Теперь все стало на свои места. Вот почему отец так ненавидел Бург и никогда туда не ездил! И Филе запрещал - даже к тетке на каникулы, даже в гости к другу. Отец твердил, что в Бурге разврат и геенна огненная. Карты дома запретил: матери не давал пасьянса разложить, Филину личную колоду выбросил в окно. Он казался Филе почти святым, а сам проиграл его в карты демону. Возможно, Додону!
«Так уж и мне, - пробурчал Додон. - Будто других в мире нет! Что ни случись, Додон крайний!»
Филя не стал его слушать. Ему хотелось закричать во всю силу легких. Какая несправедливость, какая чертова подлость! Почему он забыл об этом разговоре? Собирался в Бург, лелеял крылатые надежды. Нельзя было, нельзя! Надо было остаться в Гнильцах, тогда бы Настенька спаслась. Она пострадала из-за него. О, горе!
Чухонка внимательно следила за выражением его лица.
- Не бейся, птенчик, судьбу не изменить.
- Я не знал, я забыл! - лепетал Филя помертвелыми губами.
- Выпей-ка чаю. Он заберет боль.
Помирать, так с музыкой! Филя глотнул остывшего чая, и тоска, сжавшая сердце, отступила. Не все еще потеряно. Завтра он одолеет судьбу, прижмет ее к ногтю! Держитесь, демоны Ада, когда я к вам сойду, вам мало не покажется!
- Вот так, щечки зарумянились, - ворковала чухонка. - А то побледнел, смотреть тошно. Налить еще?
- Нет, довольно!
- Как скажешь, милый.
Они сидели и смотрели друг на друга, как дальняя родня на свадьбе. Главное сказано, а об остальном и речь вести не стоит. Филя хотел было уйти, но его что-то держало.
- Вы знакомы с Чернокнижником? - неожиданно для себя спросил он.
- Знакома, - неохотно откликнулась чухонка. - А что, он тебе нужен? Вот уж не советую, неприятный тип. Необразованный, грубый мужлан. Ты знаешь, что он у себя в селе всех кур перерезал? Сорные, говорит, птицы! Изверг!!
- Он дал мне книгу, чтобы я рисовал карты.
- Он дал тебе книгу, чтобы ты побыстрее себя погубил. Тоже мне, нашел благотворителя! Когда этот гад по доброй воле хорошие дела делал? Только и знает, что книги вымарывает. Такая библиотека была! Все, все перечернил. Ни строчки не осталось.
- Он тоже проводник?
- Нет, хранитель.
- Кто это?
- Вроде картограф, а вопросы странные задаешь. Ты на картах никаких зверей не рисовал?
- Было, - смущенно сказал Филя, припоминая крота. - Так это для красоты.
- Не для красоты. Они стерегут место, чужим не дают войти, а своим - сбежать. Запирают двери.
- И этого Чернокнижника тоже какой-то картограф нарисовал?
Чухонка пожала плечами.
- Видно, да. И кого только угораздило? Лучше бы елочку или жука, пользы было бы больше.
- А зачем он книги портит?
- Книга - это дверь.
Филя ничего не понял, но расспрашивать не стал, уж больно у чухонки был строгий вид. Так на него смотрела мать, когда он не мог справиться с заданием по арифметике. «Неужели не понятно? Переносишь за скобку и умножаешь. Ну?» Филя старался, переносил, менял местами, и все равно получалась какая-то ахинея. Мать злилась и лишала его конфет.
Задумавшись, Филя возил ладонью по столу. Чухонка внимательно следила за каждым его движением.
- А вот руки ты зря не моешь! - сказала она. - Карты грязи не терпят, портятся.
«Я стал совсем как Витя. Надо хоть кровь из-под ногтей убрать. А впрочем, кто она такая, чтобы меня отчитывать? Грязь ей, видите ли, не нравится. Нежности какие!»
- Мне не до помывов, - нахмурился Филя. - Я уже две карты нарисовал, и ничего, стерпели.
- Ты что, пальцами их рисовал? - поразилась чухонка.
- Чем же еще?
- Кисточкой!
Филя вспомнил Витин рассказ о поездке на кладбище и задумался. И правда, кисточкой рисовать было бы сподручней. У него в Гнильцах лежали целые наборы: и тонкие беличьи, и потолще, и клеевые - всякие. Пропали вместе с чемоданом, он о них и не вспоминал.
- Но кисточка же от крови склеится! Не успею ничего изобразить.
- Особая нужна, - наставительно сказала чухонка. - Кисточка от отца к сыну переходит.
