- Зачем пришел? - раздался недовольный голос. Филя огляделся - ни души. Кто с ним говорит?
- Наверх посмотри.
Филя поднял голову и увидел, что челюсти грифона шевелятся.
- Аааа!!! - закричал Филя, отскакивая подальше. Горгулья, чудище! Ожила, разговаривает, сожрет!
- А вот этого не нужно, - устало сказал Грифон. - Ночь-полночь, а ты орешь, как резаный. Разбудил меня, теперь прыгаешь.
Филя собрал рубашку на груди в кулак, силясь унять сердцебиение. Босые ноги примерзли к граниту, жжение и боль стали почти невыносимыми. Падать нельзя: отморозит бока - смерть. Он оглянулся: по проспекту, шедшему вдоль набережной, проехала одинокая машина. Свет ее фар мигнул вдали и исчез.
- Замерз? - спросил Грифон. - Погоди, подую.
Чудище со свистом втянуло воздух и мощно дохнуло Филе прямо под ноги. Лед разлезся, образовалась лужа. Грифон пыхнул огнем еще раз, и Филе показалось, что вокруг него образовался островок лета. Он закрыл глаза, купаясь в теплом потоке.
- Надолго не хватит, - предупредил Грифон. - Я бы на твоем месте убрался отсюда побыстрее.
- Вы не знаете, как я сюда попал? - спросил Филя, подходя ближе. Страх отпустил его - раз обогрел, значит, пищевого интереса не имеет.
- Как-как? Ногами пришел. Влез на меня и уснул. Я еще подумал, какой странный бомж.
- И долго я спал?
- Полчаса, а то и больше. У меня часов нет, за точность не ручаюсь. Да, ты еще мне за крыло что-то засунул, возьми.
Филя подошел поближе и осторожно ощупал пространство между крыльями. Там лежал завернутый в лист пергамена ланцет.
- Я пришел сюда рисовать! - воскликнул Филя.
- Большой оригинал, - заметил Грифон и взмахнул крыльями, будто очищал их от пыли. - Картограф, да?
- Угадали.
- Не угадал. Вижу. Садись, рисуй, раз явился. Смотри, кровью не заляпай, меня только весной вымоют.
- Я ототру, - пообещал Филя, устраиваясь у Грифона на спине. Он аккуратно разложил пергамен на каменных лопатках, закатал рукав и безжалостно чиркнул ланцетом вдоль синей жилы. Хлынула кровь. Она залила Филины штаны, перепачкала упругие бока Грифона, обагрила золотые крылья. Времени на созерцание не было. Филя погрузил пальцы в кровь и принялся за дело. Черточки, линии, завитушки испещрили пергамен, въедаясь в глубокие слои, словно ядреный уксус. Филя смежил веки - так рисовать было легче и сподручнее, ничего не отвлекало. Он выбросил из головы все заботы, его не волновало, как он будет останавливать кровь и сможет ли вернуться домой до того, как окоченеет насмерть. Теперь был только Грифон и карта, создающаяся на его спине.
- Ты долго еще там будешь возиться? - капризно сказал Грифон. - Я устал. Слезай!
- Потерпите, я заканчиваю. Будете отвлекать, дольше получится.
- Ну-ну... А меня нарисуешь?
- Не могу. На карте не должно быть ничего лишнего.
- Это я-то лишний? - обиделся Грифон. - Проваливай! Кыш, кыш с меня! Молокосос!
Филя слез. Карта была готова. И вдруг что-то мощное, как таран, сбило его с ног, и он кубарем покатился вниз, к ледяной воде Нави. Проклятый Грифон задел его крылом! Филя поднялся, весь в крови и снегу. Он ни на секунду не выпустил из рук карту, прижимал ее к животу.
- Ой! - вскрикнул Грифон. - Я нечаянно. Я не хотел. Ты живой?
- Живой, - мрачно сказал Филя. - Кровь сами вытрете. Я пошел.
- Постой, так нельзя! Тут детки ходят. Увидят, что я скажу?
- Ничего! Вы памятник, вам молчать положено.
- Ну, пожалуйста, - заныл Грифон. - Хоть с лопаток сотри, чешется.
- Ваши проблемы! - Филя был непреклонен. - Счастливо оставаться!
И он пошел вдоль проспекта, всматриваясь в темноту в надежде поймать такси. Дорога была пустынна. Кровь продолжала сочиться из раны. Филя, стянул с себя рубашку и намотал ее на руку. Повязка получилось нетугой, но это было лучше, чем ничего. Он не хотел испугать водителя, к которому сядет в автомобиль.
