Филя молча достал ключ и протянул Вите.
- А это еще что?
- Ключ. Я его на пальто выменял. От Гомункула осталось, он хотел нам это передать.
- Нам или тебе?
- Не знаю. Витя, я думаю, это ключ от хижины.
- Хижины?
- Да, от той, что на карте. Видишь, тут маленький кротик нарисован?
Витя задумался.
- Постой-ка, ты разве не просто так, для красоты крота нарисовал?
- Да, но я же в бреду это делал. Без сознания, считай, был. В любом случае, какая разница - сам, не сам. Вот ключ. Он откроет хижину.
- А, ну ладно! - Витя попытался положить ключ в карман, но Филя ловко его выхватил.
- Нет! Он мой. Я за пальто его купил.
- Ах ты сволочь! Продай! Сколько тебе нужно?
- Нисколько. Ты берешь меня с собой и точка. Или я пойду и утоплю этот ключ в колодце, ясно?
Витя выругался.
- Будь по твоему. Завтра утром едем. Собирай манатки.
Филе нечего было собирать, но он сделал вид, что вяжет вещи в узелок.
- Гад ты все-таки, - сказал Витя, помолчав. - Вернемся, выметайся из моего дома. Видеть тебя больше не хочу.
- Договорились, - откликнулся Филя. Теперь ему было все равно. Он спасет Настеньку, а дальше хоть трава не расти. Вместе с ней он выстоит против всего мира. На что ему Витя? Он попрощается с ним с легким сердцем. Пора перевернуть эту скорбную страницу. Перевернуть и забыть.
Когда в доме стихла возня, Филя воззвал к Додону.
«Ты здесь? Я собираюсь в дорогу».
«Собирайся, мне-то что? - проворчал Додон. - Я тебе не папенька, чтоб пасти».
«Мы умрем?»
«Один выживет».
«Я?»
«Ха! - сказал Додон. - Это вопрос не ко мне. На том поле не я распорядитель. Моя вотчина здесь».
«В доме?»
«У тебя в голове, картограф, у тебя в голове».
Филя вздохнул.
«А кто убил Гомункула? - спросил он. - Калмыки?»
«Где им! - усмехнулся Додон. - Жив твой Гомункул, ничего ему не сделалось. Хитрый, быстро сообразил и в тень ушел. А одну пульку пропустил, пропустил, на задницу не скоро сядет».
«Что значит, в тень ушел?»
«Мы все живем в тени и выходим, когда нужны», - загадочно сказал Додон.
«Кто в него стрелял?» - упрямо спросил Филя.
«Хочешь найти и отомстить? За свою шкуру радей. За тобой, голубчик, идет охота. Картографы в дефиците. Одного благодетеля ты умертвил, а их тьмы и тьмы! Нашлись бравые молодчики, пошли пытать Гомункула, где ж это новый картограф вылупился. Подать, дескать, его сюда. Не выдал тебя Гомункул, утек. Скажи ему спасибо».
«Спасибо! - послушно сказал Филя. - Но ведь Гомункул говорил, что его адрес открывается только истинному картографу. Как же его нашли?»
«Так было раньше, пока ты Витязя с собой не притащил. Порвалась нитка, любой мог войти».
«Стало быть, я виноват?»
Додон фыркнул.
«Муки совести? Поздновато. Лучше выбрось это из головы. Завтра тебе на подвиги ратные. Адью!»
Филя вслушивался в темноту. Что за стук? Сердце колотится: ту-тумс, ту-тумс, ту-тумс. Сколько людей из-за него уже пострадало и сколько еще пострадает! Завтра кто-то умрет - или он, или Витя. Жизнь закончилась в Гнильцах, в Бурге началась судьба.
Чухонка
Ему не спалось. Подушка стала горяча с обеих сторон, простынь сбилась в ком. Филя смотрел в потолок и считал невидимых овец, но ему это быстро надоело. Он встал, потихоньку оделся и вышел в сени. Пойти поморозить нос? Пожалуй, это мысль! Малярово замерло до рассвета, никого не удивит одинокий ходок. Нет соглядатаев, путь чист.
Филя снял с крючка старый Витин тулуп. Он беспощадно пах козлятиной и терял клоки шерсти, когда рукав при ходьбе терся о боковину. Филя брел по улице, линяя. Так, должно быть, картограф-медведь Василий Зязин скидывал излишки меха по весне. Терся кудлатой спиной о дуб, царапал зудящую кожу. В какой момент он потерял себя? Почему не остановился, продолжил рисовать до потери облика?
