Изменения в поведении Зиты, ее одежде и легкий загар на подвижном лице несколько озадачили Каушалью.
— Где ты шлялась? Откуда у тебя эта одежда и украшения? Что за маскарад, Зита? — нравоучительным тоном спросила она.
— Это моя повседневная одежда, госпожа толстуха, — выпалила Гита.
Бадринатх был удивлен, но держался спокойно.
«Важно одно: она нашлась, и все теперь будет хорошо. Ведь как пообещал адвокат, Рави с родителями на днях должны к нам зайти», — думал он.
— В полиции она называла меня доченькой, а тут: «Я прижму твой болтливый язык»! Лукавишь, лживая толстушка! — съязвила Гита.
Бадринатх не верил своим ушам, слушая реплики Зиты и перебранку ее с теткой.
Переменилась! Видно, все поняла, ликовал он в душе, наконец-то Зита дает должный отпор грубым нападкам Каушальи!
Вдоль дороги росли развесистые платаны, акации, кустарники и манговые деревья.
«Кабриолет» притормозил перед правым поворотом.
Повернув, водитель переключил скорость, и в этот момент Гита, совершив легкий прыжок с проворностью невиданного зверька джунглей, повисла на ветке придорожного молодого платана.
От неожиданности никто из сидевших в машине не мог сообразить, что, собственно, произошло и что же нужно предпринять.
Изумлению Бадринатха не было предела.
— Она сбежала! — воскликнула Каушалья. — Что ты сидишь, как пень? Твоя «милая племянница» сидела рядом с тобой, а ты, разиня, не мог ее удержать! — еще громче закричала она на мужа.
Пока пассажиры были в растерянности и с трудом уясняли, что произошло, и с еще большим — что им предстоит сделать, «Кабриолет» проехал метров пятьдесят без очаровательной беглянки.
— Останови машину! — в смятении скомандовала Каушалья водителю.
— В погоню! Вон она, побежала вниз по дороге! — вопила «тетя», показывая пальцем вслед бегущей, как лань, Гите.
— Зита! Вернись! — попробовал силу своего голоса Бадринатх, но вместо зычного возгласа из его гортани вырвался жалкий хрипловатый голос утопающего.
Гита, яркая, как щедрые плоды благословенной Индийской земли, сняв сандалии, бежала со скоростью не менее пятидесяти километров в час по узкой асфальтированной дороге с односторонним движением.
Встречные велорикши и их пассажиры с удивлением смотрели на стремительный бег юной девушки.
За Гитой неслись, задыхаясь, Каушалья и водитель. Бадринатха, не привыкшего к таким кроссам, постигла печальная участь последнего в беге на длинные дистанции.
На пути Каушальи вырос продавец фруктов, несший на плече огромную корзину с яблоками. Она, с шумом и сопением, как боевой слон, врезалась в изогнутую руку продавца, которой он придерживал корзину за верхний край.
Тот, выронив корзину, рухнул на дорогу. Яблоки с увесистым гулом высыпались и, как русские сказочные румяные колобки, раскатились во все стороны.
Бадринатх, наступив на подвернувшийся под ногу сказочный плод, растянулся поперек дороги и минуты две лежал неподвижно, как обломок мачты, выброшенный на берег приливом. Потом с трудом поднялся и попытался догнать Каушалью, но безуспешно — он сокрушенно понял, что выбыл из игры.
Слева, со стороны зеленого поля, трусцой бежала группа девушек с клюшками в руках. Это были игроки женского хоккея на траве.
Каушалья, махая им руками и указывая на бегущую впереди Гиту, кричала:
— Девушки, милые, догоните, остановите мою племянницу, она сбежала из дома!
Хоккеистки, вняв крикам и просьбам, бросились в погоню за беглянкой.
Путь Гите преградил высокий забор. Еще минута, и девушки с клюшками настигнут ее. И тут ей на глаза попался лежавший на траве длинный бамбуковый шест диаметром не менее дюйма.
Не долго думая, она быстро схватила шест и замахнулась им на приближавшихся хоккеисток, которые, в ужасе, шарахнулись в сторонку и застыли на мгновение. Гита, с разбегу утвердив противоположный конец бамбуковой палки в земле, покрытой зеленым бархатом травы, взвилась в небо, как яркий спортивный стяг, и перемахнула через забор с изяществом заправского прыгуна с шестом, взявшего очередную высоту.