В спину Филе стрельнул поток света, он обернулся и что есть сил замахал здоровой рукой. Небольшой горбатый автомобиль с оленем на капоте резко затормозил. Филя кинулся к нему.
- Помогите! Довезите домой!
- Садись, - сказал знакомый голос.
Это был Степка - тот самый парень из бань. Рыжая шевелюра, конопатое лицо, только в нем больше не было мальчишеской придурковатости. Он выглядел старше и солидней, как будто за неделю прибавил в возрасте. Одетый в китель с погонами, он лениво барабанил пальцами по рулю, ожидая, когда неловкий Филя с отмерзшими ногами закарабкается внутрь.
- Ограбили? - спросил Степка небрежным тоном.
- Нет... то есть да, да! - спохватился Филя, понимая, что про Грифона и карту надо молчать. А то отвезет не в Малярово, а в сумасшедший дом. - Я возвращался из бань, кошелек был толстый, торчал из кармана. Они подкрались и хрясь по голове! Я упал. Проснулся - ни пальто, ни денег.
- Они и руку тебе повредили? - чуть насмешливо сказал Степка, косясь на него. Автомобиль резко рванул вперед, высвечивая занесенный снегом путь.
- Руку я в бане повредил. Осколком. Уронил бокал, пока собирал в совок, порезался. Замотать было нечем - вот, решил, сорочкой. А ты какими судьбами здесь?
Степка поправил воротничок, словно тот его душил.
- Еду от дамы сердца. Еще вопросы будут?
- Нет, что ты, что ты! Я не хотел... я просто...
- Вот и славно. Куда тебя везти?
- В Малярово.
- Гм, далече. Ладно, довезу, раз такое дело. Заявление писать будешь?
Филя, который возился со своей повязкой, не сразу понял, о чем речь.
- Нет, не буду. Зачем? Все равно не найдут.
- Вот из-за таких, как ты, они и ходят табунами. Лень, что ли, заявить? Оборзевших ищут на совесть.
- Знаю-знаю, как они ищут. У меня сестру украли - до сих пор ни слуху ни духу. Хоть сто заявлений напиши, толку нет.
Степка что-то буркнул и несколько остекленело уставился на дорогу. Филя прекратил ежиться, ступни потихоньку оттаивали, взрываясь изнутри игольчатой болью. Кровь остановилась, повязка больше не мокла. Карту он спрятал в трусы, и она мешала ему сидеть.
- Ты ведь не лакей? - спросил Филя осторожно.
- Догадливый! - усмехнулся Степка, закладывая крутой вираж в стиле Вити.
- А кто тогда? Полицейский?
- Почти.
- Следователь?
- Вроде того, на полставки. А так занимаюсь частным сыском. Нуждаешься в моих услугах?
- Пожалуй, да! - воскликнул обрадованный Филя. - Дорого берешь?
- Дорого, - улыбнулся Степка. - Я ж профессионал, не хухры-мухры. Сестру, говоришь, украли? Видел негодяя?
- Да! Видел! Ты мне, наверное, не поверишь...
- Отчего же, и в наши дни сестер крадут. Недавно был случай в соседнем околотке - украли старуху восьмидесяти лет. Кому сдалась, не ясно. Все богатство - штук сто погребальных чепчиков.
Филя прикусил губу. То, что воруют и младенцев, и старух, его вовсе не удивляло. Такой уж век, народ распустился, грабит, тащит, расхищает. Но как сказать про краба? Очень, очень не хочется в сумасшедший дом.
- Понимаешь, - сказал Филя, понижая голос, хотя никто не мог их подслушать. - Я видел похитителя, и он немного необычный.
Степка презрительно фыркнул. И тут до Фили дошло, что ничем он его не удивит. Степка был в банях, он видел весь этот сброд - кентавров, змеев, омаров. Спрута видел. Это уж совсем ни в какие ворота! Степка поймет!
- Короче, он краб, - выпалил Филя. - Самый натуральный, с клешнями. Мы выходили из вокзала, он нас подловил, схватил сестру и уехал.
- Краб, говоришь? - задумчиво сказал Степка, притормозил и вынул записную книжку. - Он один был?
- Нет, с ассистенткой. Маша, или Катя. Да, кажется, Катя! Красивая такая.
- Постой, запишу. Давай все с начала по порядку.
И Филя в который раз рассказал историю похищения Настеньки. Степка одной рукой рулил, другой делал пометки в книжке, прижав ее краем ладони к колену. Когда они приехали в Малярово, Луна нагло повисла в небе, голая, без облаков.
