— Взирал на мир и был им недоволен, — сказал Анарх заметно окрепшим голосом. — Я видел, что Он очень недоволен. — Он замолчал и закрыл глаза; доктор Сайн снова склонился над ним со стетоскопом, время от времени посматривая на стрелки приборов. — Он занес над миром длань, — неразборчиво пробормотал Анарх, будто снова опрокидываясь в смерть. — Здесь я, сказал Ему я. И мне никак отсюда не уйти.
— Сказал Он, — сказал Р. К. Бакли, — милое дитя, я уж боялся, что ты мертв. И удержал карающую длань.
— Да, — сказал Анарх и еле заметно кивнул; его лицо светилось миром и спокойствием. — Этого я никогда не забуду. Он удержал Свою длань. Ради меня.
— Вы были чем-то особенным? — спросил Боб Линди.
— Нет, — сказал Анарх. — Я был чем-то предельно ничтожным.
— Ничтожным, — кивнул Себастьян.
Ничтожная, жалчайшая точка в безмерно огромном мире. Теперь ему вспомнилось и остальное. Недовольный вид, воздетая длань… Сказанное Анархом и Бакли оживило эти воспоминания. Эту ужасающую, гневную воздетую длань.
— Он сказал, — сказал Анарх, — что Он боялся, что я умер.
— Так оно, в общем-то, и было, — заметил Линди. — Иначе как бы вы сюда попали? — Он скептически взглянул на Себастьяна и тут же уперся глазами в Бакли. — А про тебя, Р. К., я что-то плохо понимаю. Ты что, тоже там был? Откуда ты столько знаешь?
— Стихи! — запальчиво воскликнул Бакли. — Я помню их с самого детства. Да отстань ты от меня ради бога. — Чувствовалось, что ему неловко за все, что он тут говорил. — В детстве они произвели на меня огромное впечатление. Сейчас я их толком не помню, но когда он… — Бакли кивнул на Анарха, — начал тут говорить, все сразу и вспомнилось.
— Именно так это и было, — сказал Себастьян, обращаясь к Анарху. — Теперь я это вспомнил. — Он вспомнил и это, и много больше. Чтобы разобраться в воспоминаниях, нужно было долгое, долгое время. — Вы сможете обеспечить ему весь надлежащий уход? — спросил он у доктора Сайна. — Можно будет обойтись без больницы?
— Да, попробуем, — туманно заметил Сайн, продолжая глядеть на приборы и щупать пульс. Было заметно, что именно пульс его особенно беспокоит. — Адреналин, — скомандовал он себе и запустил руку в раскрытый саквояж.
— Так, значит, Р. К. Бакли, наш очень крутой торговец, оказался еще и поэтом, — презрительно бросил Боб Линди.
— Да отвяжись ты от человека, — окоротила его Черил Вейл.
Себастьян опять склонился к Анарху и спросил:
— Вы знаете, сэр, где вы находитесь?
— В каком-то медицинском заведении, — еле слышно ответил Анарх. — Похоже, что не в больнице. — Глаза его блуждали по комнате с детским бесхитростным любопытством. Вопрошая. Без сопротивления принимая все, что ни увидят. — Вы мои друзья?
— Да, — кивнул Себастьян.
Боб Линди имел привычку говорить со старорожденными напрямую, безо всяких околичностей; так же поступил он и сейчас.
— Вы были мертвым, — сказал он Анарху. — Вы умерли лет двадцать назад. Пока вы были мертвым, что-то такое случилось со временем, и оно повернулось вспять. Поэтому вы ожили. Ну и как вам это нравится? — Он подался вперед и говорил с расстановкой, словно обращаясь к иностранцу. — Как вы относитесь к перспективе прожить всю свою жизнь наново, только в другую сторону — к юности, к детству, к младенчеству и в конечном итоге в утробу. — И добавил, словно утешая: — Это касается и всех остальных, умирали мы или нет. Вот этот, скажем, мужик, — он указал на Себастьяна, — он ведь тоже уже раз умирал. В точности как и вы.
— Значит, Алекс Хобарт был прав, — сказал Анарх. — У меня было несколько знакомых, так и думавших, они ожидали, что я вернусь. — Его губы изогнулись в детской восхищенной улыбке. — Я считал, что с их стороны это просто здорово. Интересно, а как они сами, живы ли еще?
