Время, назад - Дик Филип Киндред 11 стр.

Он повелительно махнул съежившейся от испуга Лотте Гермес и сказал:

— Идите сюда.

Она смотрела на него с немым непониманием.

— Идите сюда, — повторил он в точности тем же тоном. — Подойдите и встаньте рядом со мной.

Он ждал, и наконец она поднялась со стула, пересекла помещение и встала рядом с ним. Никто ей не мешал, никто не произнес ни слова.

Сознание, что тебя застали за незаконным действием, застукали на месте преступления, оказывает на большинство людей парализующее действие. И это касается даже искоров. «Будем надеяться, — думал он. — Вот лишь бы мне подольше сохранять архетип авторитетности».

— Я вас уже видела, — сказала Мэвис Магайр. — Вы офицер полиции.

— Нет, — отчеканил Тинбейн. — Вы меня никогда не видели. — Взяв Лотту за локоть, он сказал ей: — Идите на крышу и ждите меня в моей машине. Не ошибитесь машиной, она припаркована слева от выхода. — И добавил уже ей вслед: — Потрогайте капот, там мотор еще теплый, так не ошибетесь.

Один из тех искоров, что в соседней комнате, выстрелил в него из популярного незаконного оружия — крошечного пистолетика, заряженного разрывными пулями.

Пуля попала ему в ногу, так и не разорвавшись. Патроны, наверное, долго лежали, да и сам пистолет, скорее всего, использовался впервые, а этот искор, его хозяин, вряд ли умел содержать оружие в надлежащем порядке, вот курок и не попал в капсюль внутреннего заряда.

Тинбейн мгновенно отреагировал девятью выстрелами почти наугад по этой комнате и соседней, пока воздух не помутнел от рикошетирующих дробинок, летевших с такой скоростью, что они не могли убить, а только нанести средней тяжести повреждение, выстрелил напоследок еще раз, выскочил за дверь и заковылял по коридору, еле чувствуя раненую ногу, проклиная боль и свою неповоротливость. «И надо же, — думал он, — чтоб угодило именно в ногу», — а сзади уже слышалось какое-то движение. Едва успела лестничная дверь захлопнуться за его спиной, как в коридоре разорвалась пуля; стекло двери брызнуло осколками, которые полоснули его по шее, рукам и спине. Но он все так же ковылял по ступенькам. Перед тем как выйти на крышу, он выпустил последний заряд куда-то вниз, наполнив лестничный проем стучащей по стенам дробью, в количестве достаточном, чтобы задержать кого угодно, если, конечно, он не желает лишиться глаза, а затем потащил свою раненую ногу к машине.

Лотта Гермес не сидела в машине, а стояла рядом; она смотрела на Тинбейна испуганными глазами, а он распахнул дверцу машины и пропустил ее внутрь.

— Запри там дверцу, — сказал он, а затем обошел, хромая, машину, сел боком на водительское место, втащил раненую ногу и тоже запер за собою дверцу.

На крышу уже высыпала куча искоров, но они не спешили к машине — кто-то, видимо, хотел хорошенько прицелиться и начать пальбу, кто-то предлагал рассесться по машинам и устроить погоню, а были, наверное, и такие, кто предлагал бросить это дело.

Тинбейн взлетел и в считаные секунды набрал всю скорость, какую можно было выжать из форсированного двигателя патрульной машины, а затем взял микрофон и сказал диспетчеру своего полицейского участка:

— Я направляюсь к Пералта-Дженерал, и хорошо бы, чтобы на парковке меня на всякий случай ждала другая машина.

— Четыреста третий, вас понял, — сказал диспетчер и тут же приказал кому-то другому: — Триста первый, встречайте четыреста третьего на Пералта-Дженерал. Ведь вы же вроде бы сейчас не дежурите, а гуляете? — спросил он напоследок у Тинбейна.

— По пути домой я нарвался на мелкие неприятности, — туманно соврал Тинбейн.

Его ступня пульсировала болью, и он ощущал оглушительную усталость, как после долгой тяжелой работы. «Слягу не меньше чем на неделю, — сказал он себе, наклоняясь, чтобы негнущимися пальцами расшнуровать ботинок на правой, раненой, ноге. — Вот и конец этой истории с телохранительством при Рэе Робертсе».

— Тебя ранили? — тревожно спросила Лотта, увидев, как он возится с ботинком.

