Руперт отправил сообщение. Он понимал, что это задание для лондонского ученого будет не из легких: отпроситься с работы, перелететь в другую страну, посетить Королевскую библиотеку и, наконец, сообщить Руперту о шифре книги.
Нужно было тянуть время для совершения этого плана. Прошло несколько дней. Вестей не было. Руперт заметил за собой слежку. Он понял, что Царев не оставит его в покое, пока не узнает о выполненном заказе. Руперт почувствовал, полагаясь на отсутствие ответа от Уэбба (это означало выполнение его поручения), что настало время для встречи с Царевым. Он подошел к одному из своих соглядатай и сообщил ему, что хотел бы встретиться с его боссом.
Двое крепких парней тут же исполнили его просьбу, и отвезли Руперта в какой-то частный дом, который, по-видимому, был арендован для этого случая самим Царевым.
Руперту пришлось ждать в доме около четырех часов. Наконец, появился и Царев.
— Я только что прибыл самолетом, — сказал Царев, — надеюсь, что это того стоило. Вы выполнили мой заказ?
— Вы на счет дневника?
— Ну, разумеется. Мои ребята ничего не обнаружили. Вот у меня и появилась надежда, что может, они не там копают, — сказал Царев, внимательно посмотрев в глаза Руперта. Тот молчал. — Я вижу, что у вас что-то есть. Я готов любые деньги выложить даже за несколько строчек из этого дневника. Миллион вас устроит.
— Сколько?! — спросил Руперт, выказывая сильное удивление. «Видать, он и впрямь сумасшедший коллекционер, — подумал Руперт. — А может, я ошибаюсь, и зря все это затеял. Он просто псих».
— Вы что, действительно, готовы выложить такую сумму за пару строчек неизвестного содержания?
— Конечно, это может быть и пустышка, — ответил Царев. — В этом случае… каждая работа должна быть оплачена. Я дам вам десять тысяч, если там нет ничего, что могло бы меня заинтересовать.
— А откуда я знаю, что вас должно заинтересовать, — Руперт пытался выяснить цель, к которой двигался его оппонент.
— Это ваше дело. Работа выполнена, и я готов за нее заплатить столько, сколько она стоит. Вы согласны? — спросил Царев.
— Знаете… я ведь вам уже говорил ранее, что меня не интересуют ваши цели и деньги. Я выполняю заказ другого человека.
— Что же вам нужно?! — спросил Царев, еле сдерживаясь, казалось, что он готов был разорвать несговорчивого собеседника. Ему стоило только приказать своим людям, и они вмиг разорвали бы Руперта. Но он сдерживался. Руперт почувствовал в его словах и голосе, что он крайне заинтересован в информации, которую ищет.
— Меня интересует здоровье мальчика по имени Ямес Корра. Он по вашей милости находится в тяжелом психическом состоянии.
— Причем здесь я?
— Я полагаю, что кто-то обработал полотна икон неким веществом, вызывающим сильные галлюцинации. Именно из-за этого галлюциногена Ямес не может прийти в себя, — сказал Руперт, опробуя свою последнюю версию.
— Галлюциноген? — удивленно спросил Царев. — И вы полагаете, что это сделал я?
— Да, пытаясь защитить свои будущие полотна от других владельцев. Надеюсь, что теперь вы сняли это вещество с полотен.
— Если бы мне понадобилось… — Царев остановился и призадумался, затем продолжил, — скажите, что вам нужно, чтобы вы отдали мне дневник Германа Кухта?
— Мне нужно знать название этого галлюциногена и средства освобождения от тяжелого заболевания, вызванного им.
Царев вновь задумался, казалось, он обдумывал не как ответить, а как ему поступить в этой ситуации.
— Хорошо, — тяжело вымолвил Царев. — Я расскажу вам об этом веществе. Хотя это и является секретом. Но вы мне немедленно отдадите дневник.
— Дневник находиться в Стокгольме, в Королевской библиотеке.
— Что? — удивился Царев. — Там? — он сузил брови, на лбу нарисовались три полосы складок. Он задумался.
— А зачем вам так нужен этот дневник? — спросил Руперт. — Неужели он стоит таких больших денег, человеческих жизней и таких хлопот?
— Вы даже не представляете, чего он еще стоит, — ответил Царев. — Я согласен на такой обмен, — вдруг заявил Царев. — Вам следует прибыть в Стокгольм. Мои люди будут с вами. И не пытайтесь меня обдурить. Вы наверняка уже знаете, чем это может закончиться для вас.
