И российская правящая верхушка, которая восприняла указанную доктрину, оказалась «святее Папы Римского», т. е. реализовывала ее на практике более последовательно, чем Запад, откуда она пришла: «Как бы ни были различны взгляды на широту прав и задач государства, нигде, кроме России, нет со стороны последнего такого полного отречения от своих существеннейших обязанностей в отношении народного хозяйства. Даже в странах, где принципом государственной деятельности поставлен экономический либерализм, строго и систематически проводимый, никогда государство не отрекалось от положительного творчества в области народного труда. Государственная власть в Англии при полном и безусловном признании свободы личной инициативы и почина более, чем где-либо, служила народному хозяйству. Сила личного почина совокуплялась там всегда с мощью почина государственного, взаимно укрепляя друг друга. Государство направляло все свои силы, всю политику к открытию новых рынков, к облегчению и развитию частной предприимчивости, к защите английского хозяйственного интереса. То же в большей или меньшей степени встречаем мы повсюду, от стран самых просвещенных и до стран самых диких».
С момента написания этих строк Шараповым прошло 127 лет. А такое ощущение, что все сказанное относится к современной России. Уже два десятилетия у нас идут непрерывные экономические «реформы» под флагом «либерализма». Государство сворачивает свое прямое присутствие в экономике, проводя массовые приватизации государственных предприятий, переходящих в руки спекулянтов и иностранцев. Государство снижает долю федерального бюджета в перераспределении национального дохода. Государство отказывает работникам наемного труда в защите их интересов перед натиском корпораций-работодателей. Государство отказывается от регулирования цен и тарифов. Государство не желает более защищать отечественного товаропроизводителя (власти объявили о вступлении России во Всемирную Торговую Организацию, что означает ликвидацию таможенных пошлин, ограждающих российский рынок от импорта). Государство отказывает отечественному товаропроизводителю в дешевых кредитах и толкает его в смертельные объятия международных ростовщиков. Наконец, государство не бросает отечественному товаропроизводителю «спасательный круг» во время кризисов. В общем, государство в России последовательно снимает с себя многочисленные обязанности в сфере экономики согласно канонам так называемого «Вашингтонского консенсуса» (доктрина «экономического либерализма», разработанная в Международном Валютном Фонде в конце 1980-х гг. специально для стран периферии мирового капитализма и последовательно навязывавшаяся им Фондом).
А вот на Западе о теориях «государственного невмешательства» порой полностью забывают. Особенно во время острых экономических кризисов. Так, во время последнего финансового кризиса в США казначейство бросило банкам Уолл-стрит «спасательный круг» в виде 800 млрд. долл. А это, между прочим, деньги американских налогоплательщиков. Это не просто отход от доктрины экономического либерализма. Это, как признают некоторые американские эксперты, самый настоящий «банковский социализм». Государственный бюджет используется не только для строительства «банковского социализма», но также в качестве кормушки для многих крупнейших корпораций, получающих государственные заказы (регулярно, а не только во время кризисов). Такие корпорации давно забыли, что такое конкуренция и рынок. Они живут при так называемом государственно-монополистическом капитализме, когда происходит сращивание государства и крупного бизнеса.
О государственной бюрократии и пренебрежении отечественным опытом
Но вернемся к дореволюционной России, разделенной на две части, два народа. Со времен Петра I «русское государство все более и более изолировалось. Между Царем и народом возрос официальный государственный строй, работавший все время для отвлеченной идеи государства и никогда не имевший в виду живого народа. Сложились учреждения – органы этой государственной идеи, работавшие для нее с большим или меньшим успехом. Возникла обширная, разветвленная бюрократия, совершенно заслонившая собой русский народ».
Такое изолированное и «самодостаточное» существование государственной бюрократии было еще терпимо в России крепостной. После начала реформ Александра II все общество пришло в движение: «Насильственный, но привычный союз помещика с крестьянами лопнул, и каждая сторона должна была искать новые экономические формы для своего труда». Помещикам не оставалось ничего другого, как превращаться в предпринимателя-капиталиста. А крестьянин мог себя реализовать лишь как наемная рабочая сила. Но самостоятельно себя реализовать в новых условиях толком не мог ни помещик, ни крестьянин. И все это еще совпало с переворотом в области техники и промышленности: «Железные дороги, телеграфы, газеты, крупные фабрики, таможенная война, погоня более передовых в промышленности наций за новыми рынками – все это обрушилось сразу на Россию и застало ее буквально врасплох».
Казалось бы, в этих условиях на помощь растерявшимся помещикам и крестьянам, становящимся на ноги российским предпринимателям, всему народу, нуждающемуся в железных дорогах и других достижениях технической цивилизации, должно прийти государство с его денежной казной, дешевым кредитом, защитительным таможенным тарифом, казенными заводами и компаниями, рабочим законодательством и т. д.
