Мужчина тем временем извлек на свет божий телефон и на идеальном латышском посетовал кому-то на излишнее рвение подчиненных, вздумавших останавливать его машину и предъявлять идиотские претензии.
Этот голос, этот акцент…
Софи резко обернулась.
На нее в упор, не мигая, глядели серые глаза Александра Аверонского. И что-то с ними было не так. Вампиры пили и даже ели – ради собственного удовольствия! – однако никогда не пьянели, но не это тревожило Софи. Тогда что? Она не смогла заставить себя идти дальше. Остановилась. Дождалась, пока патрульные с тысячей извинений заберутся в похожий на раскрашенный обмылок Форд и спешно ретируются, и неуверенно направилась к «шестерке».
– Александр!
– Да, Софи?
Она подошла ближе, обогнув багажник.
– Хотела вас поблагодарить. Спасибо за Виктора. Только не рассчитывайте на перемирие или нечто подобное.
Что же с ним было не так?
– Сочтемся. Я не ради тебя старался.
Ну же?!
– Мне пора, извини.
Софи кивнула. И тут до нее наконец дошло.
– Александр!
Аверонский раздраженно обернулся:
– Еще благодарности? Слезы признательности и умиления? Оставь уже!
– Ваше отражение…
– Мне некогда! – отрезал он и быстро сел в машину. «Шестерка» плавно и почти бесшумно утекла по мокрому асфальту, словно спасаясь бегством. А оглушенная Софи так и осталась стоять с разинутым ртом, и никакие осенние пейзажи не могли теперь вытеснить из памяти осунувшееся лицо вчерашнего вампира, заросшее недельной щетиной.
Нет, сегодня отменялась не только анатомия.
***
Аверонский был в бешенстве. «Шестерка» рассекала по дорогам Задвинья, как ополоумевшая гончая: почти проскакивала перекрестки, но, будто в последний миг передумав, влетала в повороты, визжа шинами.
Аверонский был в панике.
Никто и никогда не прижимал его к стенке. Почему же теперь перед носом маячил ее шершавый бетон? Чей пристальный взгляд буравил затылок?
Какого дьявола его понесло в центр?! Катался бы себе по Задвинью, если уж приспичило. Что там, магазинов мало?
Дотошные выродки Андрея Хелмса теперь вцепятся в него, как черт в грешную душу, особенно этот доморощенный инженер-конструктор. Сегодня же загрузит в какой-нибудь футляр от контрабаса свою очередную противовампирскую базуку и заявится убивать бывшего вампира всех времен и народов. И не беда, что к тому определение «вампир» теперь применимо не больше, чем титул герцога или барона. Зато непогашенных счетов – целый рулон! Все в силе: и свои, и сестрины, и папашины, и тех бедолаг, что отведали его клыков.
Проклятье!
Потерявшая покой стрелка спидометра отчаянно дергалась: вверх – вниз, вверх – вниз.
Аверонский был в бешеной панике. Или в паническом бешенстве.
Девчонка непременно выложит все дядюшке, и тот как пить дать присоединится к сыну. Расскажет…
Или нет?
Какая неожиданная мысль! Он же видел ее, до ужаса нелепую в мрачной, стильной кожаной куртке. Видел ее изумленно распахнутые глазищи с единственным бредовым желанием на дне – протянуть руку и удостовериться, что щетина не нарисована и не приклеена.
Аверонский с усмешкой вывернул руль вправо, и BMW взобрался по серпантину въезда на виадук: почему бы не прокатиться до аэропорта?
Шутки у природы, однако! Отчего было не проснуться с бородой по колено? Или сразу плешивым стариком, скрюченным от радикулита, с дрожащей челюстью и зубами в стакане на тумбочке? А лучше прямо в гробу – трупом!
Семейка Хелмс, будь она неладна! Скольких ее членов он пережил на века, скольких вогнал в могилу, а уж загубленных им «великих миссий по очистке мира от скверны» так и вовсе было не счесть. Старший из семейства, отец девчонки, убрался в Москву – тем лучше для них обоих. Детей у него, кроме Софии, больше не было, и на том спасибо. Оставшийся в Риге Андрей да его чокнутый сынок – вот все, с кем Аверонский играл в кошки-мышки. Серьезных неприятностей эта парочка крестоносцев не доставляла – кишка тонка! – но вот мелкие пакости сыпались как из рога изобилия.
