Первым заводит разговор о хариусе Сергей К., большой любитель побегать до завтрака по горе Бабка, опытный рыболов и охотник, с долгим и героическим стажем. Он еще из самой Москвы запланировал двинуться победоносным походом на хариуса.
– А верно ли, что попадается на местных речках хариус? – интересуется он у меня, запивая растворимым кофе румяный утренний сырник, обмакнутый в домашнюю сметану, сбитую вручную накануне в Черном Ануе.
Я даже обижаюсь таким нелепым вопросом.
– Разумеется, есть! Да его здесь, по Аную, как грязи!!!
Это решает дело, и мы неотлагательно принимаемся за организацию рыбалки, делая это по всей, какой только возможно, науке.
Понятно, что об использовании привезенных с собой городских, московских снастей в данном случае не может быть и речи. Алтайский хариус, как нам успели объяснить, признает и ловится только и исключительно на местную снасть. А именно на особенную местную муху, древний и хитроумный секрет плетения которой из собачей шерсти вокруг крохотного крючка известен одним лишь местным старожилам. Мы сговариваемся с топольнинскими мужичками, что назавтра вместе с ними отправимся ловить хариуса и что они выделят нам для этого самых лучших своих домоплетеных мух.
Но сгодятся ли наши фирменные раздвижные карбоновые удилища, привезенные, опять-таки, с собой из города? Не смекнет ли осторожный и не раз битый жизнью хариус, что дело тут неладно, увидав их из-под воды, – такие пижонские, блестящие на солнце, дорогие удочки, сравнительно с неказистыми прутиками, на которые обыкновенно навязаны лески топольнинских умельцев? Посовещавшись с топольнинцами, решаем, что рискнуть, пожалуй, можно, муха все же по-любому важнее всех прочих приспособлений. А на что она там привязана – дело второе, не столь важное.
Дальше еще существеннее – где будем ловить? В Ануе?
– Нет, в Ануе сейчас ловить никак не годится, – объясняют топольнинские мастера вываживания и подсечки, – летом-то он по притокам больше кормится! И только к осени в большие реки скатывается, жирный, отъевшийся! В Ануе его мало нынче! Надо по притокам ходить! Там его теперича жирно! Думаю так, что надо нам на Муту ехать, – толкует бывалый топольнинский мужичок, переловивший за свою жизнь по Аную и притокам уйму самого отборного хариуса; так и постановляем единодушно – ехать назавтра на Муту, туда, где хариуса «нонеча жирно».
Наутро рано-ранешенько у нас все готово к рыбалке. У железного моста через Ануй ждет видавший виды зеленый уазик-«буханка». Собраны-смотаны снаряженные удочки. В пластмассовой коробочке весело топорщат свои волоски отборные топольнинские мухи. С нами в столовой отхлебывает крепкий чай взявшийся порыбачить с нами топольнинский мужичок в резиновых сапогах и хлопчатобумажной белой кепке на затылке. Он дает нам последние наставления:
– Обязательно сапоги наденьте: по реке весь день ходить будем, вот что!
Наконец трогаемся. Вчетвером. База еще спит, вокруг тихо. Над Ануем ранее утро.
Мы – это водитель УАЗика, прихвативший с собой большой термос с чаем, хлеб, консервы (для перекуса в перерыве рыбалки). Дальше я, Сергей К. и топольнинский рыболов.
Понемногу разгорается, нагревается жаркое летнее утро. Над головой – голубое небо, с которого падает ослепительный свет. Еще далеко до полудня, но дневное светило с самого своего выхода из-за горы жжет немилосердно. Дорога пылит, справа блестит за березами игривый Ануй. Мы выкатываем на бугор на границе края и республики и видим впереди себя ближайшую алтайскую деревню Черный Ануй, до которой, спасительной, так и не добрались в страшную и памятную зиму несчастные Ксения с братиком. По бокам от машины, пониже бугра, стеной поднимается дикая конопля много выше человеческого роста. У конопли широкие характерные семилепестковые листья и крепкие зеленые ножки. Растет она густо и привольно, шевеля на ветру своими пышными кистями. Когда отдельный двор или целая деревня на Алтае приходят в запустение, то пустоши чаще всего зарастают именно коноплей или крапивой. В этих местах верх уверенно взяла конопля. Окраины Черного Ануя – это огромные поля ветвистого и пышного канабиса. Туристы любят фотографироваться в местных конопляных джунглях, забравшись в самую гущу зарослей, с идиотскими улыбками до ушей.
