашивает громовержец, сжимая тонкие пальцы брата, – я...
– Конечно, ты не понимаешь, – жестко перебивает его трикстер, вырывая руку из ладоней Бога Грома, – иного я и не ждал. Неужели ты не осознаешь, что натворил, связав нас одной вечностью? Ты не оставил мне даже призрачного шанса на выбор! Хотя, ладно, на меня плевать, но... Боги, Тор! – в интонации мага появляются нотки истерики, испуга... – ты ведь даже не знаешь, что было написано в договоре между мной и Самаэлем! Почему ты не спросил... – его голос срывается и трикстер судорожно поднимается с кровати, отталкивая Бога Грома, – и ты... ты не видел всего того, что они делали со мной... если бы ты знал... тебе бы и в голову не пришло пачкаться об меня... Я чувствую твою душу сейчас, брат. Рядом с моей... – Бог Безумия прикладывает ладонь к груди, – и она жжет меня... Такая чистая... А я в грязи...
Тор вскакивает, обнимает худые плечи младшего, прижимает хрупкое тело к себе... И просит:
– Локи, не надо...
– Ты сделал меня частью себя, не понимая, что я такое! – вырываясь, выкрикивает трикстер, – а я убивал детей! Я вырывал их маленькие сердца и корчился от наслаждения!
– Это был не ты!
– О, нет... – ядовито выдыхает маг, – это как раз и был я! Настоящий я! Тот, кто заслуживал смерти! Я должен был умереть! За все то, что сотворил!
Бог Грома дергает младшего на себя, роняет на кровать, нависает над ним, опираясь на руки, и впивается поцелуем в тонкие губы.
Локи упирается слабыми пока ладонями брату в грудь, отталкивает от себя и истерично кричит:
– Неужели тебе не противно?! Они ведь кончали на мое лицо! Или... может... – голос трикстера как-то тускнеет, обезличивается... – Тор, если ты просто хочешь трахнуть меня... не обязательно изображать любовь... Я не буду сопротивляться.
И Бог Грома закусывает губу, осторожно ложась рядом с младшим.
– Прости, – шепчет он, ласково касаясь черных растрепанных волос, – я не хотел так вот набрасываться... Локи... просто... Я люблю тебя, брат, в любом случае.
Трикстер качает головой и глухо выговаривает:
– То, во что я превратился – невозможно любить. Ты любишь память обо мне. Асгардского принца, который проводил свою жизнь в библиотеке...
– Позволь, я покажу тебе? – тихо просит Тор, – просто дай мне шанс доказать, что ты не прав?..
– Кто я такой, чтобы позволять тебе... – грустно отвечает Бог Безумия и прикрывает глаза, – делай, что хочешь, Тор.
И громовержец, давя в себе слезы, накрывает плотно сжатые губы мага своими. Неправильно, греховно... Но так сладко... И чувства неестественности – нет. Локи будто создан для него, для своего старшего брата... Тонкий, хрупкий... Такой желанный!
Грубые руки, сжимающие израненную кожу. Толчки, будто выбивающие душу, мысли... И невозможная, какая-то потусторонняя боль, выворачивающая наизнанку... И голос, с паузами, в такт толчкам:
– Сладкая... узкая... шлюха...
Пальцы скользят по полуобнаженному холодному телу, ласкают гладкую кожу... Тору почему-то страшно теперь дотрагиваться до брата хоть сколько-нибудь грубо или резко. Страшно причинить даже легкое неприятное ощущение...
Трикстер лежит, не двигаясь, не открывая глаз... Будто неживой. Ледяная статуя по недоразумению положенная на кровать.
Тор прижимается губами к покрытому испариной виску... и все тело будто пронзает тысячей игл... а в мозгу проносится серия жутких, отвратительных кровавых кадров... его брат, на грязном полу, вцепившийся зубами в изуродованное запястье... и сзади...
Громовержец отшатывается, зажмуривается, прогоняя видение... И вдруг понимает, что...
– Не думай об этом сейчас! – умоляет он, – пожалуйста!
Маг только горько усмехается, дергая уголком рта:
– Прости... это издержки твоего заклинания. Теперь ты будешь иногда видеть мою память...
Тор ничего не отвечает, а просто целует бьющуюся на шее младшего тонкую жилку. Чуть прикусывает тонкую кожу... Спускается к ключицам, целует впадинки, прикасается к соску... Обхватывает губами... И чувствует, как вздрагивает трикстер, неосознанно подаваясь вперед. Громовержец, не отрываясь от первого соска, чуть сжимает второй меж пальцев, чуть натягивает...
Маг глухо стонет, не размыкая губ, дергается в сторону...
– Что ты делаешь... – почти испуганно выдыхает он, – Тор...
– Я остановлюсь, Локи... – хрипло выдыхает Бог Грома, накрывая ладонью пах брата, – если захочешь...
По худому телу пробегает судорога. Трикстер выгибается навстречу, трется об руку... и вдруг как-то несмело кладет ладони на плечи старшего.
А Тор чуть сжимает член брата через ткань, гладит... одновременно спускаясь губами по впалому животу Лофта. Ведет языком по шраму... Приподнимает трикстера, стягивая с его бедер штаны. И обхватывает губами уже чуть влажную головку.