Вон! Он там! Да, это Пауль, но что же он делает? Не смотря в мою сторону, он проплыл мимо меня. Я подняла голову и увидела, как его тело вырвалось на поверхность воды. Он был спасён. Он будет жить. Я должна последовать за ним, если тоже хочу жить, так как мне стало не хватать воздуха.
Но проблеск чего-то белого подо мной тянул меня дальше вниз. Это был кусок бумаги, который колыхался над взбудораженным песком на дне моря. Бумага, исписанная почерком Колина, строчка за строчкой, которые составлены из его размашистых элегантных букв, которые я так любила. Письмо для меня...
Я хотела схватить его, но оно снова и снова выскальзывало из моих пальцев. Забурлив, из моих лёгких вышел последний воздух. Слабо оттолкнувшись онемевшими ногами, я попыталась поплыть за письмом, но подо мной разверзлась зияющая дыра, и письмо полетело в черноту океана, без того, что я смогла прочитать хотя бы одно слово.
Так я больше не хочу, решила я. В этом нет никакого смысла. А утонуть - это совсем не больно. Это даже приятно. Я поборола свои инстинкты и глубоко вдохнула. Прохладная вода потекла мне в горло, и я терпеливо стала ждать смерти. Как это будет? Мои мысли уже начали угасать, стали вялыми и запутанными. Ещё раз я вдохнула воду. Мой пульс замедлился. Один удар ... и ещё один удар ... один вдох воды ... Неужели это так долго длиться, приход смерти?
- Нет, чёрт, нет, нет, это было ещё не всё! Не могло такого быть, чтобы это было всё!
В панике я выпрямила моё безвольное тело и вытянула руки наверх к поверхности воды. Так далеко, она была слишком далеко ... Уже темнота охватила меня, забрала моё зрение, хотя я слышала, как моё сердце глухо стучит, оно боролось, мои ноги дико барахтались. Где же солнце? Где воздух? Я не справлюсь - я утону. Сейчас.
- Нет! Тише! Замолчи!
Злая, я подскочила и прижала руки к ушам. Они гудели, как будто кто-то надавал мне пощёчин с обеих сторон, а шум моего безумно колотящегося сердца заставил болеть барабанные перепонки. Я была жива. Я находилась в игровой комнате Пауля. Всё хорошо. Это был всего лишь сон. Но у меня всё ещё было такое чувство, что я не могла свободно дышать. Я распахнула окно и наклонилась вперёд. Ветер успокоился. Больше не пахло морем, но зато пахло тухлятиной и гнилью, как будто отходы мясника сбросили в каналы. Вязкая и со стекловидной поверхностью вода протекала подо мной. Луна спряталась за низко свисающим туманом, который поглощал все звуки. Ночная мёртвая тишина опустилась, как всё отравляющий смог, на Шпайхерштадт.
Но что меня разбудило? Дрожа, я вздохнула и инстинктивно подняла руки, чтобы снова прижать их к ушам, когда голос Францёза разнёсся по квартире. Я беззвучно рассмеялась. Ответ на вопрос был получен.
- Ты ведь не наложишь в штаны из-за какого-то педика, Эли, - упрекнула я себя шёпотом. Тянущий голос Францёзе умолк, потом заскулила собака и Пауль что-то сказал.
Правильно, собака - она исчезла! Где-то около полуночи я не смогла больше выносить её скулёж, взяла её к себе и позволила заснуть у себя в ногах. Неужели Францёз сам забрал её из моей комнаты? Был ли он у меня только что? Охваченная внезапной холодной дрожью, я схватилась за моё одеяло и крепко обернула им плечи. Так как я истолковала беспокойство в коридоре, должно быть, Пауль и Францёз только что вернулись домой.
Я заползла назад в свою кровать. Окно я оставила открытым. Иррациональный страх, что не смогу дышать, заставил меня сделать это, хотя я уже нормально дышала. Сразу же в мою комнату заполз дымчатый влажный туман, из-за которого контуры мерзостей на полочках Пауля размылись. Ещё раз Розини заскулил, и входная дверь захлопнулась. Теперь либо должен был заскрипеть лифт, либо раздаться на лестнице шаги. Но я ничего не услышала.
Францёз что, остался сегодня ночью здесь? И спал у Пауля в комнате под красивым покрывалом, которое он ему подарил?
