— Ещё чуть-чуть, Хелен, — говорит девочке бывший послушник, чтобы как-то нарушить повисшую в воздухе неловкую тишину. — Дошли же мы до Тивии. И не замёрзли там. Значит, и до Меливерта дойдём.
Девчонка, как ни странно, слушает его и просто кивает. Не закатывает истерики, не всхлипывает тихонько себе под нос — просто кивает и послушно плетётся вместе с ним. Впрочем, порой она весьма неодобрительно поглядывает на Тана, но не обращать на её недовольство внимание! Девчонки всегда дуются, как что не так, как им бы хотелось. И ревут, когда что-то не нравится им слишком сильно.
Танатосу хочется сказать, что Хелен ещё повезло — отец любил её. И пожертвовал ради неё жизнью. А Толидо продали в орден, как какую-то индюшку или поросёнка. И это противно. Ужасно противно и обидно. Потому что Тан себя не чувствует ни индюшкой, ни поросёнком… И в принципе не желает быть существом такого рода.
— Нам бы белку поймать, — говорит вдруг Йохан, — или ещё какое животное. Да хоть крысу. Я тогда смогу приготовить из неё похлёбку.
Его голос слишком тихий. И хриплый. Должно быть, это непросто — постоянно петь на таком холоде. Петь всякую чушь о героях старины, великих свершениях и битвах, о чудовищах и невиданных зверях… И слушать постоянные насмешки. Со стороны таких людей, как Танатос Толидо. Или ловить равнодушные взгляды таких людей, как Хелен Евискориа.
Мысль о похлёбке, однако, перекрывает все остальные. Есть… Так хочется есть… И для этого Танатос готов на что угодно. Даже самому стать вендиго. Этим вечно голодным духом… Если хорошенько подумать — у бывшего послушника с этими чудовищами немало общего. Взять хотя бы голод. Вечный, постоянный, неустанный голод… Неутолимый… И Танатос Толидо вряд ли брезговал бы той пищей, что пристала для вендиго — для монстра, которого все так боятся. Должно быть, жизнь в ордене наложила на него свой отпечаток — мальчику скорее было дело до того, не съедят ли его самого, нежели на все условности и приличия. А, возможно, он просто был такой тварью с самого начала, просто не подозревал об этом. Впрочем, люди обычно и не подозревают, насколько они плохи. Да и не хотят что-то знать. А орден открыл это ему…
— Возможно, я смогу кого-нибудь поймать, — пожимает плечами Танатос. — В ордене я иногда ловил крыс…
Хелен говорит что-то о том, что есть крыс слишком противно, что надо ловить кого-то другого… И Толидо едва не усмехается, что пусть в таком случае она не ест похлёбку. Им с Йоханом достанется больше. Танатос обещал, что выведет девчонку из подземелий и сделает всё для того, чтобы спасти её — и себя — от преследований жрецов. Но ни слова в уговоре с её отцом не было, что Хелен не может помереть голодной смертью. В конце концов, не с ложечки же бывшему послушнику её кормить! Хелен Евискориа не два года, чтобы она не могла поесть самостоятельно.
Тихий свист заставляет Тана настороженно оглядеться. Йохан смотрит на него испуганно, а Хелен — непонимающе. Свист жутко не нравится послушнику, и он жестом просит барда и девчонку замереть на месте. Он слушает. Слушает этот пугающий свист и скрип снега от чьих-то шагов. И мелькающая тень — высокая, тощая… Куда выше и тоще, чем может быть человек или, тем более — медведь.
— Это вендиго… — шепчет посиневшими от страха губами Йохан.
========== I. Глава четвёртая. Хрустальная королевна. ==========
«Зима не может быть вечной»…
Эти слова звучат в одной из тех красивых и мелодичных песен, которые часто поются менестрелями. Эта песня, по преданию, была написана князем Ринверской цитадели в тот год, когда умерла его любимая жена. Деифилия Ярвинен не знает, кем именно был этот князь — мама и тёти считают это предание глупостью. И, наверное, так оно и есть.