Каушалья и шофер, увидев издалека это зрелище, остановились, как вкопанные.
Пораженная Каушалья тяжело дышала. Она не могла вымолвить ни слова.
Гита удачно приземлилась на поляну, засеянную травой.
В стороне тянулся длинный ряд гаражей. Рядом с нею стоял серо-голубой «Форд». Водителя в нем не было.
Не раздумывая, она неслышно, как тень, подошла к машине, открыла заднюю дверь, которая была не заперта, и, через секунду очутившись в машине, легла на заднее сиденье, свернувшись «калачиком», с трудом переводя дыхание…
Зита подошла к остановке и села в первый попавшийся автобус. Куда он шел — ей было безразлично.
Минут через десять езды у нее перед глазами замелькали места, знакомые со вчерашнего дня.
Автобус пересек узкую пыльную улицу и, вырулив на широкое шоссе, остановился у невысокого моста.
Зита, вздрогнув, быстро встала и вышла из автобуса.
Рака, в клетчатой рубашке с короткими рукавами, держал в руке длинное бамбуковое удилище и, не отрываясь, смотрел на подрагивающий пробковый поплавок с гусиным пером. Соломенная шляпа, надвинутая на лоб, защищала его глаза от закатных лучей. Он сидел на большом валуне, широко расставив загорелые ноги в закатанных до колен штанах. На его груди блестела серебряная цепочка с небольшим кулоном.
Чино, с удочкой поменьше, стоял неподалеку по колено в воде.
Солнце, медленно угасая, вот-вот должно было коснуться горизонта. Легкий ветерок морщил поверхность воды.
— Рака, — обратился к хозяину мальчик, — на ужин нам хватит. Пора домой.
— Подожди, еще одну, и все, — ответил Рака.
От воды веяло свежестью, пахло рыбой и водорослями.
— Где Гита, где она шляется? — проворчал Рака.
— Есть захочет — придет, куда она денется. Без вас, хозяин, она не сможет прожить! — рассудительно заметил Чино.
— Уж больно она обидчива, — продолжал, не слушая мальчишку, Рака.
И вдруг поплавок исчез. Рака, растерявшись, впопыхах сделал подсечку. Удилище изогнулось. Ощутив в руке тяжелое и тупое подергивание, Рака медленно вытянул из воды красивого серебристого карпа.
— Вот так удача, Чино! Кому везет в карты, не везет в любви, — сказал Рака.
Чино сиял.
— Хозяин, а ты удачливый! Я еще ни одного карпа не поймал, — обиженно проговорил Чино.
Рака снял с крючка карпа, величественно сияющего серебряной чешуей, как парчовый халат раджи, и опустил рыбу в садок. Карп, мощно ударившись о прутья, притих.
Рака посмотрел на закат и увидел на мосту фигуру девушки в белом сари. Он невольно залюбовался плавными и стройными линиями ее фигуры.
Зита, вся дрожа, стояла у перил моста. Ее почти не видящие глаза были обращены к закату. Легкий ветерок колебал края белого сари. Она остро чувствовала пустоту вокруг себя. В ней окончательно переломилась та твердая вера в счастье и жизнь, которая была прежде.
— Боже, у меня никого нет, никого, кроме тебя! Мне… мне остается только одно… — Это были последние слова Зиты.
Плача, она склонилась над широкой равниной воды и закрыла глаза…
— Вот это прыжок! Сразу видно, классный пловец! — проговорил Рака. Но, наблюдая, как пловец «вошел» в воду, Рака понял, что это не пловец и это не просто прыжок.
— Хозяин! Тонет! Похоже, «классный пловец» ко дну идет! — испуганно воскликнул Чино.
Рака вскочил на ноги.
— Эй, постой, постой! Я сейчас, сейчас! — закричал он и стремительно, как торпеда, бросился в воду. В считанные секунды Рака достиг того места, куда упала Зита, и увидел ее плавно погружающееся тело в белом сари, которое мягко колебалось под водой, как плавники тропических рыбок. Он схватил утопающую левой рукой за талию, а правой за тугую косу, в мгновение ока вынырнул на поверхность и поплыл с ней к берегу. Здесь осторожно положил девушку на землю и только теперь увидел, кому спас жизнь. Его удивлению, смешанному с радостью и болью, не было предела.
— Господи, да это же Гита! — только и мог произнести он.