На выходе из частного дома Руперта обыскали. Сначала он не понял почему, но когда он приехал в гостиницу и увидел в своем номере страшный беспорядок, то понял: Царев не доверяет ему, но ведет игру с уважением к противнику. Он понимает, что Руперт не так прост и не станет хранить дневник у себя, поэтому он не похищает Руперта с целью узнать, где дневник. Он знает, что грубой силой здесь не добьешься. И все же он приказывает своим людям сделать обычный обыск.
Перед вылетом Руперт попросил немного задержаться. Ему нужно было время, чтобы Уэбб успел выполнить его просьбу. Руперта волновал вопрос об участии иконы в здоровье мальчика, — он хотел выяснить причину его тяжелого состояния. И это возможно было, если он сможет узнать название того вещества, которым была обработана икона. Заодно, Руперт намеревался выяснить столь странное желание Царева — обладать любой ценой восемью иконами неизвестного художника и его дневником. Быть может, это тоже могло пролить свет на те странные события, коими он стал.
Прошло еще два дня, в течение которых Руперт водил за собой своих телохранителей и конвоиров во время прогулок по городу. В одном из интернет кафе он проверил электронную почту, удалив после этого сообщение. В письме, написанном Уэббом, Руперт узнал, что его поручение удачно выполнено. Интересующая его информация находится в книге с библиотечным шрифтом: 14В242С.
Руперт прошелся по городу в сопровождении своих телохранителей, неустанно следующих словно тени за ним, еще несколько часов. Он посетил кафе, где выпил чашечку кофе, и при выходе из него, где его уже ждали двое жилистых охранника, он обратился к ним. Он заявил, что готов к отъезду в Стокгольм. В самолете он летел эконом-классом, за его сидением сидели двое неотлучных его спутника.
Так, вместе с ними он и оказался в Стокгольме. Он остановился в одной из гостиниц, неподалеку от Королевской библиотеки, а затем и посетил ее. У входа Руперта остановили его телохранители, которые следили за ним все время пути.
— Вам надлежит подождать, — сказал в приказном тоне один из них.
Он вошел в библиотеку, остановив Руперта и своего напарника у входа в двухэтажное здание библиотеки. Спустя десять минут, показавшихся Руперту целой вечностью, он вышел и сказал следующее:
— Все готово, следуйте за мной.
Руперт последовал за ним. Они прошли в холл, поднялись по длинным ступенькам на второй этаж. Прошли сквозь металлоискатель, спустились по ступенькам, и оказались в огромной библиотечном зале: ряды полок, поднимающихся до самого потолка, были расположены вдоль стен. Читателей на удивление было незначительно.
Они проследовали еще дальше, прошли еще через несколько каких-то контрольных приборов, пару охранников и один библиотечный работник прошли мимо. Один из двух сопровождающих предъявил охраннику какие-то документы допуска. Они проследовали мимо нескольких десятков небольших библиотечных комнат, с белыми столиками — для индивидуального использования клиентов библиотеки, ряд компьютеров со столами, и наконец, дошли до двери, где, проверив пропуск, их впустил охранник в специально оборудованное помещение. Здесь хранились старинные книги, рукописи, быть может, в единственных экземплярах. Эти старинные документы содержались в специальных условиях, в которых искусственно поддерживалась влага, температура, свет, чистота воздуха. Двое сопровождающих Руперта отстали от него, показав, что ему следует идти прямо. Дальше он последовал один. Руперт дошел до стеклянной двери, открыл ее, и вошел в небольшую комнату. Здесь никого не было. Несколько шкафов и стол были скромной обстановкой. У стен были небольшие выдвижные белые ящики. На столе лежала огромная книга. Руперт сразу же понял, что это за книга. Он подошел к столу и протянул руку к книге.
— Осторожно, — послышался голос позади Руперта.
Он обернулся и увидел в проеме двери Царева.
— Секреты могут быть смертельными. Чем ближе вы к ним приближаетесь, тем отчетливее осознаете, что истина находиться намного дальше — за пределами горизонта вашего понимания. Вот перчатки. — Он протянул Руперт пару белых резиновых перчаток. — Только так разрешается прикоснуться к тайне прошлого, — сказал Царев.
Руперт взял перчатки и надел их.
— Вы полагаете, что тайна где-то здесь? — с сарказмом спросил Руперт.
Царев стал рядом со столом, на котором находилась книга. В его руке был плотный сверток. Он развернул рулон на столе, рядом с книгой.
