Правая рука Пауля всё ещё была поднята вверх, как будто он в любой момент готов ударить. Его рот исказился, а его глаза были такими тёмными, что в них не могло отразиться даже светлое утреннее небо. Его длинные волосы коснулись моего лица, когда он склонился надо мной.
Застонав, я отползла назад. Пауль как по принуждению замахнулся ещё раз, но незадолго до моей щеки его рука застыла в воздухе. Я не смела ни дышать, ни двигаться, хотя всё во мне кричало «беги».
- Я буду молчать, ничего больше не скажу, обещаю, я ничего не скажу! - попыталась я его утихомирить и почувствовала, как мой рот исказился, но не от ненависти и злости, как у Пауля, а из-за чистой паники. – Пауль, пожалуйста ...
С глубоким стоном он отдёрнул свою руку. Казалось, это стоило ему огромных усилий. Потом он запрокинул голову назад и испустил крик, из-за которого у меня чуть не остановилось сердце. В тот же миг мне стало плохо.
- Ты ... не ... мой брат. Ты не мой брат! - прошептала я и прижала обе руки к лицу, чтобы не смотреть на него, так как закрыть я их не могла. Они закостенели.
Я подождала, пока тень его тяжёлой фигуры освободило моё тело, а его шаги удалились. Потом я свернулась на полу и несдержанно зарыдала.
- О Боже, папа ... Почему тебя здесь нет ...? Ты ведь так мне нужен ..., - рыдала я вслух, как будто мой отец мог это услышать и всё исправить.
Что с Паулем случилось? Он чуть не избил свою собственную сестру. Избил? Нет, не только это. Я боялась за свою жизнь.
Никогда прежде Пауль не трогал даже одного моего волоска. Если не считать те попытки, когда он в моём полном сознании хотел с помощью кухонного ножа и вилки сделать мне операцию (По крайней мере, до этого он продезинфицировал мою кожу). Напротив, Пауль был настоящим защитником. Если кто-то досаждал мне, то мог быть уверен, что он отомстит. А теперь? Он сам напал на меня. Без всякого повода. Из-за какой-то дурацкой, уродливой тарелки.
Хотя я должна была признать, что крайне его раздразнила. Но раньше, это случилось не в первый раз, в таких ситуациях он просто уходил в свою комнату и игнорировал меня.
И потом этот крик - страдальческий и полный боли. Он прозвучал так, будто он собрал всю свою последнюю энергию, чтобы выкрикнуть, и потом никогда больше не дышать, никогда больше не чувствовать ...
Было ли это всё следствием потери Лили? Лишь летом я узнала, почему Пауль так рано уехал от нас. Его девушка Лили влюбилась в папу. А Пауль был убеждён, что папа отвечает взаимностью на эту влюблённость, да, что он дал ей для этого повод. В конце концов, к тому времени он уже давно думал, что папа оставляет маму так часто одну, чтобы заводить романы.
Я попыталась представить себе, как бы я себя чувствовала, если бы Колин бросил меня, потому что влюбился в маму. Даже представить себе это было ужасно. И скорее всего, я бы тоже сваливала вину на маму. Но хватило бы этого, чтобы забросить все мои прежние желания и планы и стать лесбиянкой?
Эта мысль так сильно сбила меня с толку, что я перестала плакать. Нет. Точно я не стала бы лесбиянкой. Но ручаюсь, стала бы очень несчастной. Хотя ещё несчастнее, чем в этот момент, едва было возможно.
Измученно я оставалась лежать. Тошнота не отступала, так что я теперь только поверхностно дышала, потому что не могла переносить запахи, доходящие со стола. Если я правильно идентифицировала дверь, которая до этого захлопнулась, то Пауль закрылся в своей спальне. Лежал ли он там на кровати? Или хотел подышать свежим воздухом?
Черт, окно ... Створки сегодня ночью, которые были на полу, я вернула на место, но лишь прижала их, потому что у меня не оставалось сил.
И как бы сильно он меня только что не напугал, он был моим братом, и с ним что-то случилось, за что он, возможно, не был в ответе. Раздражать его, во всяком случае, мне больше ни в коем случае нельзя, но я должна была посмотреть, всё ли с ним в порядке.
Я подтянулась с помощью моего стула вверх и, шатаясь, подошла к двери Пауля. Я открыла её, не постучавшись. Со вздохом облегчения я поняла, что Пауль лежал на животе на своей кровати, голова вжата глубоко в подушку, и дышал. Медленно, но регулярно.