- Фу, - пробормотала я с отвращением. Значит, это было окончательным доказательством того, что Пауль пристал к другому берегу. Почему так случилось, я могла понять всё меньше. Нет, я не могла ни понять этого, ни поверить в это. Такого не могло быть. Вообще-то я была не против, каждый живёт, как он хочет. Но что меня в этом деле так сильно сбивало с толку - была глубоко сидящая уверенность, что это была колоссальная ошибка.
Я попыталась рассмотреть ситуацию так логично, насколько возможно. Францёз вместе с Паулем содержали галерею, хорошо. Само по себе это ничего не значило. Ему просто требовалось ремесленническое мастерство Пауля - это из двух человек ещё не делало любовной пары. Он подарил ему покрывало на кровать (которому Пауль, правда, не придавал большого значения, и я тоже не должна этого делать). Он назвал его зайчиком ... Нет, мне нужны доказательства.
- Тогда давай посмотрим, - пробормотала я, встала и неуклюже на цыпочках прошла к двери. Я не хотела поймать обоих на месте преступления, потому что это не было той картиной, которая помогла бы мне видеть более хорошие сны. Но бросить короткий взгляд в спальню, было единственной возможностью проверить мою теорию, и, я надеюсь, опровергнуть её.
Я по-прежнему могла хорошо красться, и мне удалось надавить на ручку двери спальни Пауля, не издавая при этом никаких звуков. Как и я, Пауль оставил обе створки своего окна настежь открытыми, и движение поверхности воды отражались на светлом потолке комнаты. Почему, собственно, вода двигалась? Когда я недавно смотрела вниз, она медленно перемещалась, так что я почти не могла различить течение. И почему в комнату проникал лунный свет? Недоверчиво я посмотрела мимо кровати на улицу. Действительно, туман рассеялся, а бледная луна накрыла Шпайхерштадт беловато-молочным мерцанием.
Пронизывающий храп с кровати заставил меня вздрогнуть. Быстро я скользнула в тень двери, но в этом не было необходимости. Пауль спал, и он был один. Францёза с ним рядом не было. Тем не менее я не испытала облегчения, когда рассматривала Пауля.
Одеяло он откинул, так что оно доставало ему только до пупка. Его верхняя часть тела полностью была открытой, хотя в этой комнате было ещё холоднее, чем в моей. Голова Пауля была откинута немного назад, его рот был открыт, а дыхание звучало ужасно.
- Полипы, - установила я. - Приблизительно размером с цветную капусту. - Пауль не шевелился. Булькающий храп вылетел из его трясущегося горла. Как только оно мог так крепко спать? Францёз ведь только что убрался восвояси, максимум пять минут назад. Или случилось то, чего я боялась, с того момента, как вошла в эту комнату - что я снова потеряла всякий счёт времени?
Это случалось не в первый раз, но летом в этом виноват был Колин. А здесь не было никакого Колина. Здесь были только я и мой брат, который храпел, как строитель, а свою сестру считал шизофреником. Нарушение восприятия времени, конечно, замечательно дополняло другие симптомы, которые он приписывал мне.
Я подошла к кровати, опустила руки на его широкие плечи и осторожно перевернула его на бок. Снова он не отреагировал на меня. Я серьёзно задумалась, почему он не просыпается от своего собственного храпа. Мне, во всяком случае, придётся провести неспокойную ночь, так как комната Пауля находилась как раз рядом с моей, а стенка была тонкой. Тем больше меня успокаивала мысль, что Францёз спал не в его кровати. Или не с ним.
- Уф, - прошептала я, качая головой, и осторожно накрыла Паулю одеялом голые плечи. Раздражённым движением он освободился от него и повернулся назад на спину, без того, чтобы даже частично проснуться.
Несмотря на храп Пауля, я вдруг услышала тихий всплеск, за которым последовал топот маленьких быстрых ножек по кирпичной стене дома. Звук не переставал приближаться. Крысы! Одним прыжком я оказалась возле окна и закрыла створки, но они не вставали на место, а выскользнули, скрепя, из петель и потянули меня за собой, так что я потеряла равновесие и стала падать вперёд. У меня даже не было времени закричать. Ещё в воздухе я повернулась в сторону, вцепилась пальцами за край карниза и упёрлась своими голыми ногами в мокрую стену дома.