— Конечно, — кивнул Линди. — Или будут скоро живы опять. Вы что, так ничего и не поняли? Если вы думаете, что ваше возвращение что-то там означает, то сильно ошибаетесь, в смысле, у него же нет религиозного значения, теперь всегда так бывает.
— Даже и так, — сказал Анарх, — они будут очень рады. Вы уже с ними связывались? Я могу сказать вам их фамилии.
Он снова закрыл глаза и какое-то время пытался отдышаться.
— Когда вы немного окрепнете, — пообещал доктор Сайн.
— Мы обязаны позволить ему связаться с родными и знакомыми, — заметил отец Файн.
— Само собой, — отмахнулся Себастьян, как от надоедливой мухи. — Это стандартная практика, мы всегда так делаем, и вам ли этого не знать.
Но тут был особый случай. И все они это прекрасно знали, не знал один лишь Анарх. Он тихо ликовал, что вернулся к жизни, и уже думал о своих прежних близких, о тех, кто ему помогал, и о тех, кто искал его помощи. «Радость воссоединения, — подумал Себастьян. — И не в будущей жизни, а прямо здесь. Даже смешно: место встречи душ — витарий „Флакон Гермеса“, Большой Лос-Анджелес, Калифорния».
Тем временем отец Файн беседовал с Анархом, двое братьев по сутане, занятые своими вопросами.
— Я насчет эпитафии на вашем надгробном камне, — говорил отец Файн. — Я знаю эту поэму, и она меня интересует своим, наверное, полным отрицанием всего, на чем стоит христианство, — нетленной души, загробной жизни, искупления грехов. Вы сами ее подобрали?
— Нет, это они, — пробормотал Анарх. — Мои друзья. Наверное, потому, что я был склонен согласиться с Лукрецием.
— И эта склонность у вас осталась? — спросил отец Файн. — Теперь, после того, как вы испытали смерть, загробную жизнь и возрождение?
Он напряженно ждал ответа.
прошептал Анарх. Глядя в потолок, он кивнул сам себе. — Я все еще в это верю. И всегда буду верить.
— Но с другой стороны, — сказал отец Файн, — «иначе как же тогда у самого смерти порога к жизни вернуться скорей и к сознанию было бы можно…»
— «Чем удалиться навек, предначертанной цели достигнув?» — закончил Анарх; его голос был почти не слышен. — Не знаю. Мне надо подумать… все слишком быстро.
— Не тревожьте его, — сказал доктор Сайн, — пусть отдохнет.
— Да, — согласился Боб Линди, — оставьте его в покое. И ведь каждый раз, отец, одно и то же. Каждый раз, как мы откапываем новенького, вы надеетесь, что он принесет ответы на ваши богословские вопросы. И ничего они вам не приносят, и никогда не принесут. Все они вроде Себастьяна, если и помнят, то что-то смутное.
— Он — не обычный человек, — возразил отец Файн. — Анарх был крупным религиозным деятелем и весьма значительной личностью. Был и будет.
«А еще он очень дорогая личность, — сказал про себя Себастьян. — Как раз по изложенным причинам. И об этом нельзя забывать, а все эти поэзии-теологии дело десятое. По сравнению с тем, что стоит на кону».
По окончании рабочего дня, уже сидя у себя в квартире, Дуглас Эпплфорд позвонил в Италию, в Рим.
— Соедините, пожалуйста, с синьором Джакометти, — попросил он оператора.
Через несколько секунд на экране появился жгучий брюнет с буйной шевелюрой и пронзительным взглядом, одетый в домашний халат.
— Ну и что у вас там вышло? — спросил Эпплфорд. — С этим самым витарием?
— Послушайте, а вы уверены, что он действительно у них? — спросил Джакометти. — Точно уверены? А то они что-то слишком крутили. Будь он у них действительно в наличии, они назвали бы, наверное, хоть какую-то цену.
— Да есть он у них, есть, — заверил Эпплфорд собеседника; эта дурочка из витария ничего не умела скрывать, он видел ее насквозь. — Они боятся юдитов и сразу испугались, что вы представляете Рэя Робертса, и потому-то толком ничего не сказали. Вы главное не снимайте заявку, дергайте их почаще, и все получится.