- Убирайся, Эли. - Его голос был хриплым. Он что, плакал? Или это утомление делало звук его голос таким слабым?
- Твои окна сломаны. Хотела только предупредить тебя.
- Я знаю. - Я пожала плечами, это было всё, что я могла сделать, а утешать его я даже не собиралась, и ушла к себе в комнату. Мой чемодан я всё ещё не распаковала; во-первых, из-за отсутствия полочек в шкафу, во-вторых, потому что я ещё точно не знала, оставаться мне здесь или нет.
Я не чувствовала себя больше в безопасности у Пауля. В этот момент он казался мне сумасшедшим, и по сравнению с ним я чувствовала себя почти нормальной. И всё-таки: хотя у меня на правой щеке был отпечаток, шишка на затылке и я чувствовала себя совершенно несчастной, но ... он в самый последний момент сдержался, восстановил над собой контроль. Что-то мне мешало сейчас просто взять и сбежать. В конце концов, я осталась невредимой. И я хотела знать, что с ним происходит. Если я сейчас сбегу, он никогда больше не подпустит меня так близко к себе.
Я была в Гамбурге только три дня, и пока я посмотрела только Шпайхерштадт. Я хотела выбраться отсюда, увидеть что-то другое, не только кирпичные стены домов напротив, узкий кусочек неба надо мной или мутную воду подо мной. Предложение работы в клинике показалось мне ещё раз как знак судьбы. Конечно, ошибка разъяснилась бы даже тогда, если я там не появилась бы лично. Но клиника находилась вблизи Альстера, где якобы Гамбург был самым красивым. Я могла встречу объединить с прогулкой и в это время спокойно обо всём подумать. И если потом захочу, то скажу позже дамам и господам, что не являюсь их ожидаемой уборщицей.
После того, как я разработала этот план, я немного успокоилась. До раннего вечера Пауль и я оставались лежать, молча, на наших кроватях. Иногда у меня из горла ещё вырывался испуганный всхлип, но по прошествии нескольких часов спазм в моём желудке расслабился, и мне захотелось есть и пить. Я выбрала себе приличную одежду, пошла в ванную, приняла душ и нанесла макияж, чем уже долгое время пренебрегала. Хотя это было совершенно абсурдно, так как не я имелась в виду, у меня было такое чувство, что мне нужно появиться в презентабельном виде в мою первую смену работы.
Когда Пауль внезапно появился в полуоткрытой двери ванной, моя рука начала так сильно дрожать, что выскользнула тушь. Теперь моё лицо украшали две полосы: одна - на левой, другая - на правой щеке. Чёрная и красная.
- Эли, малышка. - Слова Пауля прозвучали устало. Так ужасно устало и измученно. - Я этого не хотел. Это не приносит мне удовольствия. И это убивает меня ... Тебя нельзя раздражать меня, пожалуйста, не делай этого...
Я нерешительно повернулась к нему. О Боже, его взгляд ... Тут же я отвернулась. Но короткой встречи наших глаз хватило, чтобы на моих появились слёзы. Быстро я схватила бумажную салфетку, и в самой лучшей манере тёлки снова и снова прикладывала её к моим векам, чтобы не потекла тушь.
- Хорошо, - пробормотала я, задыхаясь.
- Для чего ты приводишь себя в порядок? - спросил Пауль удивлённо.
- У меня назначена встреча.
- Встреча? Ты уверенна, что ты в таком состоянии...?
- Да, - соврала я. Я совсем не была уверенна. На данный момент мне хватит дружелюбной улыбки, чтобы наверх поднялось то, кем я в этот момент была: жалким кусочком плоти. Я расправила плечи и взяла ещё одну салфетку, чтобы вытереть полосу от туши со щеки. Другой придётся остаться. Для более обстоятельного макияжа у меня всё равно больше не было времени, а для прогулки тем более. Я разучилась краситься и потратила для этого слишком много времени.
Я намочила свои руки, попыталась пригладить свои волосы и протиснулась мимо Пауля в коридор.
- Куда ты сейчас идёшь, Эли?
- Мыть полы.
- Мыть полы? - спросил Пауль в ужасе. - Ты идёшь мыть полы?