Филе стало тоскливо, и он едва не присоединился к горестному вою собак. А вокруг было так красиво, будто мир и не подозревал, что тут может кто-то страдать. Снег скрипел под ногами, и если бы не серые глыбы домов, звездное небо и мерцающие сугробы слились бы в единое драгоценное полотно. Малярово украсилось светом, как храм, стало шире и выше, и на этом просторе Филя казался себе соринкой, случайно залетевшей в щелку. Может, завтра его уже не будет на этом свете? А звезды останутся. И этот колодец тоже останется. И забор, повалившийся в огород, и рябинка, и Трезор. Вот он влез на будку и оттуда с наслаждением лает. Не любит ночных прохожих. Лай, лай! Гляди, не охрипни!
Интересно, умирать больно? И что потом - Царствие Небесное, пекло, пустота? Переселение души в иное тело? Стать бы беззаботной птицей или муравьем каким. Нет, муравьем не надо - растопчут. У птиц тоже жизнь не сахар: осенью улети, весной прилети, гнездо свей. На яйцах, опять же, надо сидеть - наверняка, скукотища смертная! Кем же тогда? Барсуком, стрекозой, пескариком? Филя перебрал известных ему зверей и пришел к выводу, что лучше податься в неживую природу. Слишком уж тяжела доля живых. Одни едят других, и никому нет радости и спасения.
Избы стояли сонные, темные. Филя равнодушно скользил взглядом по обшарпанным стенам, гнилым крышам, косым сараям. И вдруг что-то насторожило его - там, где дорога резко уходила влево, под елью застыл человек. От неожиданности Филя вздрогнул. Кто это? Припозднившийся гуляка? Пьяница, которого жена вышвырнула во двор? Разбойник, бандит? Призрак? Что он там делает? Не движется, молчит, знаков не подает. Филя испугался не на шутку и уже поворотился, чтобы дать стрекача, как вдруг услышал:
- Иди сюда! Не бойся.
Голос женский. Филя немного расслабился. Конечно, в наши дни и женщины разные попадаются, бывают такие, что трех мужиков запросто в косичку скрутят. В газетах писали, одна дама научилась разгибать подковы, и ее взяли в цирк - возят теперь по городам, полные залы собирают. Филя вгляделся: женщина под елью была высока ростом, но ни кряжистой, ни особо опасной не выглядела. Лицо разглядеть не удалось, его почти полностью закрывал серый пуховый платок. Стоит, не шелохнется, только глазами сверкает. Прямо сова или какая другая ночная хищница!
- Иди! - опять позвала она. - Давай быстрее, замерзаю.
Филя приблизился к ней.
- Что вам нужно? - спросил он нелюбезным тоном.
- Мне? - рассмеялась женщина. - Это тебе нужно, раз бродишь по ночам.
И тут до Фили дошло.
- Нет, спасибо. Я этим не интересуюсь. Да у меня и денег нет.
Женщина посмотрела на него с осуждением.
- Ты за кого меня принял? Я не такая! Я тебя жду!
- Меня? А кто вам сказал, что я приду сюда?
- Сердце, - задушевно сказала женщина.
- Пожалуй, мне пора, - досадливо поморщился Филя, шаря рукой по пустому карману тулупа. - И вы ступайте домой, не мерзните тут!
Женщина ничего не ответила, властно взяла его под локоток и повела к своей домушке, засыпанной снегом. Изумленный, Филя шел за ней, надеясь сам не зная на что. Только собрался пропадать ни за грош, как жизнь преподнесла прощальный подарок, словно розу в гроб бросила. Что ж, теперь и умирать будет не так обидно: все познал - и сладость, и горечь мира. Хорошо бы только Додон отлетел куда-нибудь подальше и не подглядывал. Он хоть и демон, а все же при нем неловко.
«Я отвернусь», - пообещал Додон.
Филя чуть слышно застонал.
Они вошли в дом. В сенях вповалку лежали валенки - крошечные и очень много. Сороконожка в них, что ли, обувается? В горнице пахло супом и травами, кровать у стены была расстелена, из-под одеяла высовывала ухо толстая подушка. Фикус в кадке покачивал листьями, выражая полное одобрение происходящему.
- Я... - Филя растерял все слова и стыдливо переступал с ноги на ногу.
Женщина подмигнула ему и сняла платок. У нее были светлые волосы, но не пепельные, как у Веры, а молочно-желтые, чуть волнистые, собранные на затылке в пучок. Ресницы белесые, бровей считай, что нет - из-за этого лицо казалось плоским. На таком в солнечный день блинов напечешь!