Сама деревня – старинная, красивая, тянется одной длинной улицей вдоль правого берега Ануя. Слева от нее открывается обширная долина, справа реку тесно прижимает гора, прямо за деревней виднеется гора Седло, формой именно как седло. Ниже пограничного бугра через Ануй перекинут вправо уже известный нам деревянный мост, ведущий к Караколу. В центре Черного Ануя у дороги стоит заброшенный сельский клуб, в два этажа, из толстых бревен, с давно выбитыми окнами и вытащенными оконными рамами, перед которым долгие годы торчал гипсовый бюст Ленина. Потом бюст стащили с пьедестала, и он куда-то пропал. Еще в деревне, ближе к реке, сохранились несколько крепких двухэтажных домов-пятистенков, срубленных из могучих сосен – возрастом за сотню лет каждый. По ним видно, как зажиточно жили местные хозяева в ту пору, при царе. Да и сейчас черноануйцы живут неплохо: едва ли не у каждого дома стоит трактор или машина, а то и по несколько. По улицам бегают многочисленные детишки. Вечером можно попасть в большую пробку из коров, с огромным выменем, медленно возвращающихся с лугов на вечернюю дойку к домовитым местным хозяйкам.
Миновав Черный Ануй, мы вскоре встречаем развилку рек и дорог. Ануй уходит прямо и выше, в сторону деревень Турата и Белый Ануй. Вправо через него переброшен мостик, и тут же рядом впадает речка, левый приток Ануя. На правую дорогу, в сторону Келейского перевала и Усть-Кана, мы и поворачиваем, не зная еще, что эта самая речка и есть нужная нам для рыбалки хариуса Мута.
Покуда мы трясемся по изрытой круглыми ямками дороге, покуда виляет и теряется справа от нас в траве и в кустах неказистая речка, перед нами во весь рост встают сцены предстоящей нам схватки с хариусом. Яркие картины предстоящей борьбы с быстрым хищником, как и нашего неотвратимого триумфа, сменяют в нашем распаленном воображении одна другую.
Мы видим себя на мощной холодной реке, величаво обтекающей земной шар. На суровой сибирской реке, густо обросшей вековыми кедрами, далекие вершины которых можно увидать только если высоко задрать голову. Тревожно кружатся над нами огромные орлы, громко кричат в лесу напуганные нами сойки, крадется в чаще, заслышав нас и прижав голову к земле лохматый волк, с широко разинутой зубастой пастью. Река низко и мощно гудит, накатываясь на нас прозрачными ледяными валами. Вся она как жидкое ледяное стекло, опасное и манящее. Сила у реки ужасная. Бушует ветер, скрипят вековые стволы, отламываются бурей и падают в реку тяжкие ветви, толщиной с туловище человека каждая. Раскачиваясь на изумрудных волнах проносятся они мимо нас, совсем близко, словно смертоносные торпеды. Мы однако же бесстрашно выстроились в ряд прямо посреди гибельной стремнины, с удочками наперевес, в высоких болотных сапогах. Мы торчим по пояс в ледяной воде, сильно наклоняясь вперед, неуступчиво борясь с могучим потоком. Буря срывает с нас кепки и шапки, вышибает из наших глаз скупые слезы. Река со всей мочи бьет нам в животы и в колени, стараясь сшибить нас с ног, буря добавляет залпы сжатого воздуха в грудь и в голову, но мы, ясное дело, крепко держимся на своих местах, и все нам нипочем. Мы ловко увертываемся от летящих в нас по течению веток, наши удочки изгибаются от свирепых вихрей, рвутся из крепких рук, но лески умело брошены нами в воду, вместе с неотразимыми топольнинскими мухами. Мухи несутся по течению, наши взгляды прикованы к ним. Хариус, мощно гребущий огромным хвостом против неудержимого потока в бездонных глубинах холодной реки, уверен тем временем, что никто не способен подобраться к нему даже и близко на этой смертоносной и неприступной реке. Он голоден, быстр и спокоен. Он мнит себя хозяином и господином всего этого гремящего потока. Тут он вдруг замечает в прозрачном валу волны желтую аппетитную муху с толстым и пушистым черным брюшком. Он стрелой летит к ней, оставляя за собой серебристый след из прозрачных пузырьков. Молниеносный удар хищной пасти!
Хариус (Д. Запылихин, 2016 г.)