А что было на самом деле? Шарапов писал: «Официальная Россия в ужасе замахала руками и под влиянием господствовавших теорий стала открещиваться от всякого вмешательства в народное хозяйство. Россия живая – крестьяне, помещики, горожане, промышленники, торговцы – была выдана с головой новому движению и должна была бороться и приспосабливаться, как умела».
Далее Шарапов отмечает, что русскую историю XIX века с точки зрения отношения государства к народному хозяйству можно разделить на два периода: а) дореформенный; б) послереформенный.
Первый период выражается «в покровительстве народному труду, пусть даже только механическом – посредством высоких таможенных пошлин, высокого налога на путешественников, внешнего упорядочения государства, умной и бережливой финансовой политики». Особенно такое государственное покровительство проявлялось при Николае I.
Второй период – «эпоха великих социальных и гражданских реформ, эпоха огульного и беспощадного отрицания всего прошлого. Вместе с «“либерализмом” политическим воцарился “либерализм” экономический. Увлеченное бурным потоком “прогресса”, правительство делало лишь одно – противоположное идеалам и задачам минувшего тяжелого, но экономически умного царствования. Место серьезных министров-хозяев, вроде Канкрина, Киселева, заняли совершенно легкомысленные люди, отрицавшие даже саму идею руководства народным трудом и хозяйством. Управление перестало существовать».
В одной из своих поздних работ «Финансовое возрождение России» (1908) Шарапов еще раз с прискорбием констатирует, что сложившаяся в стране финансовая система построена на заимствованных теориях, которые не учитывают особенности русского человека: «Русская финансовая система взяла себе в основание не русскую науку, не данные русской психологии и экономии, а случайные теории, возникшие в странах иного экономического склада и на почве иных экономических данных». Почему-то вспоминаются слова из рассказа Николая Лескова (1831–1895) «Железная воля»: «Что русскому хорошо, то немцу смерть; и наоборот». Не исключаю, что идея рассказа могла быть подсказана писателю окружающей жизнью, когда «благородные» сословия в России стали во всем подражать европейцам (хотя в центре его рассказа – немец, живущий в России).
Вот и сегодняшние наши «реформаторы» делают все «противоположное идеалам и задачам прошлого минувшего тяжелого, но экономически умного» периода нашей истории. Речь идет о минувшем советском периоде, когда экономическая функция государства была ярко выражена и проявлялась в планировании народного хозяйства, надежной защите советской экономики от хищных устремлений международных корпораций, регулировании цен и тарифов, освоении природных богатств Севера, Сибири, Дальнего Востока, поощрении научно-технического прогресса, поддержании военно-промышленного потенциала страны и т. п. Сегодняшние власти Российской Федерации стараются замалчивать опыт управления народным хозяйством в советский период, поскольку любое сопоставление того времени и нынешнего – не в их пользу.
В дореволюционной России в ее столице Санкт-Петербурге министерств и ведомств расплодилось множество. При этом ни одно из них за народное хозяйство в целом, как пишет Шарапов, не отвечало: «В государственном механизме России не хватает малого: нет органа, которого прямой задачей являлась бы забота о народном хозяйстве, руководство народным трудом, защита национально-экономических интересов! Вести народное хозяйство, иметь ясный план русской промышленной деятельности, поднимать голос за русский национальный интерес – попросту оказывается некому, даже при том непомерном изобилии ведомств и начальств, которым поистине болеет Россия».
Вот и сегодня в Российской Федерации имеются различные министерства: финансов, экономики, промышленности и энергетики, сельского хозяйства, регионального развития и др. Плюс к этому Банк России. Но за развитие в целом никто не отвечает. Одно ведомство «борется с инфляцией», другое – отвечает за «удвоение ВВП», третье – обеспечивает «инвестиционный климат» и т. д. А реальное отечественное производство гибнет, цены растут, безработица на высоком уровне, народ нищает, страну лихорадят постоянные кризисы. Уже не приходится говорить, что отсутствует «ясный план русской промышленной деятельности». И это при том, что у нас накоплен уникальный опыт средне- и долгосрочного планирования народного хозяйства в течение нескольких десятков лет.
Вновь возвратимся к дореволюционной России. Шарапов отмечал, что отсутствие минимальной заботы о народном хозяйстве со стороны бюрократического государства привело к тому, что благополучие официальной (бюрократической) России оказалось под угрозой: «Наша финансовая политика, имеющая единственной задачей – отыскивать во что бы то ни стало средства для удовлетворения официальной России, становится в тупик. Средства истощены, плательщик разорен, долгов накопилось столько, что делать новые уже не имеет смысла. Русскому государству грозит то же истощение сил, которым страдает и русский народ; правительство пришло к сознанию, что заботу о народном хозяйстве сложить с себя нельзя, что волей-неволей нужно что-то сделать для народного труда и хозяйства». В общем, бюрократическое государство с ужасом увидело, что сук, на котором оно сидит, им же подрублен. Ситуацию надо срочно спасать. Напомним, что Шарапов об этом писал в 1885 г. Как же государственные чиновники стали спасать ситуацию (вернее, самих себя)? Они выбрали самый простой путь: привлекать в Россию иностранный капитал, который будет за правительство «поднимать» и «развивать» народное хозяйство, не думая при этом о последствиях подобного привлечения в страну «капиталистических варягов».