«Чухонка, - заключил Филя. - А что, и чухонцы тоже люди!»
Женщина повесила шубу на гвоздик, скинула кофту и осталась в пестром шерстяном платье. Филя напряженно ждал продолжения.
- Что стоишь, садись!
- Мы сидя будем?!
Женщина рассмеялась. У нее был удивительный смех, похожий то ли на клекот, то ли на кудахтанье.
- Глупый маленький картограф! О чем ты, баловник, подумал? Как нехорошо!
Филя залился краской. Вот так конфуз! Да разве его вина?! Подстерегла, заманила - вот он и ошибся в своих догадках. До чего коварны женщины! Недаром учитель геометрии говаривал, что они сосуд диавольский. Еще какой сосуд!
- Как вы узнали, что я картограф? - пробормотал Филя, пряча глаза.
- О, это очень просто! Прищурься и смотри вбок. Над картографом всегда вроде черной тучки вьется, сразу отличишь.
- Чего же вы от меня хотите?
- Одинокая я, скучно мне, вот и решила с тобой поболтать. Легла в постель, верчусь, не сплю. Ага, думаю, кому-то тошно. Накинула шубняк - и во двор. А тут ты идешь, голову повесил. Я тебя под белы рученьки и к себе, на чай!
- Не вижу чая, - пробурчал Филя.
- Сейчас будет.
Чухонка вернулась через пару минут с чайником и двумя фарфоровыми чашками. Филя нехотя отхлебнул глоток, и вдруг по всему его телу разлилась нега. Стало так хорошо, так легко, словно заботы сами собой исчезли, а впереди его ждало вечное блаженство и щебетанье соловьев.
- Что за зелье вы мне дали? - спросил он, борясь с райской одурью.
- Травки, - ласково сказала чухонка. - Душица, пустырник, мята. Сама собирала. Пей, пей!
«Отравительница, - в ужасе думал Филя. - Вот так же Веру соблазнили. Один раз попробуешь - и рабство. Надо уходить».
- Отдохни, ты измучился, - певуче тянула чухонка. - Закрой глаза! Я с тобой, тебя никто не тронет. Засыпай!
«Зачем она это делает? - билась мысль в расслабленном Филином теле. - Ограбить хочет? Я же сказал ей - нет ни гроша. На Витин тулуп позарилась? Хорошо хоть с него клочки летели, меня найдут. Только будет поздно! Нет, я ей не поддамся. Прочь от меня, ведьма!»
Он усилием воли напряг мышцы, покрепче сел на стуле и посмотрел чухонке прямо в глаза.
- Меня этим не взять! Уберите свое пойло.
- Жаль, не получилось, - бесстрастно сказала чухонка. - Видно, теряю хватку.
- Зачем вы это сделали?
- Исключительно из любви к искусству.
- Обобрать меня собирались?
Чухонка улыбнулась.
- Птенчик мой, кому нужны твои деньги? Тем более у тебя их нет. Я поиграть хотела, да вот не вышло.
- Я в полицию на вас заявлю, - решительно сказал Филя и вскочил.
- Постой! Обиделся, что ли? Я не со зла. Прости грешницу. Садись, упорхнуть ты всегда успеешь. Видишь, я чай убрала.
- Откуда мне знать, вдруг вы еще что-нибудь припасли? Отвернусь, а вы по голове тюкнете!
- И в мыслях не было!
Чухонка для убедительности подняла обе руки и повертела ими. Филя сел обратно.
- И что теперь? - спросил он с вызовом.
- Поговорим, - предложила чухонка.
- О чем же?
- Обо всем.
- Знаете что, хватит с меня шарад. Уже почти полночь, я пойду домой. Прощайте!
- Ты ведь ездил сегодня к Аркашке? - неожиданно спросила чухонка.
Филя обомлел.
- Да! Как вы узнали?
- Сорока на хвосте принесла! Явился к нему, а там никого, да? Сбежал Аркашка, три дня у меня в подвале жил. Вылезать не хотел, еду прямо туда спускала. Потом пришел в себя, сказал: Бог с ним, с хозяйством, уеду за границу. Вид у него был хмурый, наверно, не скоро вернется. Загорает теперь в Парижах!
Чухонка мечтательно закатила глаза.
- В Париже тоже сейчас зима, - поспешил разочаровать ее Филя. - Вы знаете, кто на него напал?