- Точно, - ответила я сухо. Я посмотрела на него и почувствовала, что уголки моих губ, как и его, дёрнулись во внезапной вспышке веселья. - Ты вбиваешь гвозди в стену, а я иду мыть полы. Брат и сестра Штурм делают карьеру.
Я исчезла, не сказав «до свидания», махнула такси возле набережной Зандтор и позволила отвезти себя с пустым желудком и гудящей головой к моему первому официальному месту работы.
Глава 12.
Песочный человек
На такси я доехала до нужного адреса. Дом выглядел не как клиника, а скорее как роскошный отель. У него были острая двускатная крыша и бросающийся в глаза красно-коричневый кирпичный фасад, который прерывался на нижнем этаже круглыми, а на верхних этажах квадратными окнами с перемычками.
- Этого не может быть, - сказала я безнадёжно. - Должно быть, вы ошиблись.
- Вам нужна была Иерусалимская больница, не так ли? Это Иерусалимская больница, юная леди, - возразил водители такси вежливо, но немного раздражённо. - Другой Иерусалимской больницы в Гамбурге нет.
Я заплатила и вышла из машины. Ещё пять минут до моей первой смены. В большинстве окон уже не горел свет, но в фойе было светло. На самом деле, это было совершенно глупо, то, что я собралась сделать. Я могла бы позвонить. Хотя номера телефона у меня с собой не было, и в письме стоял только адрес электронной почты, но это было дело трёх минут: вытащить мой мобильный из сумки, позвонить в справочное бюро, попросить, чтобы меня соединили и сообщить, что произошла путаница.
Почему тогда я этого не делала? Я прочитала письмо в свете фонаря в последний раз. Что-то в этом письме заставило меня посчитать, что оно важно, но я не могу сказать, что именно. Я невольно выпрямила плечи, когда подумала о Пауле и его быстром диагнозе. Я была полна решимости не верить в моё предполагаемое психическое расстройство.
Если то, что думал Пауль, было правдой, то меня и так когда-нибудь мужчины в белом заберут и запрут. Тогда я всё равно не могла ничего с этим поделать. Так что было лучше не сводить себя с ума этой мыслью, что возможно я сумасшедшая. Потому что это казалось ещё более сумасшедшим, чем всё остальное. И конечно, мне нельзя думать о безумной теории, которая появилась у меня по дороге сюда, что это письмо послал Пауль и он уже давно планировал отправить меня в психиатрическую больницу.
Может быть, как раз именно в это заведение. Внезапно улица передо мной освободилась. Я воспользовалась возможностью и перешла её, не смотря ни вправо, ни влево. Две минуты до восьми. Неторопливо я шла мимо деревьев, навстречу к входу. Одна минута до восьми. Теперь я ничего не могла поделать с этим. Мои ноги двигались сами по себе, и как только я зашла в клинику, то направилась прямо к стойке регистрации.
Сразу же мне в глаза бросился стройный, почти лысый мужчина в белом докторском халате и со стетоскопом вокруг шеи, который шатался за дамой с телефоном. Да, иначе это нельзя было назвать - он там шатался, хотя собственно ему здесь было нечего делать. Он заглянул в несколько ящиков и просмотрел пачку писем, но его внимание было направлено в другое место. Оно было направлено на меня.
- Добрый вечер, я могу вам помочь? - приветливо спросила дама за стеклом.
- Я ... э-э, - начала я, заикаясь, и подняла письмо вверх.
- Ах, а вот и вы, госпожа Шмидт. Пойдёмте, пойдёмте со мной! - бодро воскликнул мужчина и выскочил из-за угла. Прежде чем я смогла среагировать, он схватил меня за рукав и затолкал в лифт.
- Я не госпожа Шмидт, - прошипела я и попыталась вырвать мой локоть из его руки. Сразу же он отпустил меня и поднял, извиняясь, руки вверх.
- Простите меня, барышня Штурм, - прошептал он. - Но сейчас вы должны пройти со мной, и, пожалуйста, держите рот на замке, пока мы не окажемся наверху.
К нам присоединилась медсестра с пузатым чайником в руке, и мужчина начал непринуждённую беседу, в хорошем настроении и обычное бла-бла. Погода, скорей бы настала весна, чтобы наконец можно было снова посидеть на улице. Как дела у детей? Я попыталась сделать ни к чему не обязывающее выражение лица и сделать вид, что это совершенно нормально и правильно, что я была здесь. Но во мне всё кипело. Если этот тип хотел "наверху" засунуть меня в смирительную рубашку, то его кое-что ожидало.