- А если отец не картограф? А если сына нет?
- Тогда картограф перед смертью ее глотает, и дело с концом.
«А потом мародеры вытаскивают ее из трупа, - подумал Филя. - По могилам я не пойду шарить. Ни за что на свете!»
- Где же мне взять кисточку?
- Сам сделай! - предложила чухонка. - Только не любой волос подойдет. Нужен с заговоренного зверя.
- С какого?
- Встретишь - поймешь. Рви прямо с темени. А ручку лучше вырезать из осины.
- Что мне даст эта кисточка? Я и пальцами неплохо справляюсь.
- Халтурщик ты, - сказала чухонка. - Дикари и те пальцами не рисуют - скорлупками, листиками стараются. Не каменный же век на дворе! Без кисти много не нарисуешь. Посадишь кляксу, все насмарку!
- И так сойдет, - отмахнулся Филя.
Часы мелодично звякнули, отсчитав один удар.
- Заболтался я с вами. Мне завтра в дорогу.
- Не завтра, а сегодня. Ступай, воробушек! Заходи в гости, как будет минутка. И друга своего приводи, только пусть он не матерится. Не люблю грубых мальчиков.
Филя кивнул ей на прощанье и направился к выходу. Случайно его взгляд упал на небольшую картину, висевшую на стене. Это была миниатюра, выполненная в технике древних парсун. Сквозь темную дымку пробивалась желтовато-коричневая фигура Сирина. Или Алконоста - Филя всегда их путал. Художник сосредоточился на лице и груди, а перья прорисовать поленился, просто навел пестроту случайными мазками. Сирин уверенно стоял на толстых ногах, игриво поворотив хорошенькую головку. Грудь была оголена, но выглядела прилично - убористо и непошло. Только вот в глазах у бестии таилось такое лукавство, что Филя с радостью повернул бы миниатюру лицом к стене. Этот Сирин введет во грех в мгновение ока, дернуться не успеешь.
- Чей портрет? - спросил Филя. Недавно стало модным изображать людей в костюмах под старину. Что-то вроде заочного маскарада.
Чухонка хитро улыбнулась и отвела глаза.
- Так... одной знакомой. Двоюродной тети.
Тети? Что ж, ладно. Смутное ощущение узнавания не оставляло Филю, но он так вымотался, что предпочел отогнать эту мысль подальше. Он повернулся к чухонке. Та стояла посреди комнаты, скрестив руки.
- Спасибо вам за все и... Почему ж я вас раньше не встретил?
- Потому что я ждущая у поворота, - сказал она.
Уставший от загадок, Филя вздохнул и вышел вон.
Момон
Он вернулся домой и сразу лег, а встать пришлось с третьими петухами. Филя с трудом продрал глаза, в голове гудело. Умылся ледяной водой - и сознание чуть прояснилось. Соберись, сказал он себе, не время для слабости. Что такое единственный недосып перед лицом вечного сна?
Филя помог Вите вползти в кольчугу, чтобы та не бренчала. Оружия решили много не брать, а вот едой запаслись - завернули в кулек остатки ужина. Лягушка сама прыгнула Вите в карман и заворочалась там, устраиваясь поудобнее. Филя посадил крабика в стеклянный саркофаг.
- На кой хрен он тебе там? - спросил Витя. - Раздавим еще.
- А если она без нас тут в человека превратится? Пока доеду, с ней всякое может случиться. Нет, только с собой.
Витя махнул рукой - мол, делай, что хочешь. Сходил на цыпочках в чулан и вынес оттуда ватник.
- Держи, а то околеешь по дороге.
«Все-таки хороший человек Витя, - подумал Филя. - Хоть и непутевый».
Ехать пришлось долго. Унылый предрассветный пейзаж навевал тоску: поля, застеленные снегом, тянулись до горизонта. Изредка их перерезала лесополоса. У дороги копилась серая грязь, оголенные комья смерзшейся земли подпирали верстовые столбики.
- Глянь-ка, заяц побежал! - закричал Витя.
Филя резко дернул голову влево, но зайца не увидел. Дурное предчувствие зашевелилось в желудке, как прокисшее молоко. Как в тот раз, когда ехали за книгой! «Все будет хорошо, - убеждал себя Филя. - Ну, заяц, что с того? Глупая животина, выскочил и исчез. Это ничего не значит. Подумаешь, выдумали, что заяц не к добру! А кто у леса живет, у тех вообще зайцы по огороду стаями. Они все неудачники, что ли? Нет, ерунда».
Он почти убедил себя не волноваться, когда еще один заяц перебежал им дорогу, едва увернувшись от колес. Витя вдарил по тормозам и схватился за сердце.