— Это нам еще повезло, — сказал, разгибаясь, Тинбейн. — Оказалось, что эти типы все-таки носят при себе оружие. Только они совсем не привыкли к прямому выяснению отношений. А сейчас, — добавил он, передавая ей трубку видеофона, — позвони Себастьяну в витарий. Я обещал ему сообщить, когда вырву тебя оттуда.

— Нет, — мотнула головою Лотта.

— Почему?

— Это он послал меня туда.

— Тоже ведь верно, — пожал плечами Тинбейн. Спорить было как-то глупо, да и с чем же тут было спорить? — Но я мог дать тебе эту информацию, так что на мне лежит вина не меньше, чем на нем.

— Но потом ты меня вытащил.

И с этим было тоже не поспорить.

Подняв нерешительно руку, Лотта потрогала его лоб, его ухо; она изучала лицо его пальцами, словно слепая.

— Что это значит? — удивился Тинбейн.

— Я тебе очень благодарна. И всегда буду очень благодарна. Не думаю, чтобы они когда-нибудь меня отпустили. Мне казалось, что это доставляет им какое-то удовольствие, что Анарх и его могила для них всего лишь предлог.

— Весьма вероятно, — согласился Тинбейн.

— Я люблю тебя, — сказала Лотта.

Он удивленно повернулся; на лице девушки было явное облегчение, словно она решила для себя некую важную проблему.

И он понимал, что это за проблема, и его счастье не знало границ, он в жизни еще не был так счастлив.

Всю дальнейшую дорогу к Пералта-Дженерал Лотта поглаживала его лицо и, похоже, не собиралась прекращать это занятие. В конце концов Тинбейн крепко сжал ее руку и сказал:

— Выше нос. Ты туда больше никогда не пойдешь.

— Может, и пойду, — помрачнела Лотта. — Может, Себастьян мне так скажет.

— А ты ему скажи, чтобы шел на хрен, — сказал Тинбейн.

— Только я бы лучше хотела, чтобы ты за меня ему это сказал. Я и вообще бы хотела, чтобы ты за меня говорил. Ты ведь так говорил с миссис Магайр и этими искорами, что они делали всё, как ты им приказывал. За меня же в жизни никто не заступался, никто и никогда. И уж, во всяком случае, так, как это сделал ты.

Тинбейн слегка, осторожно обнял девушку правой рукой. На лице ее было безмерное счастье. И облегчение. «Господи, — думал он, — да ведь то, что сейчас она сделала, куда больше того, что сделал я. Она перестала зависеть от Себастьяна Гермеса, чтобы теперь зависеть от меня. Из-за одного-единственного случая… Да я же ее увел, — вдруг осознал он. — Увел от него, и вчистую. Получилось, а ведь кто бы мог знать!»

Глава десятая

В витарии «Флакон Гермеса» раздался видеофонный звонок; ожидая, что это звонит Тинбейн, Себастьян торопливо взял трубку.

Но на экране появилась Лотта.

— Ну как у тебя дела? — спросила она тусклым безжизненным голосом.

— Прекрасно, — сказал Себастьян, еле сдерживая нахлынувшую радость. — Но это все ерунда, ты-то как? Тебе удалось уйти из этой Библиотеки? Видимо, удалось. Они что, и вправду хотели тебя задержать?

— Хотели, — сказала Лотта все тем же безжизненным голосом. — А как там Анарх? Он уже ожил?

Себастьян совсем уже собрался сказать: «Мы его откопали. Мы его оживили», однако осекся, вспомнив звонок из Италии.

— А кому ты рассказывала про Анарха? — спросил он. — Перечисли, пожалуйста, всех.

— Мне очень жаль, что ты на меня злишься. — Лотта говорила спокойно и равнодушно, словно читая слова по бумаге. — Я говорила Джо Тинбейну и мистеру Эпплфорду из Библиотеки, и всё. А звоню я сказать, что со мною все в порядке; я выбралась из Библиотеки… вернее, Джо Тинбейн меня вывел. Сейчас мы в больнице, из его ноги достают пулю. Ничего особо серьезного, но Джо говорит, что больно. И он теперь сляжет на несколько недель. Себастьян?

— Да? — Он думал, а вдруг и Лотту тоже ранили, его сердце колотилось от возбуждения, и особенно его смущала какая-то странная, незнакомая нотка в ее голосе. — Да скажи же ты, наконец!

— Себастьян, ты не пришел и не вывел меня отсюда. Даже когда я, против наших планов, не появилась в витарии. Ты, наверное, был очень занят, у тебя на руках был Анарх.