Он знал моё имя ... За всем этим должен стоять Пауль.
- Я убью тебя, клянусь, - прорычала я между стиснутыми зубами, когда медсестра наконец оставила нас одних.
- Что? - спросил мужчина, сбитый с толку, и повернулся, улыбаясь, ко мне. Его серые глаза лукаво засверкали.
- Ничего, - ответила я, вздыхая. – Ну, давайте. Расскажите мне, что со мной не так. Потом напичкайте меня валиумом, и скоро я буду чувствовать себя гораздо лучше. Или это не так?
Его улыбка превратилась в широкую усмешку.
- Только одно вы должны мне объяснить, - продолжила я пылко. - Почему вы, являясь врачом, подыгрываете мне в этом глупом дерьме? Место уборщицы, ха...
- Я боюсь, что здесь случилось недоразумение. Кто считает вас сумасшедшей, барышня Штурм? Или мне лучше сказать: барышня Фюрхтегот? –
Я остановилась.
- Мой брат.
- Ах да. Пауль, не так ли? - Я кивнула. - Что же, на меня вы производите разгневанное и, к сожалению, немного несчастное впечатление, но с вашим сознанием, мне кажется, всё в порядке, если вы это имеете в виду.
- Это так, - ответила я и засмеялась с облегчением. - Тогда Пауль ничего общего не имеет с этой глупой вещью, с уборщицей? Но что я тогда здесь делаю? И кто вы такой?
Врач толкнул меня в уютный рабочий кабинет. На письменном столе не было ни одного сантиметра свободного места. Он был заполнен папками и опасно высоко наложенными книгами: замечательный научный хаос, который сразу успокоил меня.
- Я хочу показать вам своих пациентов.
- Почему? - Его озорная улыбка, которая была настолько симпатичной, что я автоматически расслабилась, осталась, но что-то в этой улыбке было не так - и это бросилось мне в глаза не в первый раз. Она выглядела не фальшиво или искусственно. Но мне казалось, что ему пришлось долго и упорно тренироваться, чтобы она снова не сошла так быстро с его лица. Когда она сходила с его лица, как только что, только на долю секунды, его серые глаза становились такими серьёзными и грустными, что они пробуждали во мне желание отвести от них свой взгляд.
- Вы согласитесь с тем, что я объясню вам все позже? - спросил он меня, не ожидая от меня реального ответа. - Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели на пациентов беспристрастно.
- Но вы ведь знаете, что я не ваша, э-э, уборщица? - Вместо того чтобы ответить, он встал и протянул мне свою руку. Хотя я не любила касаться чужих людей, я доверчиво взяла его под руку. В коридоре он снова отпустил меня, чтобы открыть первую дверь.
- Пожалуйста, - сказал он. - Посмотрите.
- Но я ведь не могу ... Почему?
- Сделайте мне одолжение, барышня Штурм, и не будьте так упрямы. Посмотрите на это, я прошу вас.
Я неохотно подчинилась. Для меня было неприятно смотреть на чужих пациентов, а это, очевидно, была палата пациента. Через стекло, перед которым находилась узкая панель с измерительными приборами и разными инструментами, я могла видеть кровать, в которой спала женщина. Ну, должна была спать. Но то, что она делала, ничего общего не имело с тем, что я понимала под сном. Её глаза были закрыты, а её лицо, как и у любого спящего, слегка расслабленно. Она была где-то в другом месте, не здесь, она не замечала нас. Но её тело почти насильственно противилось сну. Она сидела на коленях посередине своей помятой постели и ритмично качала верхнюю часть тела туда-сюда. Иногда она при этом наклонялась так сильно вперёд, что её лоб касался простыни. Только смотря на неё, у меня участилось дыхание.
Постоянное покачивание должно быть изнурительным, и оно отнимает много сил. Я медленно выдохнула, чтобы избавиться от головокружения в голове, которое охватило меня при виде этой женщины. Её лицо напоминала мне фотографии в папиных документах об историях болезней пациентов. Это было разрушенное лицо, и я не могла представить себе, что она не чувствовала, что происходило. Она просто не могла ничего с этим поделать. Она была беспомощна. И я, смотря на это, становилась такой же беспомощной.