Тильман покачал головой и выпил большой глоток кофе, напомнив мне на одну секунду своего отца. О Боже, его отец - знали ли его родители вообще, что он был здесь? Тильман был способен на такое, что просто сбежал, не оставив даже крошечного сообщения. В то же время мне на ум пришла ещё одна мысль, в то время как я разглядывала Тильмана, как он сидел на кухонном столе, с расслабленно опущенными плечами, лицо наклонено над чашкой с кофе, и веки опущены ... Мама мия, он был чистым соблазном для любого, даже немного гомосексуально ориентированного человека. Если Пауль был геем, то Тильман должен был каким-то образом впечатлить его, но это так не выглядело. Тильман заметил мой взгляд и сразу понял, в чём дело.
- Не-а. Эли, поверь мне, он не гей. В последнее время ко мне часто пристают геи. Один в Риддорфе: он якобы повесил купюру в сто евро и мою фотографию над своей кроватью и сказал мне, что я должен прийти к нему и забрать деньги ... - Тильман презрительно скривил губы, когда я захихикала. - Я действительно ничего не имею против геев, но я сам? Ни в жизнь. А твой брат вёл себя по отношению ко мне нормально.
Что же, мой брат - может быть. Но если появиться Францёз, мне нужно будет спасать Тильмана от него.
Как заговоришь о чёрте, так он тут как тут, подумала я, сдавшись, когда две секунды спустя, громко гремя, открыли входную дверь. У Францёза с недавних времён имелся свой собственный ключ, уступка Пауля. Я была уверенна, что Фнанцёз не хотел больше, чтобы дверь открывала ему я, если он, как часто бывало, звонил в дверь как безумный. Уже Розини заскользил, тяжело дыша, к нам в кухню и начал, дико лая, прыгать перед Тильманом туда-сюда. Беспокойные шаги Францёза застучали по коридору.
- Пауль! Пауль, пора! Нам нужно в Дубай! Самолёт не будет ждать! - Ответа не последовало. Тильман посмотрел на меня, как завороженный, в то время как собака скулила всё пронзительнее. Первый раз за это утро я была рада тому, что Колина с нами тут нет, потому что тогда, самое позднее через десять минут, нам пришлось бы вызывать спасательную службу для животных.
- Пауль! Где его опять носит? - Дверь в ванную хлопнула. - Тут его нет... Пауль! - В развивающемся пальто и в облаке духов, исходящих от него, Францёз поспешил к нам на кухню.
- Он гей, - прокомментировал Тильман сухо. Я не смогла подавить весёлое хихиканье, хотя голос Францёза заставил мои виски стучать. Я напряжённо наблюдала за ним. Его мутные голубые глаза над большими мешками под глазами сначала метнулись в мою сторону - как всегда игнорируя, и остановились потом на одну секунду на Тильмане. Тильман смотрел на него без малейшей застенчивости - холодно и немного с вызовом. Но Францёз только нетерпеливо зацокал языком и отвернулся. Тильмана он даже отлично заметил. Но видимо он был не восприимчив к физическим достоинствам Тильмана, а в это, в свою очередь, я едва могла поверить.
- Что же. Вкусы у всех разные, - подвёл итоги Тильман и соскользнул с кухонного стола. - Блин, кудахтанье этого типа действительно раздражает.
Я могла только согласиться. Францёз теперь обнаружил Пауля и закаркал, чтобы разбудить его. Чувствовалось, что сейчас начнётся ссора. И мне нужно было спасаться бегством от голоса Францёза. Тильман и я спрятались, взяв с собой кофе и две сухие нижние части булочек в моей комнате, в то время как Францёз вопил над кроватью Пауля, выгоняя его из неё.
- Тема Колин, - начала я, пытаясь упорядочить мои дико мечущиеся мысли. - Ты упомянул, что он был здесь, рядом со мной.
- Правильно. Он был здесь, когда я позвонил, и впустил меня. Твой брат пришёл вскоре после меня. И потом оба чуть не задушили друг друга. Колин настаивал на том, чтобы остаться возле тебя, и не сдвинулся в сторону ни на один сантиметр, но Пауль хотел выгнать его. Тогда я сказал, что знаю Колина и знаю тебя, и ты определённо захочешь, чтобы Колин остался. Кроме того, Пауль хотел отправить меня домой.