И вдруг ее глаза наполнились слезами; как и всегда, она не стала их вытирать, она плакала беззвучно, как ребенок. И не прятала лица.

— Да какого черта ты ревешь! — воскликнул Себастьян. — В чем дело?

— Я не могу, — всхлипнула Лотта.

— Не можешь? Чего ты не можешь? Да скажи ты хоть что-нибудь толком! Я сейчас же приеду в больницу, какая это больница? Лотта, где ты находишься? Кой черт, да кончай ты лить слезы и хоть что-нибудь мне скажи!

— Ты меня любишь?

— Да!

— Я тоже люблю тебя, Себастьян. Но мне придется от тебя уйти. Хотя бы на какое-то время. Пока я не оправлюсь, не приду в себя.

— И куда же ты пойдешь?

Лотта уже не плакала, ее мокрые от слез глаза смотрели со странным для такой тихони вызовом.

— Я тебе этого не скажу. Напишу когда-нибудь попозже. Вот придумаю, в каких словах все это выразить, и напишу. Я не могу тут больше говорить по видеофону, мне кажется, что все на меня смотрят. Здравствуй.

— Господи, да что ж это такое, — растерянно сказал Себастьян.

— Здравствуй, Себастьян, — повторила Лотта, и экран потух.

И в этот самый момент рядом с Себастьяном появился Бакли.

— Прости, что приходится тебя беспокоить в такое позднее время, — сказал он виноватым голосом, — но тут тебя спрашивает одна девица.

— У нас закрыто! — рявкнул Себастьян.

— Она хочет кого-то купить. Ты же сам говорил никогда не отказывать клиентам, хоть даже самой глубокой ночью. Это же твой главный принцип.

— Если она клиентка, так ты ею и займись, ведь ты наш торговый агент.

— Она спросила именно тебя и не хочет говорить больше ни с кем.

— А вот мне так хочется удавиться. Там, в Библиотеке, случилось что-то ужасное, и я, наверное, так никогда и не узнаю, что именно: она не сумеет рассказать.

«Лотта всегда очень плохо управлялась со словами, — подумал он. — То слишком много, то слишком мало, то не те, то не тому человеку, но непременно что-нибудь не так».

— Вот будь у меня пистолет, я бы с радостью застрелился. — Себастьян достал носовой платок и тщательно высморкался. — Ты же слышал, что сказала мне Лотта. Я ее очень подвел, и она от меня уходит. Так что там еще за клиентка?

— Она представилась как… — Бакли заглянул в свой блокнот. — Мисс Энн Фишер. Знаешь такую?

— Нет.

Себастьян встал и прошел из заднего, рабочего, помещения фирмы в приемную, оснащенную умеренно современной мебелью, ковром и пачками журналов. В одном из кресел сидела молодая, хорошо одетая женщина с модной короткой стрижкой иссиня-черных волос. Он остановился, давая мгновенно оценку. У девушки были красивые стройные ноги, этого нельзя было не заметить. «Высший класс», — подумал он. Класс ощущался буквально во всем, даже в ее серьгах и в очень легком применении косметики; почти незаметная подкраска губ, бровей и ресниц лишь подчеркивала дарованную природою яркость. И синие глаза, что редкость для брюнетки.

— Гуд бай, — сказала девушка и широко, приветливо улыбнулась; ее лицо оказалось удивительно подвижным, при улыбке в глазах ее плясали огоньки, а ее идеальные, ослепительно белые зубы буквально его заворожили.

— Я Себастьян Гермес, — представился Себастьян.

— У вас тут в каталоге есть некая миссис Тилли М. Бентон, — сказала мисс Фишер, вставая и откладывая журнал. — В самой последней вкладке.

Она достала из маленькой изящной сумочки сложенное пополам дополнение к каталогу, размещенное витарием «Флакон Гермеса» в сегодняшних вечерних газетах. Похоже, эта юная особа не любила много рассусоливать и шла прямо к цели, разительно тем отличаясь от той же самой Лотты, чья всегдашняя неуверенность стала для Себастьяна уже привычной.

— Вообще-то, — сказал он, — у нас уже кончился рабочий день. Миссис Бентон у нас, но, конечно, не здесь, мы сразу поместили ее в больницу. Мы с радостью отведем вас туда, но только завтра. Вы ее родственница?