Мушка проглочена, а с ней и мой острый беспощадный крючок, крепко привязанный к невидимой, но прочной леске! В тот же миг я совершаю резкую и безошибочную подсечку и принимаюсь, еще прочнее упираясь в дно обеими ногами, подтягивать к себе ошеломленного, еще мгновение назад мнившего себя неуязвимым хищника. Низко гнется крепкое удилище, вскипает ледяная вода. Следует суровая и короткая схватка – и огромный хариус схвачен! Финита!
– Усть-Мута! – прерывает наши героические грезы водитель. Он бросает в форточку уазика дымящийся бычок.
Мы въехали в небольшую деревню окруженную лесом в красивой горной долине. Переехав мостик еще через одну маленькую речку, дальше двинулись вверх по боковой правой долине и вскоре встали на пыльной обочине, обросшей пожухлой лебедой. Слева от дороги тянулся широкий и длинный луг, за ним ниже темной полосой росли кривые деревья.
– Туда! – машет в сторону деревьев топольнинский рыбак и принимается вышагивать вниз по полю, прихватив свою убогую удочку.
Мы пускаемся вдогонку. Водитель остается у машины, примостившись на земле в ее жидкой тени. Жарко, больно кусаются большие черные слепни, вертятся вокруг комары, жужжат мухи. Отплевываясь и отмахиваясь от мух и мошек, бежим по жаре за рыбаком, стараясь поспевать за ним. Ноги заплетаются в высокой густой траве. Трава вся покрыта густой пылью (откуда в горах столько пыли! – удивляемся мы на бегу), и скоро она покрывает всю нашу одежду, забивает нам легкие и бронхи. Мы чихаем и кашляем.
Добравшись до деревьев и к этому моменту уже обильно обливаясь горячим потом, все с ног до головы грязные, мы открываем для себя, что в глубине плотной стены из ив и кустов безмятежно струится маленькая мутная речка с оплывшими глинистыми берегами. Она вся перегорожена упавшими деревьями и ветками, виляет под ними туда-сюда как дворовая собачонка, над нею тучами ходят, блестя на солнце и противно зудя писклявые комары, низкие берега речушки густо заросли неопрятной и будто бы растрепанной растительностью.
– Мута! – тычет пальцем в грязную речку наш топольнинский проводник.
Он принимается готовить удочку, вяжет на кончик лески маленькую мохнатую муху, вытащенную из коробочки. Мы молча таращимся на грязную воду, отмахиваясь от комаров, вытирая ладонями грязный пот со лба. Нет, не так мы представляли себе арену борьбы с хариусом!
Делать нечего. Разматываем свои снасти, вяжем на тонкую леску мух, желтых и белых, сплетенных вручную из волосков с собачьих хвостов. Сергей К. забирается во взятый с собой из города черный резиновый гидрокостюм, застегнувшись под самый подбородок длинным водонепроницаемым замком-молнией, идущим от низа живота до самого горла. Он становится похож на космонавта в скафандре, только без шлема. Солнце уже в зените, воздух плавит несусветная жара, небо побелело, по голове и щекам Сергея течет горячий пот. Ему нестерпимо жарко и тяжело ходить в этом толстом резиновом гидрокостюме, его печет и плавит как снаружи, так и изнутри толстого резинового кокона. Тем не менее он берет удочку и раскачиваясь как водолаз, широко раскорячив руки и ноги, неловко продирается сквозь кусты к речке. Лезу к воде и я.
Топольнинский мужичок первым принимается за ловлю. Он с несусветной скоростью принимается бегать вдоль по речке, вверх и вниз, забрасывая накоротке свою муху в каждый омуток, в каждую протоку, в каждый речной поворот. Одна-две проводки мухи по мутной поверхности омутка или излучинки – и он уже спешит дальше. Мужичок необыкновенно сноровисто перебирается-перескакивает через поваленные стволы и завалы из веток с налипшей на них грязью, шлепает сапогами по мелководью, продирается сквозь пыльные кусты. При этом он умудряется не запутать леску в кустах и ветках, не упустить муху под корягу, не выронить удилище, не оборвать снасть, движется удивительно споро, облавливая таким манером мутную и теплую Муту метр за метром. Его приметная белая кепка уже совсем скоро скрывается за деревьями, упрыгав от нас вверх по течению. Мужичок стремительно мчится вверх по Муте, не пропустив при этом на речке ни единого живого и мокрого места!
