— Отдых?! — снова в гневе сказал Герман. — А ты когда-нибудь смотрел в лицо смерти, которая пряталась в теле твоего ребенка?
Настоятель молчал, он пытался разгадать настроение и мысли Германа.
— А я видел! Видел! — продолжал с тем же злобным тоном Герман. — Как потухла жизнь в моем ребенке, как божий свет уходил прочь, как отворачивались от меня надежды на его спасение. Видел и чувствовал, как в детское тело, еще теплое, заползла смерть. Я слышал ее злобный шепот.
— Ты должен оставить свою боль позади, — сказал настоятель, пытаясь успокоить Германа. — Боль уйдет, если ты отпустишь их.
— Боль?! Что ты знаешь о боли? — Герман потупился, он размышлял. Затем продолжил. — Кто же ее по-твоему создал? Не тот ли, кто создал людей?
— Это богохульство, Герман, — ответил спокойно настоятель, несмотря на гневный тон Германа. — Ты не должен говорить этого. В тебе бурлит ненависть, это она заставляет тебя так говорить и страдать…
— Я пытался, — перебил его Герман, — пытался упокоиться и забыть несчастья постигшие меня. Поэтому я пришел к вам в монастырь. Я писал все эти иконы в надежде, что забуду, что Бог простит людей. У вас здесь ничего не происходит. А я видел, как там люди страдают, как теряют близких, и никто не может это остановить, ни священник, не церковь, ни Бог. Смерть сильней…
— Не смей так говорить! — неожиданно для себя, повысил голос настоятель. — Хорошо, что лишь я услышал эту ересь.
— Меня вот уже неделю мучает одна мысль, — продолжал Герман, словно разговаривая сам с собой. — Я молился, много молитв прочел, но ни одна из них не была услышана. Почему? Если Бог видит, что происходит, то почему он не вмешивается?
— Нам знать дела Божие не положено, мы созданы им, и с самого нашего рождения мы грешны, ибо души наши пребывают в грешной плоти. О душе своей подумай. Души детей твоих умерших находятся на небесах, о них позаботится Бог и ангелы.
Герман, при таких словах настоятеля, неожиданно выпрямился, оглядел яростным взором свою келью, спешно собрал кисти и краски и, не попрощавшись с настоятелем, вышел. Он покинул монастырь, не проронив ни единого слова, лишь завязав на спине котомку с красками и кистями, и понуро поплелся в горы.
Никто не видел его с тех пор. Что он делал в горах? Как жил? Но только с тех пор стали говорить о нем, как о человеке, потерявшем веру. Меж монахов его прозвали Герман Отшельник.
Глава 8
Из Пекина Руперт добрался до Харбина, где остановился в гостинице. Еще вечером он выяснил путь, который ему следует пройти до церкви. Дорога оказалась нелегкой: извилистые каменистые тропы в горах — укрытых пышной зеленью многочисленных деревьев; множество перевалов и извилистых рек.
Руперту пришлось, на этот раз, взять с собой проводника. Это облегчило путь — Руперт не заблудился в дебрях лесов и опасных склонов многочисленных гор, которые цепочкой расположились на севере страны.
По дороге он размышлял об иконах и их создателе. Почему художник писал портреты монахов? Являются ли эти иконы страницами какой-то книги? Если да, то почему на обратной стороне икон одинаковый текст? Текст волновал Руперта больше всего. Он полагал, что именно в нем таится разгадка всех таинственных событий и смертей, окутанных вокруг икон, словно липкая паутина. Где же сам паук? Где его логово? Руперту казалось, исходя из последних таинственных событий, что на иконах находится какое-то проклятие. Но зачем художнику понадобилось навлекать беду на людей. Может быть, он хотел таким образом защитить свои творения. Но ведь им опасность не угрожала. Руперт, глубоко вдумываясь в последние мистические размышления, поймал себя на том, что уходит от реальности, к которой он придерживался всю свою жизнь, работая сыщиком. Он ведь привык доверять не вымыслу и чувствам, а доводам. Лишь они являются доказательством виновности или невиновности человека, лишь они указывают верный путь опытному сыщику.
Руперт много раз перечитывал переведенный его другом текст обратной стороны иконы. Кроме угроз и предупреждений, он обратил внимание на пророчество. Оно сбудется, если души невинных «замолвят прощение» или «изложат ненависть и проклятие к своим палачам и убийцам». Если на иконах изображены умершие люди, невинно пострадавшие, то на людей падет наказание. Далее перечисляются виды наказания. Руперт увидел слова, напомнившие ему последние события, которым он стал свидетелем: огонь, банкротство, самоубийство. Были ли эти слова пророческими или все-таки это совпадение? Ответ был впереди, и Руперт, почти не чувствуя усталости, уверенно продвигался вперед. Вместе с Чонгом, указывающим Руперту лучший маршрут до деревни, они на речном катере переправились через реку Сунгари, и вышли к предгорью. Здесь также вились едва приметные тропы. Затем Чонг изменил маршрут, и они двинулись на Запад. Чонг объяснил это тем, что немного западнее пролегает дорога.