А еще была Софи.
Ох уж эта Софи! Как вампир он в последний год начал сходить по ней с ума. Она пахла какой-то неуловимой, упоительной цветочно-медовой сладостью с тонкими нотками цитруса, и еще чем-то пряным, соблазнительным. Она беспокоила, раздражала и злила, потому что голод в ее присутствии буквально выжигал изнутри. Сегодня голод исчез, словно свечу задуло внезапным порывом ветра, а беспокойство, к полному его смятению, лишь окрепло. Перед мысленным взором то и дело возникали ее взволнованные серые глаза, кроткие, как у лани, слишком проницательные для малолетней дурочки, слишком привлекательные, чтобы не бередить душу.
Аверонский чертыхнулся и досадливо дернул плечом, словно стряхивая невидимого беса, капающего на мозги всякой чушью. Поскольку ангелы на его втором плече никогда не водились, он вновь оказался в одиночестве и первым делом предпочел всецело сосредоточиться на дороге. Злость потихоньку отпустила, и Аверонский вдруг осознал, что не влетел в загребущие лапы дорожного патруля повторно по чистой случайности. Впрочем, если бы и влетел – не велика потеря, все давно куплено. Однако привлекать лишнее внимание в нынешнем положении никуда не годилось.
Лишь только «шестерка» съехала на обочину и облегченно заглохла, из бардачка грянул похоронный марш. Аверонский уныло покосился на зеркальце, тайно уповая на то, что в нем не возникнет отражение. Как бы не так. Из зеркала мрачно взирала все та же помятая, небритая физиономия. Он мысленно выругался и полез за айфоном.
– Луис?
– Bonjour, mon ami.
Уж лучше Луис, чем кто-нибудь из директоров со своими «неразрешимыми» проблемами. Только их деловой мути сейчас и не хватало!
– J'écoute.
– Завтра утром, в половине одиннадцатого в аэропорту, – сухо изрек француз. – Рейс из Парижа. Милен.
– Без фамилии?
– Милен Арден. Современный аналог Мессинга, если тебя это интересует. Пришлешь машину. И возьмешь на себя все ее расходы.
– Оплата?
Ощущение было такое, будто абонент на том конце брезгливо скривился:
– Вовек не расплатишься.
– А если серьезно? – Аверонский напрягся.
– Мне ничего не нужно.
– Ты говоришь о бескорыстии, Луис? Ты?
– Да, говорю. Я позвонил – назначил встречу, позвонил в аэропорт – заказал билет. И все. Никаких усилий, Алекс. Это было просто. И бесплатно, – француз усмехнулся. – Может, мне еще счет за телефон выслать?
– Я плачу не за работу.
– Ты платишь за конфиденциальность, – холодно подтвердил Луис. – А я отказываюсь брать.
Аверонский слушал, чувствуя, как в груди содрогается новый вулкан панического бешенства. Мерзкое сочетание. Неизведанное ранее. И потому из-за одного этого стоило драться за возвращение бессмертия.
– Спи спокойно, Алекс. Я и без твоих грошей буду нем, как рыба.
– Гордыня – никудышный союзник, – уже по-русски произнес Аверонский в замолчавшую трубку и откинулся на спинку сиденья. – Значит, первого ножа в спину стоит ожидать от тебя, Луис? Логично. Ты слишком много знаешь, mon cher ami, а теперь, когда у тебя развязаны руки, когда ты непостижимым образом догадался о моем проклятии, ты пустишься во все тяжкие. Гроши, говоришь? Ну да, гроши в сравнении со счетами в Швейцарии, гроши в сравнении с акциями моих компаний…
Айфон снова ожил. На сей раз из динамика полился скорбный плач «Лунной сонаты», и Аверонский непроизвольно подобрался, прежде чем «снять трубку».
Журчание воды. И тишина. Он знал, что она сдерживает дыхание.
– Вы позвонили, чтобы молчать, мадемуазель Хелмс?
– Мне нужно с вами поговорить, – выдохнула девушка.
– Запишись на прием у секретаря.
А я пока подумаю, чем тебя купить. Жаль, фокус с красками больше не пройдет: поторопился.
– У вас нет секретаря.
– Как раз подыскиваю.
– Отражение в стекле еще можно списать на обман зрения, – сказала Софи уже увереннее, – но с каких пор вы стали бриться?