Тоненькая девочка лет одиннадцати в голубом платье, накрытая лишь жёстким тёмно-синим плащом, лепит из снега причудливые фигурки и замки. Аккуратно, осторожно — не так, как обычно веселятся дети. Ей нравится зима. И нравится жизнь в поместье — спокойная, тихая, безо всяких потрясений. Она — ландграфиня Ярвинен. Ей не страшен даже самый лютый холод. Впрочем, пожалуй, как и другим детям, ей бы хотелось увидеть что-то совершенно иное — необыкновенное, чудесное, восхитительное… Хотелось бы увидеть шедевры архитектуры — не на картинках. Хотелось бы узнать жизнь, полную прекрасного — музыки, танцев, героев старинных песен и сказаний. И быть той девушкой — хрустальной королевной из сказок, — перед которой все преклоняются, ради которой самое ужасное чудовище может стать прекрасным и отважным принцем. Быть легендой — самой замечательной и прекрасной. И быть девушкой из песен о любви. Даже грустных. Деифилия Ярвинен любит зиму. И снег, из которого можно лепить красивые замки, представляя, что всё это реально. И мороз, забирающийся под одежду. И ветер — свежий и прекрасный ветер. И лёд на речке, прозрачный и чистый, сквозь который всё так прекрасно видно, и снежинки на ресницах, и морозный узор на окнах… По правде говоря, Дея боится весны. Боится, что зима закончится — это кажется ей ужасно нехорошим знаком. Вся жизнь Деифилии была связана с зимой. И Ярвинены тоже всегда были связаны с зимой. И девочке порой кажется, что, весна ворвётся в её жизнь стихийным бедствием, что разрушит все её мечты и надежды. Солнцем из старинных преданий. Солнцем, способным растопить самый прочный лёд. И Деифилия заранее ненавидит солнце, потому что ей кажется, что из-за него её жизнь может измениться навсегда.
В поместье Биориг прошла вся жизнь девочки, и она не представляет себе иной судьбы, как стать достойной продолжательницей дел рода. Деифилия с вниманием и старательностью, достойными похвалы, впитывает все знания, которые с таким упорством вливают в неё тётушки, мама и дядя. Она послушно учится арифметике, языкам, рукоделию, впитывает в себя все знания, связанные со Сводом законов, старинные предания и песни, которые могут быть полезны в той работе, которую с древних времён выполняет её род.
У Деифилии длинные тёмные косы. Сёстры и кузины завидуют ей. Девочка заплетает их очень аккуратно, чтобы не пропустить ни волоса. И на платьях её никогда нет и пятнышка — наставнице, седовласой и строгой леди Эстерлине очень нравятся прилежность и аккуратность своей воспитанницы. Она никогда не отчитывает Дею за невыполненную или плохо выполненную работу, да девочка никогда не даёт и повода для подобных упрёков. Юной наследнице рода Ярвиненов порой кажется, что она сгорела бы от стыда, если бы кто-то был недоволен её прилежностью или поведением.
Двенадцатилетняя Деифилия сидит на снегу и лепит из него сказочный замок. Замок из красивой старинной легенды про хрустальную королевну. Про хрустальную деву, быть которой, пожалуй — мечта всех юных девочек во вселенной. Про девушку небывалой красоты — холодную и прекрасную, как лёд. Дядя как-то рассказывал ей сказку — про чудесного солнечного принца, который полюбил хрустальную королевну и готов был перевернуть всю вселенную только лишь для того, чтобы эта девушка была счастлива. Деифилии не очень понравилась эта сказка. И, всё же, дядя рассказывал так увлекательно, так завораживающе красиво…
Деифилия Ярвинен любит сказки, а особенно — дядины сказки, пусть порой боится в этом признаться. Мама и тёти посчитают это всё глупостями, возможно даже — бреднями. И Дее вовсе не хочется, чтобы её считали глупой или — неизвестно что хуже — лентяйкой, которой просто нечем заняться.
Дядя Вигге — самый настоящий мастер по части выдумок! И Деифилия ужасно рада, что именно она является его любимицей из дюжины его племянников и племянниц. Ей нравится этот вечно задумчивый мужчина. И даже борода его не кажется девочке столь жёсткой, как отцовская. Юная наследница ландграфского рода любит сидеть с дядей в библиотеке и читать вслух.
У Деифилии четыре дяди и три тёти по материнской линии, а у отца, кажется, вообще нет родственников. И Дея не может сказать, что не рада этому. Пожалуй, и материнских-то родственников ей вполне хватает. Особенно — кузенов и кузин. Пусть их так много, это не отменяет того, что девочка постоянно чувствует себя одинокой среди них. Совершенно ненужной.