Иное дело мы с Сергеем К.: рыбалка с первых же шагов превращается для нас в сплошное мучение! Мы спотыкаемся о деревья и корни, наши лески путаются в кустах и ветках, мы только и делаем, что выпутываем и распутываем их, собравшихся в пышные блестящие узлы. Стоит страшный безветренный зной, комары и мухи лезут в глаза и рот, больно кусают нам руки и шеи. Мы чешемся и беспрерывно отмахиваемся во все стороны от гнуса, тем самым еще сильнее спутывая свои снасти. Когда мы лезем в кусты, нам на лица налипает паутина вместе с висящими на ней злыми пауками. Паутина щиплет нам лбы и щеки, пауки зло скребут нас по щекам своими черными лапками. Когда мы протискиваемся сквозь деревья, за шиворот нам сыплются иголки, листики, веточки и прочая подобная дрянь, от которой чешется и зудит мокрая горячая спина. Иногда, впрочем, нам все же удается добраться до самой воды и обронить туда муху, но в ответ – ничего! Глухо!
Муха уныло проплывает по мутной воде прямо у нас под носом, не вызывая ни у кого ни малейшего интереса. Где там в этой грязной речушке возится хариус – одному Богу известно! Он ходит по Муте свободно, вверх или вниз, изредка выхватывая в воде попавших в нее мушек и комаров. Вот поэтому рыбакам и приходится пробегать всю речку сплошь, туда и сюда, макая в воду на каждом шагу свою муху, ведь по-другому его не найти и не выловить! Стоять же на одном месте и ждать клева – вообще пустое дело!
Я, чертыхаясь и обливаясь потом, лезу сквозь чащу, которой обросла вся речка. За полчаса борьбы с кустами, грязью и комарами мне удается выудить из грязной воды лишь одного несчастного хариуса, размером с мелкого пескаря. Вдруг я слышу какой-то шум, где-то выше по течению, и бегу в ту сторону.
Передо мной открывается картина недавно разразившейся катастрофы. Мой друг Сергей К. лежит на животе прямо в реке, в круглом тенистом омутке, и, как большая черная черепаха, нелепо шевелит ногами и руками, вертя ими в разные стороны. Его удочку унесло и забило течением под корягу. Рядом с Сергеем уже хлопочет примчавшийся первым топольнинский мужичок в своей белой кепке, пытаясь поднять его из воды на ноги.
Глубина речки в омутке, как и везде по Муте, хорошо если по колено. Тем не менее Сергей в своем тяжелом гидрокостюме то и дело пускает пузыри изо рта, жидкий ил со дна тянет его книзу. Вся вода круглого омутка перебаламучена, жирная грязь поднята со дна и медленно стекает теперь вниз по течению. Я подбегаю и мы вдвоем с топольнинцем, подхватив друга с боков за локти, ставим Сергея на ноги, прямо в речке. Он весь мокрый и грязный, по его щекам съезжает вниз вязкий и мокрый речной ил. Сергей смачно сплевывает набившийся в рот ил себе под ноги. Покуда он, поскользнувшись и упав в речку, возился в ней, силясь встать, грязная теплая вода Муты доверху заполнила его резиновый гидрокостюм. Теперь, когда он стоит на ногах, вода плещется у него под самым горлом, у кадыка. Гидрокостюм полностью заполнен грязной водой и раздулся, как переполненная резиновая грелка. Только внутри этой «грелки» торчит сейчас целый взрослый человек. Со стороны Сергей отдаленно походит на толстого веретенообразного глазастого белого червяка с логотипа шинной фирмы Мишлен. Он стоит, булькая водой по колено в грязном омутке, и слегка покачивается от перетоков воды внутри гидрокостюма – от живота к спине и обратно.
– Гляньте-ка, костюм раздулся, как гондон! – разлепляет рот Сергей, отплевавшись. Он нимало не смущен и весело хохочет над своим нелепым положением вместе с нами.
Мы пробуем расстегнуть молнию на горле, чтобы слить воду. Но молнию заклинило. Тогда мы аккуратно кладем Сергея на живот на глинистом берегу, с сильным уклоном головой вниз. Мутная вода с шумом вырывается из костюма через узкую горловину в омуток, попутно снова заливаясь Сергею в нос и в рот. Он громко фыркает, чихает, отплевывается и ругается. Костюм спадает, облепляя внутри мокрую одежду Сергея. Мы вновь поднимаем его на ноги и после нескольких минут возни расстегиваем наконец замок. Сергей вылезает из резины, весь грязный и мокрый, илистая вода Муты густо налипла на него, в складках одежды застряли буро-зеленые водоросли.