— Хорошо, мистер Эпплфорд, — хмуро кивнул Джакометти. — Я понадеюсь на ваше слово. Вы успешно помогали нам в прошлом, мы на вас полагаемся.
— И я вас не подведу. Если поступит новая информация, я тут же ее вам передам, за обычное вознаграждение. Она не говорила, что он уже ожил и они его откопали, а только сказала, что знают, где он похоронен. Может, потому они и виляют — закон запрещает им какие-либо действия, пока он не ожил… Я позвоню ей, — добавил Эпплфорд, — и постараюсь узнать, что там нового. Она ведь из этих, кто ничего не умеет скрывать.
С кислой миной на лице Джакометти повесил трубку.
Едва Эпплфорд положил трубку, как видеофон опять зазвонил. Он ожидал, что это Джакометти, что-то вдруг припомнивший, однако неожиданно увидел на экране лицо своей начальницы, Мэвис Магайр.
— Тут опять вопросы про Рэя Робертса и про этих его юдитов. — Мэвис почти выплюнула эту фразу. — Некая девица, которая представилась как миссис Лотта Гермес, примчалась под закрытие, желая узнать, что у нас есть по Робертсу. Я провела ее в свой кабинет и попросила прислать мне искора. Скоро, наверное, подойдет.
— А вы связывались с Советом искоренителей насчет могилы Анарха Пика? — спросил Эпплфорд.
— Связывалась. У нас нет никакой информации. — В глазах Мэвис блеснуло подозрение. — Эта самая миссис Гермес говорит, что успела сегодня с вами познакомиться. И она узнавала что-то про Анарха.
— Да, — подтвердил Эпплфорд. — Сразу как я побеседовал с вами, пришла она в сопровождении полицейского офицера. Они — витарий ее мужа — узнали, где похоронен Анарх. Так что, если вас это еще интересует, вы почти без труда у нее узнаете.
— Ну я так и чувствовала, что знает! — Мэвис хлопнула ладонью по столу. — Она же буквально боялась касаться темы Анарха — не верила, небось, что сможет держать язык за зубами. А в каком там состоянии работа с Пиковой apologia pro sua vita, с этой самой книгой «Бог из ящика»? У вас есть еще машинопись, или вы успели ее передать Совету искоренителей? Через меня она точно не проходила, уж я бы повосхищалась этими тошнотворными пошлостями, которые он вечно метал перед свиньями.
— У меня еще осталось четыре печатных экземпляра, — сказал Эпплфорд, чуть поднапрягши память. — Так что стадии машинописи она еще не достигла. И один из сотрудников говорил мне, что в обращении — вероятно, в каких-то личных библиотеках — есть еще несколько экземпляров.
— Так что до какой-то степени эта книга еще в обращении. И, теоретически, вполне возможно, что кто-то там на нее наткнется.
— Да, если ему сильно повезет. Четыре экземпляра не так уж и много, особенно если учесть, что изначально в обращении было пятьдесят тысяч экземпляров в твердом переплете и триста тысяч в бумажной обложке.
— А вы сами ее читали? — спросила Мэвис.
— Да не то чтобы, но полистал. Сильная, думаю, книга. И весьма оригинальная. А насчет тошнотворных пошлостей, позвольте с вами не согласиться.
— Возродившись, — сказала Мэвис, — Анарх наверняка снова возьмется за религию. Если его раньше не угробят. И у меня есть ощущение, что он порядочный ловкач: в его книге заметна здоровая житейская подкладка, он не просто витает в облаках. И его преимуществом станет загробный опыт. Я думаю, он вспомнит больше большинства старорожденных и уж, во всяком случае, скажет, что вспомнил. — В ее голосе звучал ядовитый цинизм. — Совет совсем не в восторге, что Анарх снова начнет втюхивать людям эту свою религию, которую сами искоры ни в грош не ставят. И вот — только мы сумели с превеликим трудом искоренить последние экземпляры этого «Бога из ящика», как появляется этот красавец, горя желанием написать новые книги, и что-то мне подсказывает: его будущие работы будут еще хуже, станут более радикальными и деструктивными.