— Я думаю, что следует подготовиться к приезду лорда Хеннинга, а не носиться по улице, — примерно так говорила сегодня утром Маргрит своим сёстрам.
Сегодня в Биориге ждали гостей. Событие столь редкое, столь необычайное, что от него захватывало дух. Приезжал лорд Хеннинг с супругой — кажется, по приглашению всех тётушек и дядюшек Деифилии вместе взятых, так как практически каждый в поместье с радостью ожидал визита этих людей. Многочисленные кузины, сёстры, кузены Деифилии ждали этого события уже несколько недель.
Дядя Ивар — глава рода. Дея, по правде говоря, побаивается этого строгого мужчины и старается по возможности не показываться ему на глаза без необходимости. Пусть он и заслуживает самого уважительного к себе отношения, девочка считает его слишком пугающим. Деифилия прекрасно знает, что именно ему она обязана своей, в общем-то, беззаботной жизнью, пусть и полной бесконечных уроков.
Тётя Ингрид — самая влиятельная женщина из всех, каких только знает Дея. Она очень умна, весьма недурна собой и держит себя очень строго. Разве девочка возраста Деифилии может не восхищаться таким примером? И она искренне восхищается — как только можно восхищаться человеком.
Тётя Вигдис самая старшая в роду Ярвиненов. И она была любимой тётей Деи — пусть и лишённая всякой сентиментальности, эта женщина внушала уважение, а главное, доверие. С тётей Вигдис всё было спокойно. Не было никаких резких перемен в её настроении, требования к поведению детей были весьма просты и очень понятны, пусть выполнять их в точности было иногда сложновато. Тётя ненавидела лень и жеманство. А Деифилия не была ленивой и, она очень на это надеялась, не была жеманной.
Дядя Роальд один из самых известных охотников в их роду. Его побаиваются даже сыновья — вечно буйные Вегард и Зигвард. Человек поистине суровый, он, впрочем, никогда не опускался до грубости или бестактности, насколько Деифилия помнит его. Возможно, он знал даже больше историй, чем дядя Вигге, но никогда об этом не говорил и ничем не выказывал своей осведомлённости. Дядя Роальд всегда был ужасно молчалив — Дея знает его со своего рождения и никогда сказанное им одному человеку не превышало семи-восьми слов.
Дядя Хальдор считается самым весёлым человеком в Биоригском поместье, но Деифилия не слишком его любит. Почему-то её настораживает эта, кажущаяся показной, весёлость и лёгкость в обхождении. И даже множество новых хороших игрушек — фарфоровых кукол, кукольной мебели и чайной посуды, заводных волков и лисичек — не исправляют впечатления, которое дядя Хальдор производит на одну из своих племянниц.
Тётя Эйдин была девочке знакома мало. Впрочем, детей именно у тёти Эйдин больше всего. Тётя Эйдин из всех родственников была единственным человеком хрупкого телосложения. Все остальные дяди, тёти, а так же — отец, мать, кузены, кузины, сёстры и брат были людьми довольно крепкими.
Дея, правда, не слишком обращает внимание на слова Маргрет — они никогда не были особенно близки. Да и может ли девочка двенадцати лет быть близка со взрослой шестнадцатилетней барышней? У той уже свои увлечения, в которых нет места ребяческим забавам. Маргрет куда больше интересуют платья и юноши, нежели сказки дяди Вигге и шитьё платьев для кукол. У Деифилии, правда, ни с одной сестрой или кузиной ни сложилось дружеских отношений.
Две кузины и сестра Деифилии шушукаются за её спиной о чём-то. Говорят они, правда, слишком громко, чтобы говорить об этом «шушукаются». Дея слышит практически каждое слово, хотя стоят девочки где-то в пятнадцати ярдах от неё. Конечно, было бы лучше отойти в сторону и ничего не слушать, но замок почти готов. Деифилии вовсе не хочется, чтобы брат или кузены растоптали его. Асбьёрн всегда слишком заигрывается и не замечает ничего вокруг себя, Зигвард обожает играть в штурм снежной крепости, а Вегард часто делает всё назло.
— Человек с Сизого кургана объявил войну каждому, кто посмеет преградить ему дорогу, — говорит Леда.