Зита не успела наглотаться воды: она упала в реку, находясь в обморочном состоянии, поэтому бедняжка быстро пришла в себя.
Вода несколько отрезвила Зиту, произошло как бы стрессовое лечение.
— Это Гита! — в изумлении воскликнул Чино и, сорвавшись с места, стремглав помчался к ее дому.
— Тетушка, беда, беда случилась! — кричал он, — Гита… Гита… — запыхавшись, он не мог сразу выговорить все, что хотел.
— Что, что с ней?! Говори, что такое? — взволнованно восклицала Лила.
— Она бросилась, бросилась с моста, — наконец-то закончил Чино.
— Как?! Где она? С какого моста? Боже мой! Боже мой! — в истерике запричитала Лила, уронив чашку с кислым молоком.
— Скорее, скорее пойдемте! — в смятении звал ее мальчик. И они побежали.
Навстречу им шли мужчины. Они несли на плечах деревянные носилки, на которых навзничь лежала Зита. Их окружала толпа любопытных.
Рака шел рядом с носилками, расталкивая назойливых зевак.
— Разойдитесь, разойдитесь, дайте пройти! — сердито восклицал он.
— Жизни себя лишила! Мать виновата! Она ее била, я сама видела! — раздавались в толпе голоса женщин.
— Тише! Разойдитесь, уйдите с дороги! Она жива! — успокаивал Рака толпу.
Не в силах вынести этого зрелища, Лила бросилась к носилкам и дико закричала:
— Что с тобой?! Что с тобой, дочка?! Ну приди же в себя, Гита!
Толпа загудела еще сильнее.
— Да не галдите, не галдите вы все! — прикрикнул Рака.
— Что с тобой, что с тобой, доченька? Ну приди же в себя, Гита, — причитала Лила сквозь слезы.
Подойдя к дому, мужчины опустили носилки с Зитой у порога.
— Ну почему она молчит? — сокрушалась Лила, склонившись над Зитой.
Губы Зиты зашевелились, послышались какие-то нечленораздельные звуки.
— Очнулась! — обрадовалась Лила.
— Мне… мне… — бормотала Зита чуть слышно.
— Что тебе? Я все для тебя сделаю! — с болью и раскаянием в голосе воскликнула Лила.
— Мне не хочется жить. Не надо меня спасать, — наконец-то внятно произнесла Зита.
— Что ты смерти просишь? Тебе ли, молодой, не жить? Как ты могла наложить на себя руки?! — увещевала Лила свою Гиту, не подозревая, что это вовсе не она, а ее сестра-близнец — Зита.
— Из-за простой перебранки жизни себя лишить! — с укором сказал Рака. — Кто бы мог подумать! Хорошо, что все обошлось, — с облегчением заключил спаситель Зиты.
— Где я? — спросила Зита, обведя блуждающим взглядом присутствующих. — Как много людей.
— Тут все свои, доченька, и мама твоя с тобой, Гита.
— Гита? Гита?! — удивленно спросила Зита, слегка приподнявшись на носилках. — Меня зовут Зита.
— Она даже имя свое забыла, бедняжка, от такого ужаса! Это пройдет, все будет по-прежнему, — приговаривала Лила, нежно поглаживая мокрые волосы Зиты своей шершавой ладонью.
— Обижать и ругать тебя больше никто не будет, обещаю, — твердо и убедительно продолжала она, — люби только свою маму, доченька! Ты больше не покинешь меня? Не покинешь? — почти кричала Лила с мольбой в голосе.
В ней, как никогда ранее пробудилось искреннее, глубокое чувство материнства. Она совершенно забыла, что не родная мать Гите. Ведь все произошло так давно… Никто ни о чем не знает и ничего не помнит. Она воспитала ее, как свою дочь. Она ей родная мать, родная…
— Я буду тебя любить еще сильнее, еще сильнее, — повторяла Лила, обливаясь слезами.
— Кто вы, госпожа? — медленно и тихо спросила Зита.
На некоторое время воцарилось молчание. Никто не смел произнести ни слова.
— Никого не узнает, — испуганно прошептал Чино.
— Гита, милая, я твоя мама! — промолвила Лила голосом, который, казалось, идет из самой глубины сердца.
— Мама? — спросила Зита.
— Да, мама, твоя мама! — сквозь слезы твердила Лила. Волосы ее растрепались, и их пряди, смоченные слезами, заслоняли ей глаза.