— Это моя двоюродная бабушка, — сказала Энн Фишер с чем-то вроде философской отрешенности, словно уже устала от оживающих друг за дружкой престарелых родственниц. — О, я жутко рада, что вы ее услышали. Мы регулярно посещаем это кладбище, надеясь услышать ее голос. — Она недовольно покривилась. — Но это же всегда, буквально всегда происходит в самое неподходящее время.

— Святая истина, — согласился Себастьян; это и вправду было большой проблемой.

Он украдкой взглянул на часы, было самое время для согума; ему давно полагалось быть дома, рядом с Лоттой. Но Лотты сейчас там не было, да и вообще в эти первые, критические для жизни Анарха часы ему не хотелось слишком удаляться от витария.

— Впрочем, я могу подбросить вас в больницу и сегодня… — начал Себастьян, но мисс Фишер оборвала его на полуфразе:

— О, нет, спасибо, не надо. Я с ног валюсь от усталости. Целый день горбатилась, да и вы, наверное, тоже. — К крайнему изумлению Себастьяна, она похлопала его по руке, сияя лучезарной, понимающей улыбкой, словно старая добрая знакомая. — Я просто хотела увериться, что она не попала в руки штата Калифорния и ее не поместили в какой-нибудь из этих жутких приютов для старорожденных. Мы с братом Джимом непременно ее заберем, у нас хватит на это денег. — Мисс Фишер посмотрела на наручные часы, и Себастьян заметил на ее запястье упоительную россыпь веснушек, еще один яркий штрих. — Если я сейчас же не приму дозу согума, то брякнусь в обморок, вот и возитесь потом со мной. Есть здесь где-нибудь приличная согумная?

— Да тут совсем рядом, на этой же улице.

И снова Себастьян подумал о Лотте, о гулкой пустоте в дому, о том, с кем она сейчас. С Тинбейном, видимо. Джо Тинбейн ее спас и… да, наверное, это Тинбейн. В некотором роде он даже на это надеялся. Все-таки Тинбейн — отличный парень. Думая о Лотте и Тинбейне, очень молодых и даже близких по возрасту, он испытывал отцовские чувства; неким извращенным образом он желал ей всяческой удачи, но в первую очередь очень хотел, чтобы она вернулась.

— Идемте со мной, а платить буду я, — предложила мисс Фишер. — Мне только сегодня выдали получку, и, если не потратить деньги сегодня же, до завтра инфляция сожрет их наполовину. Да и вид у вас какой-то усталый.

Она изучала его лицо, изучала иначе, чем Лотта; если Лотта всегда старалась понять, доволен он ею или злится, любит или не любит, то мисс Фишер, похоже, интересовалась, что он сейчас ощущает. Словно, мелькнуло у Себастьяна, она обладала правом — или хотя бы возможностью — определять, мужик он или нет. Или только притворяется мужиком.

— О’кей, — сказал он, изумив себя самого, — но сперва мне нужно закрыть тут все на ночь. Посидите, я сейчас вернусь.

— И мы подробно побеседуем о миссис Тилли М. Бентон, — сказала мисс Фишер, сверкнув одобрительной улыбкой.

Себастьян вернулся в рабочее помещение, тщательно прикрыв за собою дверь, чтобы мисс Фишер ничего не увидела; притащив сюда Анарха, они все поневоле быстро к этому привыкли.

— Ну как он там? — спросил он у доктора Сайна.

В углу помещения поставили импровизированную кровать, и на ней лежал маленький сухонький Анарх. Он весь был в серых и черных тонах, его глаза смотрели в никуда, лицо выражало мир и спокойствие. Мирным было и лицо доктора Сайна.

— Здоровеет буквально на глазах, — сказал доктор Сайн, отведя Себастьяна чуть в сторону, подальше от Анарховых ушей. — Попросил газету, и я ему дал, вечернюю, где наша вкладка. Он стал читать про Рэя Робертса.

— Ну и что он думает про Робертса? — спросил Себастьян, пожевав губу. — Он его боится? Или Робертс — как раз один из этих «друзей», о которых он говорил?

— Анарх даже имени такого не слышал. А ведь, согласно рассказам Робертса, он лично выбрал его своим преемником. Получается, что это не так. Вот если только… — Его голос упал до шепота. — Ты понимаешь, возможно, повреждение мозга. Хотя вот я снимаю энцефалограмму, и все как будто в порядке. Однако… назовем это просто амнезией. От шока при оживлении. Во всяком случае, Юди приводит его в недоумение; не то, что такая церковь есть — он помнит, как ее основывал, — а то, во что она теперь превратилась.