- О Боже ..., ахнула я. Надо мной висели окна как два паруса в воздухе. Обе створки держались только на нижних петлях. Я выдавила окно наружу. Как могло такое, к чёрту, случиться? Это меня чуть не убило.
Любопытный нос начал нюхать пальцы моих ног, но это может стоить мне жизни, если я попытаюсь её пнуть, какое бы отвращение я между тем не испытывала бы к крысам в Шпайхерштадте. Я висела как минимум десять метров над водой и не знала, был ли канал достаточно глубоким, чтобы я могла пережить прыжок. Некоторое время я не двигалась и лихорадочно размышляла.
Что заберёт у меня больше энергии - позвать на помощь Пауля или попытаться с помощью своей силы подтянуться наверх?
Нет, звать Пауля было не хорошей идеей. Это слишком хорошо подойдёт к моему предполагаемому каталогу симптомов, если он найдёт меня в ночной сорочке, прилипшей к стене дома ниже его комнаты. Попытка самоубийства. Это приводило как минимум к трём дням в закрытом отделении.
Крысы стали удивительно нежно грызть мой мизинец, и, несмотря на мою щекотливую ситуацию, я захихикала. Я ужасно боялась щекотки на подошвах ног. Потом я сделала глубокий вдох, переставила правую ногу немного наверх, подтянула левую и перевалила тело через подоконник на пол комнаты Пауля. Мой брат всё это время напряжённо храпел.
На четвереньках и дрожа всем телом, я выползла из его комнаты, закрыла дверь и распласталась на холодных досках коридора. Я знала, что не могу тут оставаться, не так долго, чтобы проснулся Пауль. Но на этот момент я была рада, что ещё жива, а не буду завтра утром раздутым трупом, найденным в воде Вандрам-канала.
Чтобы успокоить бешеный стук сердца, я перевернулась на спину, скрестила руки за головой и стала смотреть на картину, которая весела напротив меня на стене. Простая, нарисованная точками спираль тёмно-оранжевого цвета, которая в полутьме коридора сверкала, как высохшая кровь. Мои глаза лениво следовали за изгибами спирали, и когда они доходили до середины, то начинали заново, пока мой ум не стал приятно уставшим и спокойным.
- Тебе нужно достать ее из рамки наружу, - услышала я, как сама прошептала, и смотрела на себя, как я встала, сняла картину со стены, перевернула её и открыла маленькие шарниры, которые Пауль прикрепил, чтобы усмирить её, и вытащила картину почти ласково из-под тяжёлого крепления.
Потом я отнесла её в свою комнату, положила под подушку, опустила голову и сразу же заснула.
Глава 11.
Осколки приносят удачу
- Ну, хорошо, - сказала я газете, которая была развёрнута перед моим носом. - Вполне возможно, что я и папа немного того. И может быть, вешать картины - это твоё новое предназначение, и оно приносит столько денег, что ты можешь позволить себе всю эту роскошь, но одно я знаю точно: ты не гей.
Хотя Францёз не ночевал у нас, вопрос, были ли Пауль и он любовниками, не отпускал меня. И когда я только что намекнула, и Пауль не возразил, - речь шла о совместных отпусках, да, даже о договоре наследования (и это в двадцать четыре года!) - мне стало ясно, что моё подозрение имело под собой реальную почву.
- С этих картин очень большая прибыль, - донеслось через тонкую бумагу газеты. - А Porsche принадлежит нам обоим.
И это, значит, тоже. Руку хирурга Пауль целенаправленно продвинул к стакану со свежевыжатым апельсиновым соком. Я услышала, как он выпил его залпом и тут же закашлял. Почему он так часто давился? «Неужели рак горла?» - спросила я себя цинично.
- Высокая прибыль? Почему? Потому что вы покупаете у коренных жителей картины за яблоко и яйцо, мастерите им красивые рамочки и после этого за, не знаю сколько, тысяч евро сбываете их каким-нибудь богатеньким снобам?
- Люди готовы за них платить большие деньги. Этно Арт пользуется спросом.
- Ах, - ответила я саркастически. - А так же пользуется спросом у пьяных и травмированных аборигенов забирать всё до последней нитки ...
- О, Эли, не изображай из себя благодетельницу, пожалуйста! Времена тяжёлые, а я должен как-то жить. Если ты думаешь, что в наше время можно, будучи врачом, прожить без гор долгов, то ты заблуждаешься.