Тётю Ингрид беспокоил Сизый курган, а лесничий говорил, что лучше детям не знать до поры, что это за место. Кузины Деи очень много знали об этом месте — по большей части из слухов и пересудов. Порой девочке казалось, что они слушали практически всё, что говорили другие люди. Леда знала буквально всё о каждом событии, Ринд — о местонахождении всего на свете, а Халльдис — о каждом человеке. Впрочем, их выводы обычно оказывались неверными, а информация, которой они владели, ложной. Но ни Леду, ни Ринд, ни Халльдис это не останавливало.
Деифилия слышала, что человек с Сизого кургана явится погибелью каждому, кто принадлежит к другой стороне… Дея слышала, что человек с Сизого кургана не знает насыщения. Впрочем, из взрослых даже дядя Вигге ничего не говорил, а всё прочее являлось слухами, которые не стоят внимания. Девочке хотелось бы знать, кто именно тот человек, о котором так судачат сёстры и о котором ни слова не говорят старшие.
Про Астарнов было известно всем Ярвиненам — охотники на души из Интариофа были довольно эксцентричными. Особенно, главный из них — Киндеирн Астарн, известный больше под титулом Арго Астала, «неугасимого солнца». Деифилия знает о них многое. В том числе и на Астарнов — иногда их называют Асталами — Ярвинены должны охотиться. Охотники на души… Дея не знает ничего противнее этого. Но если с ними девочке почти всё понятно, то кем является тот, о ком столь много болтают кузины и сестра, она ничего не знает. Хотя, наверное, знать об этом юной ландграфине очень хотелось бы.
— Князь — истинный безумец! — легкомысленно отвечает ей Ринд.
Звонкий голос Ринд, её смех — всё это в ней было отцовским. И взгляд, в котором было куда больше тепла. Косы у Ринд были светлее — не такие чёрные, как у матери, сестёр и брата. Отцовские. И нет в ней той гордости, что переходит порой в гордыню. И нет в ней тщеславия…
Должно быть, Деифилия хотела бы быть такой же беспечной, как старшая сестра, хотела бы, чтобы не было того груза ответственности, который водрузили на неё взрослые. Дея не понимала, почему всё было так. Возможно, она была талантливее, чем сёстры? Совершенно точно, что ответственнее, что спокойнее… И правда в том, что она слишком многого боится, чтобы быть хорошей охотницей.
Ринд ничего не боится. Возможно, потому что мало о чём задумывается — старый Йакоб как-то назвал её «весенней пташкой». Тётин слуга говорил как-то Деифилии, что Ринд похожа на отца, что она — совсем не Ярвинен. И что, возможно, именно поэтому к ней люди тянутся гораздо больше, чем к Деифилии, Сири или Асбьёрну.
— Безумцы опасны более всего, — насмешливо отвечает ей Халльдис. — Разве ты не слышала легенды о Драхомире Фольмаре?
Деифилия тоже слышала эти легенды. По правде, их и легендами назвать было нельзя — так, обыкновенные слухи. Люди любят что-нибудь придумывать, когда им нечем заняться. Даже если существует такой сумасшедший человек, как твердят все подряд об этом Драхомире, вряд ли он прожил бы столько, даже являясь демоном. Впрочем, Дею сейчас куда больше интересует то, почему восточная башня у неё получилась слишком кривой, нежели некий Фольмар, которого она ни разу в жизни даже не видела. Да и — чего уж тут — вряд ли когда-нибудь увидит.
Деифилия осторожно поправляет восточную башню своего снежного замка, стараясь, чтобы стены были ровными, а окошко смотрелось более-менее реалистично. Ей думается, что было бы неплохо полить замок водой, чтобы всё заледенело, и до следующей метели замок сохранился — мальчишкам не удастся разрушить его. Ох, если бы только Санна не лежала в постели сейчас! Можно было бы попросить её сбегать за водой и тогда план обязательно бы сработал.
Но Санна болела, и Дея чувствовала себя ужасно одинокой. Обычно девочки были неразлучны — всегда можно было поговорить с Санной о чём угодно, рассказать всё на свете, каждый секрет, не боясь, что кто-то узнает… Ни с кем из сестёр или кузин у Деифилии Ярвинен не было такого доверия и понимания, никому из них она не могла доверить тайн своей души.