- И он это не сделал, потому что ...? - спросила я нетерпеливо.
- Потому что он нуждался в моей помощи для этой выставки. Я так думаю. Во всяком случае, вчера вечером Колин сказал мне, что должен сейчас идти. Что ему нужно питаться. Потом он сказал ещё, что мы не должны оставлять тебя одну, потому что твоя голова снова начала работать. Это всё.
Да, моя голова снова работала, и только теперь мне стало ясно, что она удалила определённые вещи на какое-то время. Когда я была больна, я забыла, что папа пропал и что Пауля атаковали. Или я забыла это, после того, как Колин отправил меня в оздоровительный сон? Это он сделал так, или я сама, глотая одну таблетку за другой?
Теперь я снова всё знала: исчезновение папы, атаку на Пауля. Может быть, поэтому у меня был этот ночной приступ? Возможно, как раз в этот момент вернулись воспоминания и овладели мной.
Но одного не хватало. Не плохого, а прекрасного. То, которое я подарила Колину. Я чувствовала, что там был пробел, почти как рана в моём воспоминании и в моей душе. Что чего-то не хватало, что мне на самом деле было нужно. Но я не знала, что.
Разве он не мог отдать мне его назад? Или он не хотел? Несмотря на этот пробел, я была снова в состоянии свободно дышать, думать о следующем дне и даже мимолётно позволить себе подумать о ночи на Тришине. Неделю назад у меня сразу начиналась паника, если я позволяла всплыть хоть какому-то воспоминанию об этой ночи, и когда Колин и я говорили об этом, меня ужасно тошнило. Теперь, по крайней мере, я могла принять то, что случилось, и я могла принять, что жила. Кроме того, таблетки мне больше были не нужны. И я была рада, что Тильман был рядом со мной. Лучше здесь в хаосе шторма, чем в лесу, перед домом Колина.
Дискуссия Францёза и Пауля между тем уже превратилась в настоящую ссору, как почти всегда, когда оба что-то обсуждали. Тильман как раз изучал с любопытством оборудование на полочках Пауля, когда тянущий голос Францёза приблизился.
- Это будет иметь последствия, Пауль, я тебя предупреждаю! Я вычту это из твоей зарплаты! В прошедшие дни я из-за этого без остановки был в дороге. Ты мне нужен в Дубае!
- Не нужен. Я вчера разговаривал с ними по телефону, они уже всё подготовили, тебе нужно только быть там и делать то, что ты можешь лучше всего: строить из себя важного менеджера и вдувать богатеньким тёткам сахарную пудру в задницу. Я ведь всё равно только твой подручный. – О, Пауль был в ярости.
- Знаешь, что, Пауль? - бранился Францёз. - Тебе нужно было уже давно отослать эту бабу домой. Ты всё равно ничего не можешь сделать для неё. У неё с головой не в порядке, ты этого не понимаешь? Но мне, мне ты нужен, мы партнеры и ты поедешь сейчас со мной! Самолёт вылетает через два часа, а я сначала должен ещё устроить собаку!
- Нет. Францёз, пожалуйста, я знаю, что мы одна команда, но у меня есть семья и я нужен моей сестре. А не тебе. Это моё последнее слово. - Ого. У Пауля была семья. Это было что-то новенькое. Францёз повторял ещё где-то пять раз это, и то как ему нужен Пауль, потом он, наконец, смерился, свистнул встревоженного Розини к себе и оставил нас, с финалом захлопнув дверь, одних.
Две минуты спустя Пауль сунул голову к нам в комнату.
- Собирайте свои вещи. Мы едем домой.
Глава 21.
В отпуск домой
Наконец-то моё предполагаемое безумие хоть как-то помогло мне: оно побудило Пауля отвезти меня домой. И, таким образом, и себя самого. Я выполнила своё задание.
С осознанием этого я пыталась по дороге домой оставаться в хорошем настроение, потому что поездку можно было назвать всем чем угодно, но только не уютной. От Тильмана исходило ледяное молчание, потому что ему пришлось подчиниться приказу и его короткая вылазка в мир была прервана таким быстрым и не желаемым образом, и это в то время, когда он вложил свои последние деньги в билет на поезд. Всё же он это сделал, чтобы увидеть меня и поговорить со мной. Внезапная перемена в его действиях, которую я уже не ожидала.