- Если узнаю что-то, приеду, - сказал Степка, высаживая Филю. - Отбегался твой краб, изловим злодея.
- Спасибо, что подвез. Заплатить только не могу, нечем.
- Обижаешь. Кто обирает попавших в беду, будет гореть в Аду. Хороший стишок, правда?
- Очень, - соврал Филя и пожал Степке руку. Машина унеслась прочь.
Дверь была по-ночному заперта, и Филя проник в дом через окно на веранде. Как он выбрался? Как попал на набережную? Может, черт вытянул его через печную трубу и пронес над городом? Этакую скачку он бы запомнил. Нет, здесь что-то другое. Филя лег на тюфяк, вынул из трусов карту и положил ее на стол. Сон сразу же одолел его.
- Дурак ты, Филя, как есть дурак, - сказал Додон, подлетая к уху.
- Чего вы обзываетесь?
- А то! Кому было сказано не раздеваться на ночь? Отморозил культяпки?
- Отморозил, - вздохнул Филя.
- Вот! Тебе наука.
- Вы не знаете, как я там очутился?
Додон кашлянул.
- Тайна сия велика есть.
- Не мутите воду. Как? И зачем? И дома рисовать можно.
- Не все и не всегда. Есть карты, которые надо рисовать особо. Бывалые картографы это знают. Одни под крышу, к голубям забиваются, другие в дыры лезут. Тебе вот к Грифону подсуропило попасть.
- И все же, как я там очутился? Сам дошел?
Додон помялся и неохотно сказал:
- Я перенес. Не маши руками, Витязя разбудишь!
- Могли бы захватить мне пальто. Трудно было?
- Трудно! Я тебе не ломовая лошадь. Велел в пальто спать, а ты разганишался. Карту нарисовал?
- Как видите, - Филя кивнул в сторону стола.
- Вот и славно. Можешь отдыхать, картограф. Я приду на той неделе, в субботу.
- Зачем?
- Как зачем? Опять рисовать будем. Готовь пергамен.
И Додон исчез. Филя угнездил голову на подушке, а стопами уперся в остывающую буржуйку. Как бы сделать так, чтобы Додон пореже прилетал? Икону обносить вокруг дома? Чесноком натираться? Еще одна ночь на спине у Грифона, и он покойник.
Утром он не смог подняться с постели. Хребет ломило, ухало в висках, откуда-то изнутри шел нестерпимый жар.
- Что с тобой? - в тревоге спросил Витя, когда услышал сдавленный стон.
- Не знаю, - слабо сказал Филя, натягивая одеяло до ушей. - Плохо что-то. Я сейчас встану.
- Лежи, лежи! - Витя пощупал ему лоб. - У тебя опять трясуница!
- Не трясуница. Простудился я, продуло.
- Эх, говорил я, надо форточку на ночь закрывать, а ты: задохнемся, задохнемся. Болей теперь! Постой, не вертись. Сейчас принесу тебе пойло.
Витя ушел в кухню, и через несколько минут вернулся оттуда с кружкой, полной коричневой жидкости.
- Ивовый отвар, - сказал он. - Пей весь, только не торопись, кипяток.
- А аспирина нет? - спросил Филя, чуть поднимаясь на локтях.
- Вредно лекарствами травиться. Окопытишься! Давай, пей, а то остынет.
Пока Филя давился ивовым отваром, Витя подошел к столу, схватил карту и начал рассматривать.
- Это она? - хрипло спросил Витя.
- Вроде. Не знаю. Тебе видней.
- А почему она такая?
- Какая?
Витя протянул ему пергамен. Это была бы великолепная карта, если бы не одно «но». Когда Филя упал с Грифона, не успевший засохнуть рисунок смазался о его живот. Теперь можно было различить только отдельные черты той местности, которую она изображала: поле, небольшой домик на высоких сваях, реку, петлями изрезавшую местность, и огромного крота в нижнем правом углу - единственный кусок, избежавший смазывания. Одни линии были видны четче, другие слабее, но весь лист был бурым, неопрятным. Филя выругался. Изо рта полезли слова, за которые ему матушка в свое время мыла ему язык хозяйственным мылом. Халтура!
- Я перерисую, - пообещал он и попытался сесть, но от слабости завалился на бок.
- Не получится, - грустно сказал Витя. - Карта - это судьба. Стало быть, она такая.
Он свернул пергамен в трубочку и спрятал его в ножку кровати, которая оказалась полой внутри.
- Прости, - прошептал Филя.
Тюфяк покорно принял его, мысли разбрелись, в горле елозил горький комок.