— Мама! Мама! — шептала Зита.
— Ну, вот и прошло. Прошло все, раз ум прояснился, — вздохнув, отметила Лила.
Зита, приподнявшись, склонилась к Лиле. Та, обнимая и поглаживая по щеке Зиту — это неотличимое подобие Гиты, ее сестры-близнеца, приговаривала ласковые слова, какие может сказать только мать своему спасенному дитяти.
«Мать» и «дочь», обнявшись, плакали. Материнские горючие слезы ручьями орошали щеки дочери. Слезы их соединились.
Глава вторая
Гита, притаившись, как мышь, лежала на заднем сиденье «форда».
Кузов машины настолько раскалился, что в салоне было душно и жарко.
Она осторожно опустила стекло. Стало немного легче дышать. Ветерок проникал в открытое окно и освежал разгоряченное лицо девушки; ею стало овладевать дремотное состояние, но вдруг послышались шаги.
Молодой человек в светлом пиджаке подошел к машине, открыл дверь и, сев за руль, включил мотор.
Машина, дав задний ход, выехала на дорогу.
Через несколько минут Гита увидела, что они едут по Марин-драйв. Свежий ветер с моря взбодрил красавицу и вернул ей природную смелость, которая на некоторое время покинула было свою обладательницу.
Гита, мягко разогнувшись, бесшумно выпрямилась и уселась на сиденье, слегка откинувшись. С обворожительной улыбкой и с детской лукавинкой в широко раскрытых глазах она смотрела в аккуратно подстриженный затылок молодого мужчины.
Рави, увидев в смотровом зеркале очаровательное отражение, слегка смутился от неожиданности; но это было лишь краткое мгновение, которое, пожалуй, и не зафиксировал его мозг.
Достаточно было взглянуть на эту девушку с детским выражением лица и непосредственными манерами, как все подозрения снимались, как рукой.
— Интересно все-таки, как это вы, юная госпожа, оказались в моей машине? Что за чудо? — с притворной сдержанностью и спокойствием спросил Рави, хотя в душе его, непонятно откуда, поднималась теплая волна веселости.
— Как я оказалась в вашей машине? Так же, как и вы! — кокетливо ответила Гита.
— По-видимому, я неправильно поставил вопрос. Как вы сюда сели? — снова спросил Рави.
— Обыкновенно! — засмеялась Гита. — Нагнулась и села! Нет, остановитесь, я покажу вам, как я села.
— Ну зачем же показывать, — тоже смеясь, ответил Рави. — Я уже представил себе, как это было, — и он слегка притормозил, увидев, что Гита пытается открыть дверь.
Рави не мог унять смеха. Его лицо, разогретое солнцем, блестело. Взгляд, скользнув по дороге, вновь и вновь возвращался к неожиданной пассажирке. Он давно так не смеялся — легко и беззаботно.
Неужели эта девушка так заворожила его? И вдруг он с удивлением осознал, насколько за последние три-четыре года работы в клинике он загнал вглубь свою жизнелюбивую и отзывчивую натуру. Он скучен и однообразен.
Очнувшись от этих аналитических мыслей, он спросил:
— А вы, случайно, не колдунья?
— Да, я колдунья, цыганка.
— Вы очень напоминаете мне одну девушку, но вот кого никак не могу сообразить.
— Да, вы могли меня видеть два-три дня назад, — сказала Гита, имея в виду свое представление на Крофордском рынке.
Рави внимательно всматривался в Гиту, и в его памяти стали восстанавливаться события прошлой недели.
«Да это же Зита! Точно, это Зита!» — осенило его.
Окрыленный этим открытием, он стал разговаривать с Гитой более свободно и просто, удивляясь, откуда у него появилась такая болтливость и простота в обращении. И он почувствовал себя мальчишкой, сорванцом, каким он был в своем далеком детстве, но старался не подавать виду, что узнал в юной красавице, одетой довольно экзотично, Зиту.
— Я могу узнать, куда вы едете? — наконец спросил Рави.
— Скажите, незнакомый красавец, а куда вы меня везете? — кокетничала Зита, слегка наклонившись вперед.
— Я никуда вас не везу. Я везу себя.
— А куда же везет меня ваша машина? — по-детски удивленно, улыбаясь, спросила цыганка.
— Я еду к своим родителям, а куда едете вы — неизвестно, — ответил очарованный доктор.