- Он сказал, их было трое. Убивать не хотели, так, припугнули. Искали тебя, между прочим. Аркашка не воин. Сколько его помню, всегда был осторожный. Как его угораздило им дверь открыть? А парни попались серьезные, их сам Санек Московский послал, известный бандит. Эти головорезы церемониться не будут, чуть что - сразу режут-убивают. Аркашка думал им зубы заговорить, а они его к стене приперли. Но, видно, некрепко держали, он под рукой скользнул и в окно. Один выстрелить успел. Как в куропатку - дробью! Ко мне Аркашка прибежал весь в крови. Порог изляпал, еле отскребла!
- А мне сказали, он в тень ушел.
Чухонка внимательно посмотрела на Филю.
- Я и не говорила, что он по улице бежал.
- Что значит «уйти в тень»? Я смогу?
- Милый мой, я бы научила тебя, да не получится. Ты земной, плотненький, хоть по виду и заморыш. Чтобы уйти в тень, надо воздух в себе содержать.
- И где же у Гомункула воздух? - язвительно поинтересовался Филя.
- Он и есть воздух.
Филя понял, что от чухонки правды не добиться.
- Я ведь у него хотел узнать, как мне сестру вернуть.
- Меня спроси, - предложила чухонка.
- А вы в этом понимаете? Аркадий Николаевич был проводник.
- Ха, проводник! И куда он тебя провел? Далеко ли?
Филя вынужден был согласиться, что не далеко.
- Эка невидаль, проводник! Их, как собак нерезаных. Они только для того и нужны, чтоб желторотикам, вроде тебя, пыль в глаза пускать. Стоит перышку на заду проклюнуться, как к тебе проводники летят - дай расскажу, дай объясню. А сами только воду мутят.
- Вам тоже с проводником не повезло? - спросил Филя.
- Не повезло - это мягко сказано! Когда ты молода и юна и перед тобой открывается дивный новый мир, любому прохвосту веришь. Он тебе говорит: ты одна такая, необычная. Приходи за советом в любой час, бесплатно помогу! Ты идешь, а он тебя хватает и продает какому-нибудь уроду.
- Так что же Аркадий Николаевич не продал меня этому бандиту?
- Саньку? Тот торговаться не стал, хотел тебя бесплатно взять. А бесплатно и птички не поют!
«Вот жадность-то! - подумал Филя. - Лучше дать себя подстрелить, чем потерять копейку».
- Зачем же тогда нужен проводник, если от него один вред?
- Не все так просто. Ты, когда стучишься, дверь сама перед тобой открывается? Нет, ее тебе хозяин открывает, или привратник, если хозяин в отлучке. Без проводника не войдешь.
- А выйти-то можно?
- Можно. Но, как говорится, плата за вход - грош, а за выход - тысяча.
- У меня нет тысячи, - грустно сказал Филя. - И даже гроша нет.
- Ничего, это дело наживное. Будет время, и увидишь выход.
- Мне не для себя надо. Мою сестру похитил краб, и теперь она тоже крабом стала. Скажите, как ее вернуть?
Чухонка замолчала, в смущении терзая подол. Филя с замиранием сердца ждал, что она ответит.
- Я не знаю, - тихо сказала она. - Прости, тут я тебе не помощник.
Филя сглотнул горькую слюну.
- За что мне это все, за что? Почему я наказан?
- А вот на это есть ответ. Родители живы?
- Нет, прошлым годом преставились.
- Они тебя ни о чем не просили перед смертью?
И тут Филя вспомнил. Когда умирал отец, мать увела Настеньку к соседям, чтобы она не слышала его жутких хрипов. Филя остался с ним один - подносил воду, промокал лоб салфеткой, читал газеты. Отец не слушал, но он все равно читал. Ему было страшно сидеть в тишине. Казалось, звук голоса отгоняет смерть. Она не может войти туда, где шумно. И вот на краткий миг сознание вернулось к отцу, он схватил Филю за руку и прохрипел:
- Не езди туда!
- Куда, батюшка? На охоту?
Филя собирался с соседом на тетерева.
- Нет, - выдохнул отец. - Нельзя. Я был там. Давно. Играл, все деньги спустил. Не на что вернуться. Он подошел. Предложил поставить. Мне нечего. Тогда он говорит: отдай, чего дома не знаешь. Я посмеялся. Дурак. Приехал. А дома ты.
Филя обеспокоился:
- Тише, тише! Не волнуйся. Никуда я не поеду, здесь останусь подле тебя.
А сам потянулся пощупать отцовский лоб - никак, опять горячка. Но лоб был холодный и влажный. Отец взглянул на Филю и тихо сказал:
- Прости, сынок.
И забылся. На другой день он умер.