Я ожидала увидеть Колина ещё раз, прежде чем мы уедем, но он не показывался. Прощания не было. Я не знала, находился ли он вообще ещё в Гамбурге или вернулся уже на свой проклятый Богом остров птиц.
Но после ссоры с Францёзом Пауль был не в настроении ещё что-то обсуждать и, кроме того, придерживался мнения, что меня поскорее нужно доверить заботам мамы и что я должна готовиться к экзаменам. Кроме того, у него не было ни милейшего желания совершать преступление, укрывая сбежавшего подростка. В общем, мой брат, казалось, был немного перенапряжён, и я могла понять его. Я сама чувствовала себя уже давно перенапряжённой.
Но я могла понять и Тильмана, даже очень хорошо. В то время как мы упаковывали вещи, он попытался объяснить мне, почему он приехал в Гамбург и не мог снова вернуться в Риддорф. Школа, в его рассуждениях, была совершенно несущественной; для него она была докучливой неприятностью, не больше. И всё-таки его слова не оставляли меня в покое.
- Я не могу делать вид, будто ничего не было. Это невозможно! - Это могли бы быть и мои слова. Потому что я чувствовала то же самое, после того, как Колин сбежал, и тем более после того, как мы снова увиделись. Не было возврата к нормальной жизни. Тем не менее, в течение зимы я как-то смогла перебороть себя, ходила в школу, училась, встречалась с другими людьми - до того момента, пока мои обязанности не были выполнены и мама объявила, что папа пропал и что нам нужно что-то предпринять.
Тильман же не желал перебарывать себя. Как я между тем узнала, он уже успел также вылететь из гимназии в Альтенкирхене и должен был теперь посещать среднюю школу, против чего он упорно сопротивлялся. Мне было ясно, что я не должна была поощрять его в этом. Но я хотела, чтобы он снова вернулся со мной в Гамбург. Потому что как раз это я и планировала: после моего устного экзамена снова поехать к Паулю, даже если он будет сопротивляться этому всеми силами. Его атаковали. Мне нельзя было оставлять его одного. А в присутствие Тильмана я больше не чувствовала себя такой покинутой, да, я чувствовала себя в безопасности. Если кто-то и существовал, с чьей помощью я могла бы разоблачить и установить, кто является Маром, то это был Тильман. Не принимая во внимание Колина, но он осмеливался показываться вблизи Пауля, только тогда, когда был уверен, что Мар отсутствовал и не убьёт всех нас из чистой зависти к пище.
В прошедшие дни Мар не показывался. По крайней мере, это учуял Колин, когда был со мной. Но это ничего не значило. По словам Колина, существовали Мары, которые так сильно насыщались, что были сытыми и ленивыми в течение нескольких дней, а иногда даже одну-две недели. Некоторые даже получали особое удовольствие от того, чтобы сначала поголодать, а потом нажраться.
В Вестервальде Пауль был, возможно, пока в безопасности, также из-за множества орхидей и растений, которые мама посадила в качестве защиты. Они сбивали с толку Маров и нарушали их инстинкты. Но я могла бы поспорить на мою бабушку, что он не останется. Это был только визит вежливости. Не больше, не меньше. Через несколько дней он снова попадет в руки своего Мара. Тем не менее, его визит вернёт маме её блудного сына, а мне доступ к сейфу.
Пауль был хорошим водителем машины и не позволял вывести себя из равновесия нашим упорным молчанием. Тильман и я плохо могли говорить друг с другом, так как знали только одну тему: Тесса, Колин и мой отец. Об атаке на Пауля Тильман ещё ничего не знал.
Так что я углубляла свои знания об альянсе Бисмарка - теме моего устного экзамена - и только тогда вздрагивала, отрываясь от своей зубрёжки, когда снова звонил Францёз и мы, благодаря установке громкой связи Пауля, должны были выслушивать то, что ему казалось неотложным. А это было много чего. К счастью, связь обрывалась уже после нескольких минут, и мы были избавлены от жалоб Францёза о тесных, переполненных самолётах, неквалифицированном персонале безопасности и что толстая, неухоженная женщина, прямо рядом с ним, осмелилась съесть гамбургер с луком. Его последний звонок был из отеля в Дубае. Пауль начал беспокойно ёрзать на своём месте, когда ему, при ярком описании Францёза, стало ясно, что он в этот момент пропускает: километровые зоны для отдыха, мраморные гидромассажные бассейны и огромные водяные постели. Потом связь затрещала, и восторженные описания Францёза были прерваны и Тильман и я вздохнули с облегчением.