«Может, у меня и правда трясуница, - уныло думал он. - Заслужил, ничего не скажешь. Хорош картограф! Не уберег рисунка. А все эта бестия, Грифон. Так бы и разбил ему морду, уроду каменному!»
Но на гнев сил не было, он устало водил глазами по потолку и наконец уснул. Через пять дней лихорадка прошла, и он уже мог без посторонней помощи совершать паломничества к ночному горшку. Рана на руке затянулась, но остался длинный рваный шрам, изредка сочившийся сукровицей. На душе было тяжко. И не только испорченная карта была тому причиной. Когда Варвара Михайловна растирала его водкой, он снял кальсоны и увидел, что ноги покрылись странной серебристой коростой.
- Что это у вас? - спросила Варвара Михайловна. - Никак, чешуя?
Испуганный Филя молча обозревал свои конечности, как будто они заявили о независимости и попросились выйти из состава тела.
- Не знаю, - проблеял он и попытался отколупнуть одну чешуйку. С тихим шелестом она отделилась от кожи и упала на простыню.
- Я вам скребок принесу, - сказала Варвара Михайловна и ушла.
Весь вечер он драл чешую с ног. Она летела во все стороны, но ее будто и не становилось меньше. Кончилось тем, что он до крови расцарапался, а все же не преуспел. Витя, вертевшийся рядом, подлил масла в огонь:
- Будет тебе! Ну чешуя, ну и что? У меня цыпки были, во втором классе или в третьем. Глянь-ка, у тебя еще одна седая прядка.
- Где? - крикнул Филя, хлопнув себя по голове в нелепой попытке удержать на ней цвет.
- У другого виска вылезла. Теперь эта, как ее, симметрия!
Филя с трудом поднялся и подошел к зеркалу. Так и есть - седеет! Скоро совсем превратится в старика - косматого, белого, как лунь. И чешуя, чешуя! Кто он? Тоже чудовище? Чего ждать - клешней, хвоста, копыт? Филя взвыл и ничком бросился на тюфяк.
- Не убивайся, девки и такого тебя полюбят. Седина в бороду - бес в ребро.
- Заткнись! - проревел Филя.
- Да, про беса - это я загнул. Ладно, отдыхай. Завтра придумаем, как отскоблить твою чешую. А волосы покрасишь. Я тебе басмы куплю. Будешь натуральный брунет.
Филя застонал. Когда же кончатся его беды, когда?
Благодетель
- Никак не пойму, что ты нарисовал, - сказал Витя, в задумчивости разглядывая карту. - Где это место? Куда ехать?
- Надо было мелким планом взять, - усмехнулся Филя.
- Да, надо было! Ты, брат, оплошал.
- Меня вообще-то никто не спрашивал. Оно само себя рисовало.
- Это как? - спросил Витя. - Взяло и проступило? А руку тогда зачем резал?
- Да нет, ты не понял. Я почти вслепую все делал. Как бы в бреду. А потом... упал и смазал.
Филя решил не рассказывать Вите про Грифона. «Это личное, - думал он. - Какой художник пускает к себе в мастерскую?» Хотя в глубине души он боялся, что Витя его осудит. Ведь обидел же он Грифона? Обидел! Кто виноват, что карта испортилась? Он, Филя!
- У кого бы узнать, где это, - бормотал Витя. - Кустики вроде знакомые, а дома такого не знаю. И что за гадина в углу?
- Не гадина, а крот. По-моему, вышло мило. Смотри, как я шерстку прорисовал. А рыльце, усики?
- Я и говорю - гадина. Смотреть тошно, - Витя зспрятал карту под матрас и принялся одеваться. - Пойду огурцов ловить.
- Кого? - моргнул глазом Филя и живо представил, как Витя прыгает по сугробам, гоняясь за шустрым огурцом, ловит его в варежку. Мышкует.
- Огурцы, - разулыбался Витя. - Это типа тебя. На остановке автобус ждут, мерзнут, я подъезжаю, дверь настежь, «здрассьте, до Студеной синюха, до Галантерейки целковик». Вот и огурцы!
Филя помолчал и как бы невзначай спросил:
- А зачем тебе карта? Что ты ищешь?
Витя обернулся:
- Много будешь знать, скоро состаришься. Ты свое дело сделал, дальше мое.
И ушел. Какие могут быть проблемы у витязей, размышлял Филя. Что ему надобно? Жену-богатырку? Молодильных яблок ведро? Сразиться со Змеем? Если последнее, то можно не трудиться: он и так тут по ночам вертится, Додоном зовут. Сшибить бы ему голову, и дело с концом. Филя почувствовал, что закипает. Этот Додон! Эта тварь летучая!