— Надеюсь, эти недостающие страницы помогут мне в этой тайне разобраться, — ответил Царев.
— Почему же вы не сохранили жизнь Герману Кухта? — спросил Руперт.
— Почему не сохранил, — повторил Царев, раздумывая. — Вы многого не знаете. Но так и быть я поведаю вам то, в чем у вас возникли вопросы. Но для начала ответьте: вы принесли дневник.
— Он здесь.
— Что? Здесь, в библиотеке? — удивился Царев.
— Да. А вы принесли название галлюциногена? — спросил Руперт.
— Я слишком много дал за то, чтобы присутствовать здесь с этими творениями, — сказал Царев, указывая на восемь страниц, выложенных в стопку рядом с книгой: «Кодекс Гигаса». — И поэтому не упущу этот шанс. Название со мной, но для начала, я все же отвечу на ваш вопрос. Я уже давно занимаюсь самым древним знанием, которое возникло еще до появления Библии и христианства. Я искренне верю в Дьявола и считаю себя человеком от природы — я придерживаюсь истинных знаний, а не вздутых, фальшивых.
— Вы хотите сказать, — перебил его Руперт, — что вы сатанист?
— А что вам и многим другим дало христианство? — продолжил Царев. — Вы ограничили себя догмами, правилами, отвергли истинные человеческие поступки, считая их грехами. Вы превратили себя в рабов, в безмолвных и безропотных овец, жаждущих овес. Но вы не понимаете, ведь овес не нужен мертвой плоти. Душа без тела ничто. Христианство говорит: надо покормить плоть, во благо душе, и лишь о ней заботится. Но невозможно содержать чистую воду без сосуда. Душа требует плоти, ибо она и есть для нее тем самым сосудом. Ставя семь грехов перед собой, вы уничтожаете то, что существовало задолго до появления христианства. Человеческие инстинкты. Они забываются, заглушаются многочисленными правилами и пустыми канонами. Все эти заповеди Божие есть ничто иное, как стена, которая становится между человеком и его природой, она ограничивает его, наделяя ложными, искусственными, надуманными правилами поведения. Я предпочитаю здоровую пищу, заботу о физическом теле, не сдерживаю инстинкты, даю волю духовному удовлетворению, если оно не причиняет вред другим людям.
— Но ведь вы убивали, чтобы овладеть этими полотнами, — сказал Руперт.
— Я не убиваю без надобности. Кроме того, я лишь приказы отдавал. Мне нужны они, и я их получил. Это мои люди убивали. Это их деяния и их решения. Я плачу, а другие выполняют. Это их выбор.
— Но ведь вы подталкивали их к этому своими приказами, — не соглашаясь, сказал Руперт.
— Каждый волен принимать решение, и лишь он и никто иной может свершить свой поступок. Это лишний раз подтверждает, что все они слабы, потому что ограничены сводами правил и повиновений, — Царев вынул пистолет и направил его на Руперта.
— Как? Ведь здесь же…
— Что, контроль, полиция? Но разве для истинного человека, владеющего в совершенстве собой, не может быть исключений, — ответил Царев. — Я пожелал так. Сядьте ан стул.
Руперт отошел от стола и сел.
— Теперь вы чувствуете, что и вы ограничены в действиях, — продолжал Царев. — Вы увидели опасность в этом предмете и теперь находитесь в его узах и петлях. Страх сковал вашу волю и диктует вам новые правила.
Царев спрятал пистолет и вынул наручники с ключами. Он положил их на стол. Руперт покосился на новые предметы.
— Не бойтесь. Это всего лишь предостережение, не более. Я приветствую вашу покорность мне, хоть она и была вызвана страхом. Но страхом за свою жизнь, а это естественное чувство. Это в вас пробудился один из самых древних инстинктов — самосохранение. Это нормально. Я лишь пробудил его, чтобы вы почувствовали его силу перед ничего незначащими словами, которые вы изрекли. Истинное предназначение человека — это пробудить в себе всё то, что церковь называет грехами. Не нужно их бояться, их нужно подчинить, а не быть от них зависимым. Ни одна религия мира не может удовлетворить все человеческие потребности, потому и изощряется в различного рода ограничениях. Они уничтожают самое ценное в человеке — его порыв, волю к своим желаниям. Все эти ими придуманные искусственные правила не нужны, ибо человек поддерживает жизненные силы, данные ему с рождения. Их все еще можно пробудить, несмотря на многовековые запреты в воспитании и непрекословие Богу и церкви. Им не удалось уничтожить их. Разве это не говорит о том, что человеческая плоть сильней ее души. Превосходство естественного над искусственным. А знаете ли вы, что тело Бога никто не видел, оно не описано ни в одной книге. Быть может, Библию и законы Божие составил не Бог?