- Но это не та причина, по которой ты бросил учёбу, не так ли? – расспрашивала я дольше.
Наконец-то Пауль опустил газету. Его глаза были сужены, а голубой цвет приобрёл режущую жёсткость. Бык разозлился. Я знала, что была права с моим предположением. Ещё вчера вечером я заглянула в интернет на компьютере Пауля и нашла сайт галереи Францёза (Пауль нигде не был упомянут, даже в выходных сведениях.). Самая дешевая картина стоила около четырёх тысяч. На сайте правозащитной организации, однако, было отмечено, что картины у аборигенов часто покупали за смешные цены и сразу партиями. В сущности, инвестиции содержателей галерей состояли из стоимости транспортировки. Но и они не были слишком высокими. Я могла себе представить, что Францёз заказывал картины сразу целыми контейнерами и сам лично забирал их в порту. Но из-за этого я сейчас не хотела спорить.
- Кроме того, ты не гей, - вернулась я к основному вопросу.
- Я не знаю, гей я или нет, - ответил Пауль явно раздражённо. - Но он, в любом случае, мой друг и мой партнёр, мы работаем вместе и ...
- И?
- Эли, хватит. Перестань приставать ко мне.
- Явно это делает кто-то другой, - ответила я ядовито.
- Предрассудки? - спросил Пауль с безошибочным триумфом в голосе.
- О, Пауль, я прошу тебя! Я провела свою юность в Кёльне, в моей компании было сразу два гея, и я прекрасно с ними ладила. - Вообще-то даже лучше, чем с Дженни и Николь. Может быть, Даниэль и Джим даже приняли бы меня, если бы я сняла свою маску и была бы такой, какая есть. Но с этим я начала лишь в Вестервальде, с тем результатом, что мой собственный брат предпочёл бы определить меня в психиатрическую больницу, а моё сердце было растерзанно на куски, потому что я влюбилась в Камбиона.
- Да, да, каждый знает какого-нибудь гея и считает его милым, но если это вдруг случается в семье, то этого всё же не хотят, - сказал Пауль упрямо.
- Не в этом причина, Пауль, честно. Я просто очень хорошо знаю, что ..., что ты его не любишь. Ты не любишь Францёза. И ты не гей ...
- Эли. - Своё спокойствие Пауль теперь сдерживал с трудом, но я чувствовала, что не могу остановиться. Я должна была это сейчас выяснить, чтобы избавиться от жала в животе, которое постоянно сверлило и кололо. - Я не хочу говорить об этом. Прими всё как есть.
- Нет, - ответила я твёрдо. - Я видела тебя вместе с Лили, Пауль. Я редко встречала пару, которая была бы так влюблена друг в друга. Она обожала тебя, и, прежде всего, ты обожал её, ты чуть ли ей не поклонялся ...
- Елизавета, я не хочу говорить! - заорал Пауль и треснул ножом со всей силы по тарелке, так что та разбилась. Я вздрогнула. Его пальцы дёргались, и на одну секунду я подумала, он хочет взять нож и воткнуть мне в грудь. - Чёрт! - рявкнул он на меня, как будто это я ударила ножом по столу, а не он. - Эту серию больше не производят, а теперь еще одна тарелка разбилась ...
- Это всего лишь посуда, - попыталась я его успокоить. Он пугал меня. Нервно Пауль смахнул осколки в сторону, и снова казалось, что его пальцы хотят схватить нож.
- Это не «всего лишь посуда». Это Versace, - возразил он сердито.
- И она донельзя уродлива, - сказала я холодно, взяла свою тарелку и бросила её в кухонный шкаф. При ударе тонкий фарфор разлетелся на несчётное количество осколков. Пауль вскочил на ноги. Его вытянутая рука метнулась в мою сторону.
- Ты ..., - выдохнул он глухо. Испуганно я вскочила со стула и отступила назад. - Оставь меня в покое. Я предупреждаю тебя ..., - выдавил он и поднял свою руку. Другая его рука врезалась мне в грудь и отбросила меня грубо назад. Я потеряла равновесие и попыталась удержаться за край стола. Но толчок Пауля был сильнее. Я упала и сильно проехала спиной вдоль стены, прежде чем удариться затылком о плитки. Инстинктивно я поджала ноги, чтобы защитить своё тело.