Аверонский скрипнул зубами.
– С сегодняшнего утра.
– Вы действительно очень заняты, Александр?
– Видимо, придется освободиться.
– Где и когда?
Короткий взгляд на часы.
– Я подъеду к Бастионной горке часа через полтора.
– Так далеко уехали?
– Нет. Просто нужно, – усмешка, – побриться.
Айфон вернулся в бардачок, Аверонский – в хорошее расположение духа. Что же мы будем с тобой делать, София…
Мимо пропыхтел грязный Икарус, обдав «шестерку» сизым облаком выхлопного газа. Школьная экскурсия к морю? Не в аэропорт же эта дребезжащая колымага покатила. Хотя, что в такую погоду можно было делать у моря? Чаек отстреливать? Аверонский прищурился. Действительно, что можно делать у моря с красивой девушкой? С очень красивой девушкой, черт бы ее побрал!
Аверонский запустил двигатель. Что ж, Софи, ты сама напросилась.
BMW плавно развернулся, перегородив дорогу, и тихо зашелестел шинами по уже успевшему подсохнуть асфальту.
***
Софи нервничала. Отсидев пятую точку на жесткой деревянной лавке, замерзнув и истоптав Бастионную горку вдоль и поперек в попытке согреться, она давно начала жалеть о скоропалительном вызове, брошенном Аверонскому. Внутри у нее все дрожало, и мысль о трусливом бегстве все назойливее вертелась в голове.
Софи злилась на надоевший зонт, на какого-то тощего типа с серым дипломатом, таскавшегося за ней хвостом, куда бы она ни направилась, и явно набиравшегося храбрости для знакомства. На звон воды в крошечных ручейках-водопадах, стекающих по каменистому руслу. На безысходное свинцовое месиво облаков, грузно ползущих по небу. На промозглую осень. Вдобавок ко всему, в новой куртке было ужасно неудобно, а растрепанные ветром волосы напитались изморосью и отяжелели. Ей следовало забежать домой и переодеться – за полтора часа успела бы обернуться. Но она не забежала. Дома мог быть Макс, сачкующий с уроков, и уж наверняка – Андрей Васильевич, у него сегодня выходной. Смогла бы она удержаться от искушения поделиться с ними грандиозной новостью? Не уверена. А ведь она чувствовала: от ее молчания зависело слишком многое. «Величайший из вампиров» – Софи невольно улыбнулась – вдруг стал уязвимее ребенка. Напряжение и испуг явственно сквозили в его голосе. Знал ли он, что так случится, или безумная метаморфоза застигла его врасплох? Столько вопросов, столько эмоций, столько нервов.
В двадцатый раз глянув на старенькие наручные часы – опаздывает! – Софи обхватила себя руками за плечи и вдруг сквозь деревья увидела, как заворачивает к киоскам внизу, за дорогой, неизменный черный BMW. Хищный, как акула, поразительно точно отражающий темперамент своего владельца. Сердце ухнуло в глубокий, холодный колодец и там взорвалось бешеной пульсацией. Кровь прилила к лицу. Софи вскинула руки и прижала ладони к щекам. Ну вот, дождалась.
Что теперь? Спускаться? Или подождать, пока сам поднимется? Если удачно встать, снизу ее не больно-то и разглядишь.
Аверонский вышел из машины, хлопнув дверцей, и направился к киоскам. Софи наблюдала. Лохмотья мокрых октябрьских листьев на ветках деревьев почти загородили весь обзор. Что ему понадобилось у ларьков? Чебурек с «котятами»? Софи нервно хихикнула и подскочила от неожиданности. В куртке запищал телефон.
– Видишь меня? Спускайся.
Она не ответила, быстро отключив связь. Постояла, тупо уставившись на ни в чем не повинный мобильник. Вот тебе и первый ответ.
Аверонский дожидался, пока она спустится, облокотившись на машину и неторопливо доедая какой-то пирожок, завернутый в промасленный бумажный пакет. Чисто выбритый, в солцезащитных очках. Маскировался, что ли? Пытался слиться с толпой? Крайне неудачно: такую аристократическую осанку и надменно вздернутый подбородок толпа не принимала, выплевывала как чужеродный элемент.
Софи перебежала дорогу. Аверонский тем временем скомкал пакет и прицельно отправил его в ближайшую урну для мусора.
– Бумажку нужно было швырнуть на тротуар, – заметила Софи, останавливаясь.