- Напугал! Думал, задавлю.
- И задавил бы! Не жалко.
Витя отдышался, и они снова поехали.
- Что с ними такое? Бегают, как тараканы.
Третий заяц им попался, когда над линией горизонта показались первые лучи. Зверь энергично прыгал от одного кустика к другому, прокладывая себе путь по снежной целине. Волнение отпустило Филю. Один заяц, положим, к беде, но три зайца уже не примета, а так, зоопарк, наблюдение за живой природой.
- Далеко до Полесья?
- Верст шестьдесят, а то и побольше. За час доедем.
- А дальше куда?
- Там видно будет. Местных спросим.
Филя разложил карту и вгляделся в рисунок. Первым делом надо искать реку - домик на сваях стоит у излучины. Возле порога дома были нанесены какие-то крапинки, но они смазались. Что же это такое? «Твердо»? Схематичное изображение гриба?
Крабик метался в саркофаге, скреб стенки ножкой, просился наружу.
«Мы на прогулке, - ласково шепнул Филя. - Не бойся, я с тобой!»
Полесье оказалось небольшой деревушкой в двадцать домов. Крашеные избы смотрелись нарядно, колодец-журавль высоко задирал длинную шею. В утренний час на улице было пусто, но в окнах горел свет, а над трубами курился слабый дымок.
- Вот и приехали. Куда дальше? - занервничал Филя.
- Возьмем языка.
Они проехали Полесье насквозь и убедились, что языка им не взять.
- Сиди здесь, я сейчас к кому-нибудь постучу, - сказал Витя и вылез из машины. Он направился к небольшому дому, украшенному деревянной резьбой. На чердачной дверце плотник искусно изобразил черви и пики.
Витя постучал - ему не открыли. Тогда он подошел к окну и нагло крикнул:
- Эй, хозяева! Есть кто дома?
В окне показался бородатый мужик.
- Тебе чего?
- Дорогу спросить хочу. Где тут у вас хижина на сваях?
- Чего?! Пшел отсюда, не знаю никакой хижины!
- Тогда где река поворачивает?
- Где-где, везде! Езжай к ней, да узнаешь.
- А куда ехать-то?
- За поселком поверни направо. Только там все завалило, дороги нет... Вот скотина, ребенка разбудил! Иди отсюда, пока цел.
Витя вернулся весьма довольный.
- Чему радуешься? - спросил Филя. - Ничего не узнали.
- Узнали. Ехать направо.
- Считаешь, этого достаточно?
Витя потянулся, зевнул и ощупал куртку в поисках сигарет.
- Мне - да. А главное, они про домик и слыхом не слыхивали.
- Странно, - сказал Филя. - Он что, невидимый?
Витя пожал плечами.
- Говорят, есть такие места, в лесу или у реки. Придет местный - только кочки видит. Или травку ковыль. Не всякому оно открывается.
- Что - оно?
- Диво, - со значением произнес Витя.
За деревней дорога поворачивала и уходила вниз, под горку. Колея углубилась, стала рыхлой и наконец совсем прервалась. Машина уперлась в снежный тупик.
- Дальше на своих двоих? - спросил Филя. Впереди лежала снежная равнина, пышная и ноздреватая, как свежий творог. В такой утопнешь по колено, а то и по пузо провалишься.
- Вон, видишь, черная точка, верстах в двух? Нам туда.
- Ты уверен.
- Ага! Чую. Пошли.
Идти было тяжело, приходилось высоко поднимать ноги. Дыхание сбилось, между лопаток потекла горячая струя. Филя опустил голову вниз и брел наугад, почти зажмурившись. Мысли покинули его, осталось только натяжение мышц и связок, да сырость в ботинках. Когда он решился оглянуться, деревня была чуть видна. Она темнела над холмом, как старый гребень с обломанными зубьями. Филя вздохнул и отвернулся.
И тут что-то ударило его прямо в лоб. Он отскочил, потерял равновесие и сел в снег. Рядом повалился Витя.
- Что это было?
- Не знаю! Стрела?
Филя встал и протянул руку. Воздух возле кончиков пальцев вибрировал, колыхался. Так бывает в сильную жару, когда даль искажается и пляшет, то выгнутая, то вогнутая.
- Здесь стена! - сказал Филя. - Смотри, отталкивает.
Витя тоже потянулся и ощутил сопротивление.
- Мы на верном пути. Отсюда начинается карта.
Они осмотрелись. Русло реки опушали кустики, укутанные по макушку снегом. Домик на сваях стоял в низине, темный, нежилой, ко всему безучастный.