Недалеко от выезда с автомагистрали на шоссе - уже наступали сумерки, и мои глаза устали - внезапно за нами появилась чёрная тень. Я сразу же узнала броненосец Колина. Как маленький ребёнок, я прижалась носом к стеклу и смотрела с блаженной улыбкой на лице, как Колин прибавил газу и начал обгонять нас.
Когда он поравнялся с Паулем, который напрасно давил на педаль газа Volvo, Колин галантно коснулся своего виска, приветствуя нас, и проехал мимо.
- Yes! - воскликнули я и Тильман одновременно и хлопнули по рукам.
Пауль прорычал что-то о "Porsche" и "давно бы обогнал" и "созрели для психушки все трое", но на один короткий момент я была чуть ли не в эйфории. Колин был здесь. Большего мне не нужно было знать, хотя я не имела представления, как мне вообще встретиться с ним. На следующем повороте Паулю снова удалось оставить Колина позади себя, и тяжёлый внедорожник пропал из поля зрения. Какие намерения были у Колина? Неужели он хотел вернуться в свой старый дом?
Я не сказала маме, что мы приедем. Это должно было стать сюрпризом. Но она стояла уже перед входной дверью, когда Пауль заехал во двор. Как трое грешников, мы шагнули в её сторону. Я пыталась выглядеть по возможности здоровой и счастливой, что, вероятно, грандиозно провалилось; Тильман смотрел тупо на землю; только Пауль осмелился посмотреть на маму, но и он казался напряжённым и встревоженным. Мы все трое должны были с ней объясниться.
Прежде чем мама, чьи глаза сначала засияли, а потом наполнились слезами, смогла заключить Пауля в объятья, я протиснулась мимо него, бросилась ей на шею и прошептала:
- Он считает меня и папу сумасшедшими и не верит мне. Не упоминай ничего о Марах. Подыграй. - Я не хотела касаться её, никого не хотела касаться, но я должно была сделать это, чтобы передать ей информацию, в которой она срочно нуждалась. Я вздрогнула от нежелания.
Мама мягким пожатием руки дала мне понять, что поняла то, что я сказала, и я сразу же высвободилась из её объятий. У меня было такое чувство, что мне сразу нужно было принять душ. Я хотела скрести свою кожу, пока она не станет красной, а лучше всего содрать её с тела. Она причиняла мне боль из-за внезапной близости, которой я её обременила, и эта боль заставила бунтовать ярость в моём животе.
Я оставила маму и Пауля наслаждаться радостью их встречи и обошла вокруг дома, направляясь к зимнему саду. Тильман следовал за мной неторопливым шагом.
Но когда я посмотрела наверх, я так внезапно остановилась, что мне пришлось ухватиться за перила лестницы, чтобы не споткнуться. Там сидел кто-то за нашим столом. Точно я не могла разглядеть внешность, так как солнце святило на стёкла, но это был мужчина, и он сидел на месте папы, перед ним стояла чашка папы, а рядом лежала пачка бумаг ... Он вернулся! Папа был снова дома!
- Па ... о. - На верхней ступеньке я заметила свою ошибку, и разочарование закипело у меня в груди. Тильман протянул руку мимо меня, чтобы открыть дверь, и я неповоротливо протиснулась вместе с чемоданом внутрь.
- Значит вот оно что, - нарушила я тишину первой. - Быстренько вы тут сработали.
- Привет, Елизавета, - ответил господин Шютц спокойно и так осторожно, что я с удовольствием выбила бы у него кофейную чашку из рук. Это была чашка папы, и это было место папы, за папиным столом. - Приятно видеть тебя снова. Привет, сын мой. - Последние три слова прозвучали уже менее осторожно.
- Извините, пожалуйста, но мне как раз стало очень дурно, - сказала я холодно и промчалась мимо отца и сына в сторону лестницы.