— Да, понимаю, — задумчиво сказал Эпплфорд. — Побывав уже мертвым, он сможет претендовать на доскональное знание мира иного. Говорить, что беседовал с Богом, видел Судный день. Стандартный треп старорожденных, но этот-то будет иметь авторитет, и люди станут его слушать. — И тут у Эпплфорда вспыхнула новая мысль. — Я знаю, — сказал он, — что вы и Совет не переносите Робертса, но если вас так беспокоит учение, которое принесет Анарх…
— Ваша логика понятна, — оборвала его Мэвис Магайр и на секунду задумалась. — Хорошо, мы будем работать с этой девицей, пока не получим название кладбища, а если сможем получить, так сразу же сообщим его Робертсу. Во всяком случае, я дам рекомендацию Совету, а уж решать они будут сами. А если тело уже взято с кладбища, мы сосредоточимся на витарии ее мужа.
— Все можно сделать, не преступая законов, — сказал Эпплфорд; он всегда предпочитал умеренность. — Анарха можно купить у витария вполне открыто, в порядке аукциона.
Он не стал, конечно, упоминать о своей связи с Джакометти, Библиотеки это не касалось. «Придется Тони поторопиться», — ухмыльнулся он собственным мыслям. Как только вступит в игру Совет искоренителей, события сразу пришпорят. Только сможет ли начальство Джакометти переторговать Библиотеку — да и даст ли себе труда? Забавная ситуация — схлестнутся интересы искоров и самой мощной в Европе религиозной организации.
Мэвис Магайр положила трубку, Эпплфорд взялся за вечернюю газету, но там не было практически ничего, кроме приезда Рэя Робертса. Усилия полиции, меры безопасности и прочая мура; ему стало скучно, и он пошел на кухню засосать немного согума.
Тем временем видеофон снова зазвонил. Он со вздохом оставил согум и пошлепал назад к аппарату.
Это была все та же Мэвис Магайр.
— Пришедший искор забрал с собой эту миссис Гермес, — сказала Мэвис. — Они сумеют ее допросить, это уж будьте спокойны. Они считают, что витарий решил рискнуть и выкопал Анарха, а то ведь вдруг кто-нибудь уведет из-под носа такую большую ценность. А потому они предлагают не тратить время на поиски кладбища, а зайти со стороны витария. Совет посылает туда своего человека; они хотят начать игру прямо сегодня, до того, как витарий закроется на ночь. — Чуть помедлив, она добавила: — Они посылают мою дочь.
— Энн? — удивился Эпплфорд. — А почему не кого-нибудь из искоров?
— У Энни прекрасно получается с мужчинами, — объяснила Мэвис, — а тут этот мистер Себастьян Гермес. Старорожденный сорока лет с хвостиком. Мы думаем, такой подход более перспективен, чем обычный налет; вполне возможно, что они привезли Анарха в витарий, оживили его, а затем перевезли в другое место, в какую-нибудь частную лечебницу, которую запаришься искать.
— Понятно, — кивнул Эпплфорд, впечатленный глубиной рассуждений.
И то, что задействуют Энн Магайр, тоже его впечатляло, он уже не раз и не два видел, как она работает. Как правило, с мужчинами, что и отметила ее матушка. Она была весьма эффективна, когда дело касалось секса.
В нем вечно жила мазохистская мечта, что однажды Мэвис и Совет дадут Энн задание обработать его.
А в данном случае с женатым Себастьяном Гермесом Энн могла оказаться особенно мощным орудием. Ее специальность была — встраиваться третьей в отношения между мужчиной и женщиной, вытесняя в конечном итоге жену — или там любовницу, тут уж разницы нету — и оставляя, таким образом, лишь двоих игроков: себя и мужчину.
«Да уж, мистер Гермес, — подумал он с кривой улыбкой, — повезло вам, так повезло». А затем мысль о том, что прямо вот сейчас, в эту минуту робкую миссис Гермес допрашивают искоры, заставила его зябко поежиться. После этого допроса Лотта Гермес сильно изменится. Тут, правда, были два варианта: в лучшую или худшую сторону. Допрос либо закалит ее, либо сломает, могло получиться и так, и так.
Эпплфорд надеялся на первый вариант, ему нравилась эта девушка. Но руки его были связаны.
Глава девятая
Не Бог знает вещи, потому что они существуют: они существуют, потому что Он их знает, и Его их знание есть их основная сущность.