— А кто же тогда? — спросил Руперт.
— Дьявол. Не была ли у вас такая догадка? Бог лишь создал Землю и людей. Он сделал то, что Сатане не под силу. На земле с самого ее зарождения, правит не Бог, а Дьявол. Библия Дьявола — вот истинная книга. А Библия — лишь копия, снятая с нее и переписанная податливыми и корыстными монахами, уничтожившими подлинную Библию. Именно я, как ревностный ценитель и истинный поклонник Сатаны, могу стать преданным слугою его, пророком, Моисеем Сатаны.
— А вы не думали, что иконы, за которыми вы гоняетесь по всему миру, написал человек набожный. Они были приняты церковью и там находились. Разве не Бог…
— Тут вы заблуждаетесь, — перебил Царев. — Эти иконы охраняются Дьяволом, хоть и находились некоторое время в монастыре. Если бы вы повнимательнее проанализировали хотя бы последние события, то знали бы это. К этим полотнам не касались ни руки Господа, ни слова лживых молитв его слуг.
— И все же, я не понимаю, зачем надо было убивать Германа. Ведь вы считаете себя всемогущим. Вы могли его спасти, — сказал Руперт.
— От расстрела — да, от желания — нет.
— Вы хотите сказать, что он сам пожелал смерти? — спросил Руперт.
— Если бы не случайность, я бы ничего не знал о нем. Он для меня до сих пор остается загадкой — сказал Царев. — Может это его крест, и он, подобно Христу, решил покинуть земной мир, выполнив свою функцию на Земле. Я впервые о нем узнал несколько лет тому назад. Когда один из моих людей, убежденный в силе Дьявола, рассказал мне о чудотворной иконе в одном из монастырей. Вы были там. В этом монастыре Герман писал свои полотна. Поначалу я не поверил. Но решил все проверить. Мои доверенные люди следили тайно за ним. Узнали его прошлое. Я лично побывал в его художественной мастерской. Этот человек себя во многом ограничивал. Он жил довольно просто, если не сказать нищенствовал. Брал деньги лишь на хлеб. Я пытался понять, что он собой представляет: заблудшая больная душа, или страждущий и подлинный приверженец истинной веры.
Мне донесли об удивительном сходстве убитых людей с образами монахов, изображенными им на иконах. Я стал его подозревать в убийствах, хотя никаких прямых улик, доказывающих его причастность к преступлениям, не было. Единственными свидетелями были вот эти молчаливые иконы. Я сразу же понял, что он один из нас. Меня удивило в нем не только простота в жизни, без потребностей, присущих роду людскому, но и его одиночество. Он жил среди людей, несомненно, питался их способностями, но и ограничил себя в общении, став затворником даже среди монахов. Чтобы его лучше понять, я решил прочесть его дневник. Так я надеялся все прояснить для себя.
— Вы читали его дневник? — спросил Руперт.
— Он написал его на латыни. Часть текста была им, видимо, зашифрована, но кое-что мне удалось прочесть. Из его дневника я узнал, что служит он Дьяволу всю свою жизнь. Но ведь Сатана живет вечно, не то, что человек. Об этом я задумался, это не давало мне покоя. То, что его работы носят в себе дьявольскую силу, я убедился на многих примерах, и поэтому был весьма осторожный с ним. Я узнал тайну одного ритуала, который помогает ему вечно существовать. Он избранный. Но ведь можно его и заменить. Герман был слаб и недалек. Я могу больше сделать для Сатаны. И поэтому я решил заменить его. Герман сам пожелал своей смерти. «Пусть все будет так, как есть», — сказал он мне, когда я прибыл к нему за несколько дней до его казни. Он лишь просил меня оставить ему эти восемь его последних работ. Точнее, тогда их было семь. Восьмую он нарисовал в последний день, перед казнью. Разумеется, я позволил ему это. Я ведь тогда знал почти всё: о Библии Дьявола, о восьми недостающих страницах в ней. Я был уверен, что он выполнит свою работу перед заказчиком. А то, что он решил добровольно покинуть мир — это его желание, не более того. Он слаб и глуп, посчитал я тогда и позволил ему совершить над собой казнь. К тому же мне нужно было принести жертву Ему.