- И крот здесь? - спросил Витя.
- Спать должен, зима.
- А что же нам делать? Как пройти?
- Протискиваться, - сказал Филя и врезался в невидимую стену плечом. В ушах зажужжало, тело стиснуло. Он толкался и толкался вперед, прорываясь с каждым шагом не более чем на вершок. Голову ломило и плющило, будто великан сжал ее в своих ладонях и пытался раздавить. Рядом боролся Витя. Он выставил вперед локоть, пытаясь прорезать путь. Дышать стало трудно, каждый глоток приходилось отвоевывать.
- Больше не могу, больно! - сказал Филя и остановился. Давление усилилось, пришлось расставить конечности, чтобы ослабить эти тиски.
- Не стой, сомнет! Немного осталось.
Филя двинулся, преодолевая боль. Шаг, еще шаг. Продышаться. Грудная клетка еще не треснула? Как там Настенька? Ощупал саркофаг - цел. На душе стало полегче, и появились силы, чтобы сделать три шага подряд. Витя пыхтел, лицо красное, глаза навыкате, на лбу взбухла синяя жила. Еле живой. А домик еще далеко. Вот что значит смазать карту! Кровь наполнила воздух, жмет, давит, не дает идти. И вдруг он понял, что нужно сделать. Он достал скальпель и чиркнул по карте наудачу. Медвежьи объятья разомкнулись. Локти бросило в сторону, плечам стало свободно. Филя принялся расчищать путь. Кровь не желала сходить, приходилось аккуратно срезать верхний слой. Образовалась узкая тропинка. По бокам воздух гудел от напряжения, но прорваться и затопить прореху не мог.
- Ух, отпустило! Ты что-то сделал? - спросил Витя, поворачивая к нему голову. - А, вот оно что. Прекрати портить карту. Не то что-нибудь сотрешь, и хана. Провалимся к чертям собачьим.
- Там нам и место, - сказал Филя угрюмо. Учить вздумал! Конечно, править карту на ходу было не лучшей идеей. Кто знает, может, он исказил пространство, и теперь где-нибудь под снегом их ожидает ров? Царапнешь поглубже - и он тут как тут.
Они гуськом, осторожно пошли по тропинке. Сугробы мельчали, впереди до самой реки тянулся припорошенный вчерашней метелью наст. Ботинок пробивал его с хрустом. Домик был уже совсем рядом. Крохотный, похожий на заброшенную часовню. Сваи погрязли в снегу, и под брюхом у дома было не больше аршина пустоты. Один подсадит другого, так и взберутся.
Вдруг раздался резкий звук, как будто пискнула зажатая в углу мышь.
- Ложись! - закричал Витя, и Филя бросился ничком. Стрела! И еще, еще - туча стрел. Они вонзались тут и там, уходя носом глубоко в снег. Скрыться негде - ни кочки, ни пригорка.
- Лягушка! Лягушку вынимай.
Но Витя и сам уже сообразил. Он вытащил лягушку и бросил ее перед собой. Прыжок - и стрела у нее во рту! Филя быстро-быстро греб руками и соорудил небольшой снежный бруствер, за которым укрылся. Он потянул Витю за штанину.
- Ползи сюда!
- Но она же там. Я...
- Справится. Смотри - ловит.
Из десятка стрел, летевших в их сторону, лягушка перехватывала пять. Они кучкой лежали в стороне, посверкивая стальными наконечниками. На другом конце висели обтрепанные рыжие перья, по всей видимости, куриные. Филя завороженно наблюдал, как лягушка отталкивалась от корки наста, поднималась в воздух и захлопывала пасть на очередном древке. Раз от разу ее движения становились все медленнее, как будто она впала в легкую меланхолию.
- Замерзает! - сказал Витя растерянно. - Скоро уснет. Что тогда?
- Надо ползти назад. Не пробьемся.
- Ты что, спятил? Уйдем - дороги обратно не будет.
- Домик исчезнет?
- Да! Или нет. Не получится, короче. Идти, так сейчас.
Лягушка пропустила стрелу, и она чиркнула Филю по уху, сбив шапку. От страха спину и ноги сковало, он приник к брустверу, как мертвый, вслушиваясь в грозный свист и хруст прорванного стрелами наста. Рядом застыл Витя: он вдавился животом в снег и прикрывал голову. На секунду Филе стало очень смешно, хотелось кататься от хохота, выхаркивать его в лицо врагу, но ничего не получилось - спазм охватил глотку. Он закашлялся, и его немного отпустило.