– Зачем?
– Чтобы соответствовать новому образу. Вы же у нас теперь мажор, сын какого-нибудь столичного криминального авторитета.
Аверонский внимательно посмотрел на урну, Софи – на полоску зубов между его приоткрытыми губами.
– Для мажора уже староват, для сына тем более, – возразил Аверонский спокойно, – учитывая, что драгоценный родитель скончался в… дай бог памяти, тысяча пятьсот сорок втором.
– Ну… Все равно, – Софи неуверенно улыбнулась. Дурацкое ощущение: не видеть глаз собеседника. Аверонский тем временем распахнул перед ней дверцу машины:
– Садись.
Она не посмела ослушаться. Сама не поняла, как очутилась в «шестерке» и закинула зонт и сумку на заднее сиденье. Мысль о похищении, удушении, расчленении – полный набор леденящих кровь ужасов – лишь вскользь коснулась сознания и растворилась в ласковом, пахнущем кожей и легкой горечью мужского парфюма тепле. Сквозь ветровое стекло Софи наблюдала, как Аверонский обходит машину. Затем дверца водителя открылась, и он сел в салон. Положил руки на руль, точно раздумывая, куда поехать.
И вот тут у Софи сдали нервы. Подавшись к нему, она робко дотронулась дрожащими пальцами до его щеки и зачарованно прошептала:
– Как это возможно?
И тут же, устыдившись неуместного порыва, отпрянула.
– Как-то, – отозвался Аверонский, убирая в бардачок очки и выключенный айфон.
– Вы человек, у вас есть душа, – пробормотала Софи.
– Что ты несешь.
– А манеры улетучились вместе с черным могуществом?
– Извини. Это неожиданно. Свалилось как снег на голову и разметало все мои планы. К чертям!
– Вы всегда все планируете, Александр?
– Нет. Но такие вещи предпочел бы знать заранее и не назначать до тех пор, пока не обеспечу, самое малое, запасной аэродром. Ты любишь море?
Зачем она села в машину?! Он больше не был вампиром, а она продолжала подчиняться. Не надо про море.
– Вы хотите знать, кому я успела рассказать…
– Я хочу, – раздельно, с прорезавшимся акцентом перебил Аверонский, – провести этот день на рижском взморье в обществе милой юной девушки.
– А не слишком ли юной для… – с иронией начала Софи и смущенно запнулась под пытливым взглядом.
– Это уж тебе решать.
Ну кто ее за язык тянул! Пять веков – безумный срок, но даже если забыть о нем, отбросить, оставалось лет… тридцать шесть? Софи неуютно повела плечами: второй вариант пугал еще сильнее.
– Так значит, едем?
Софи беспомощно пожала плечами и отвела взгляд. Секунды капали в пустоту, и перед ней вдруг с необычайной ясностью начала вырисовываться ужасающая перспектива. Дикий каменистый пляж, холодные, пенистые волны и утопленница. Вооруженный до зубов своими вампирскими примочками Макс лезет в дом Аверонского, в пустой ночной квартире дядя Андрей поднимает трубку телефона. «Простите за беспокойство в столь поздний час», – произносит скорбный голос: «Однако вы должны приехать в морг для опознания тела…» Трубка падает и раскалывается, покрывается трещинами. Мама хватается за сердце, отец мчится в Ригу. А ей уже все равно: на ней белая, белая простыня…
– Александр, – Софи дернулась, схватившись за ручку двери.
Она и не уследила, как BMW аккуратно вписался в поток машин на шоссе.
– Да?
– Мне кажется, – выдохнула она, медленно откидываясь обратно на спинку сиденья и ощупью находя ремень безопасности, – я пожалею об этом.
– Постараюсь, чтобы не пожалела, – возразил Аверонский.
Софи с сомнением покосилась на него, но не дождалась больше ни слова и обреченно уткнулась в боковое стекло.
Из всех поездок на машинах у нее в памяти сохранилось лишь одно яркое, как вспышка, воспоминание из детства. У знакомых была «Волга» – роскошная по тем временам. Синяя «Волга» летела по загородной дороге, упирающейся в самое небо, от скорости кружилась голова и слабели ноги, и от глупого страха – мы вот-вот въедем в море! – детское сердечко обмирало. Софи пыталась заполнить этим воспоминанием гнетущее ожидание, только не получалось.