Сегодняшние наши власти, послушно и последовательно проводя политику «экономического либерализма», делают то же самое: они «привлекают иностранные инвестиции», т. е. окончательно подрубают сук, на котором сидят. Как говорится: «История учит, что она ничему не учит». В России это особенно справедливо в отношении тех, кто прилежно выучивает западные экономические теории.
О ядовитых плодах западной финансовой науки
Наиболее важной частью западной экономической «науки», по мнению Шарапова, является финансовая «наука». Финансовая «наука» современности подобна военной науке. Обе изобретают новые орудия борьбы. Та финансовая «наука», которую взяли на вооружение российские «молодые финансисты», была, однако, предназначена не для укрепления позиций России, а, наоборот, для того, чтобы Запад сумел одержать победу над нашей страной. В работе «Бумажный рубль…» Шарапов писал: «В экономике, основанной на борьбе, часть ее, финансовая наука, является совершенно последовательным орудием борьбы. Подобно тому, как военные техники с величайшей быстротой изобретали в последнее время все ужаснейшие орудия разрушения, западная финансовая наука, развиваясь неумолимо последовательно в одну сторону, выковывала наиболее совершенное орудие для экономической борьбы, переводила эту борьбу с маленького единоборства какого-нибудь сапожника с потребителем или ростовщика с должником на борьбу Ротшильда с целым человечеством, на борьбу мира англо-саксонского с германским из-за рынков для мануфактур или на борьбу Америки с Россией из-за золота и пшеницы».
Мысли С. Шарапова о «военной» западной финансовой функции перекликаются с размышлениями близкого к славянофилам русского предпринимателя Василия Кокорева. В книге «Экономические провалы» (1887) он писал о славной русской истории и говорил, что Петр Первый сначала на поле боя терпел поражения. Но затем смог «к удивлению всей Европы заявить такой исполинский рост военной силы, что после присоединения Крыма и побед на Альпах, в Польше и Финляндии, через 100 лет от времени Нарвского поражения мы вступили в Париж победителями и даровали всей Европе мир и освобождение от порабощения Наполеоном I. Мы вырастали в военном деле на почве незыблемого сознания своего будущего великого назначения и на силе духа, верующего в народную мощь; но в деле финансов после каждого поражения мы, наоборот, падали духом и, наконец, до того приубожились, что во всех действиях наших выражалось постоянно одно лишь рабоподражательное снятие копий с европейских финансовых систем и порядков. Продолжая идти этим путем, мы утратили уважение к самим себе и веру в самих себя». «Финансовая война против России настойчиво ведется Европой с начала 30-х годов; мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы», – развивает свою мысль Кокорев.
Итак, едва Россия пришла в себя от войны с Наполеоном, как Европа опять ополчилась против России, причем оружие было применено совершенно новое, неизвестное русскому человеку и даже государственным мужам. Это и не удивительно: к этому времени Европа уже полностью встала на путь капитализма, всем правили короли биржи и банкиры-ростовщики, а у них главным орудием борьбы были не пушки и снаряды, а кредиты и деньги. Говоря о «собственном недомыслии», Кокорев имел в виду, прежде всего, легкомысленное восприятие государственными деятелями России западных финансовых теорий, предназначенных не для укрепления, а для ослабления государственной мощи нашей страны.
Справедливости ради следует отметить, что Кокорев на несколько лет раньше Шарапова стал громко и энергично обличать западную экономическую и финансовую науку. Не исключено, что именно Кокорев, которого называли «экономическим славянофилом», подвиг Шарапова на размышления о том, какой должна быть денежная система в русском самодержавном государстве. Кокорев особенно акцентировал внимание на том, что западные финансовые теории загоняли Россию в долговую кабалу западным ростовщикам. Кокорев отмечает, что «новые финансисты» эпохи Александра II «сговорились с нашими западными завистниками и стали соединенными силами… проводить идею… о невозможности Верховной Власти разрешать – без потрясения финансов – печатание беспроцентных денежных бумажных знаков на какие бы то ни было производительные и общеполезные государственные потребности… Мы могли бы на эти деньги построить дома у себя, все нужные для железнодорожного дела заводы; но мы, неизвестно почему и зачем, не решились отступить от исполнения чужеземного догмата, вовсе не подходящего к образу Всероссийского правления, и всецело подчинились указаниям заграничных экономических сочинений… Теперь… мы взвалили на народную спину такой долг по платежу, который поглощает почти треть из общего итога государственных приходов… Вот вам и теория, вот вам и плоды каких-то иностранных учений и книжек!.. Извольте-ка теперь тянуть лямку платежей, в которую запряжена Русская жизнь лжемудрою теорией на целые полвека».