— Неужели здесь в горах имеется дорога? — удивился Руперт Коу.
— Она проходит недалеко от деревни, — пояснил Чонг, — и далее идет на северо-восток.
И действительно, спустя каких-нибудь полчаса они достигли дороги. Далее шли по ней, минуя скалистые горы и переправы через ущелья.
К сожалению, им по пути не встретилась ни одна машина, и им пришлось огибать цепь небольших скал. Спустя три часа пути Чонг предложил изменить курс.
— Теперь нам надо идти на восток, — сказал Чонг, — там находится деревня. Это недалеко, вон за тем пригорком.
Поднявшись и спустившись с пригорка, они действительно приметили серые крыши крошечных домиков, теряющихся в пышной зелени деревьев. За деревней виднелась долина, исполосованная различной величины прямоугольниками. Чонг пояснил, что там находятся посевные поля, в основном, рисовые.
Когда они подходили к деревне, они встречали сельских жителей, добродушно приветствующих их.
— Здесь все здороваются? — спросил Руперт.
— Это деревня, — пояснил Чонг, — жители приветливы ко всем. И принимают новых людей, путников, словно те коренные жители их деревни.
Они подошли к ветхому домику.
— Здесь живет мой приятель, — сказал Чонг. — У него мы и остановимся.
— Хорошо, но сначала, я хотел бы побывать у священника, в церкви, — сказал Руперт.
Чонг оставил Руперта у дома, а сам зашел в дом приятеля. Спустя несколько минут он вышел с хозяином дома. Тот приветливо улыбался.
— Всего пять долларов, — сказал Чонг, подходя к Руперту. — Вам будет стоить ночлег всего пять долларов.
— Прекрасно, — ответил Руперт. — Я надеюсь, что пробуду здесь не более двух-трёх дней.
— Лу сказал, что священник Джон Норман проживает вон в том доме, — Чонг указал на небольшое белое одноэтажное здание в центре деревни.
— Ничего не понимаю, — сказал Руперт, — а где же церковь?
— А это и есть церковь, — пояснил Чонг.
Они подошли к дому, мало чем отличавшегося от остальных домов, разве что, он был немного вытянут. На стенах виднелись небольшие трещины, облезлая штукатурка. Продолговатая коричневая табличка с белыми иероглифами украшала вход. Над табличкой, на самой крыше, аккурат, посередине потресканной двери, был расположен обычный деревянный крест, окрашенный в красный цвет.
— Это и есть местная протестантская церковь, — пояснил Чонг.
— Я, признаюсь, не ожидал увидеть ее такой, — сказал Руперт.
— Здесь ее называют: «домашняя церковь».
— Почему «домашняя»? — удивился Руперт.
В этот момент на пороге появился мужчина европейской наружности. Его одежда была схожа с крестьянской, простая: рубашка, брюки. Не было на нем ни мантии, ни накидки, ничего другого, что бы выдавало его за священника.
Руперт и Чонг подошли к мужчине.
— Знакомьтесь, это Руперт Коу, — сказал Чонг, — а это Джон Норман, священник.
Они поприветствовали друг друга. Джону было лет сорок. Его добродушное лицо и чуткий внимательный взгляд наводили Руперта на мысль, что перед ним стоит хороший отзывчивый человек, всегда готовый прийти на помощь.
— Какими судьбами в наших краях? — спросил Джон, доброжелательно и естественно улыбаясь, — вы хотели взглянуть на нашу святыню?
— На святыню? — удивился Руперт, но потом решил сразу не рассказывать о причине своего приезда. — Я приехал к вам, Джон.
— Вы не первый, кто за последнее время посещает нашу церковь, — сказал Джон. — Прошу вас, входите, мы всем рады. Через час у нас будет проповедь, ровно в шесть.
Они прошли внутрь. Весь дом состоял из трех комнат. Две, по-видимому, были жилище священника, а третья комната, что побольше, использовалась для службы. В нее они и вошли. Несколько пожилых женщин сидели на скамейках.
За дюжиной скамеек у стены, мало чем отличавшемся от внешних стен (трещины, облупленная штукатурка), располагался стол, укрытый красным атласом, сверху лежала библия. На самой стене была подвешена черная доска, на которой мелом начерчены иероглифы. Выше, над доской располагался красный крест, схожий с тем, что был расположен на крыше у входа.
Вот и все убранство. Скромно и просто, без излишней роскоши. Ничто не отвлекало глаз. Чонг сел рядом с одной из женщин, а Руперт вместе с Джоном подошли к столу.
— Это что-то вроде кафедры? — спросил Руперт, указывая на стол, накрытый красной материей.
— Совершенно верно, — ответил Джон. — Жизнь Христа была проста и естественна. Поэтому здесь нет ничего лишнего.
— Вы американец? Я почувствовал это по акценту.
— Да, я из Портленда, миссионер. Я прибыл сюда лет десять назад, чтобы нести слово Божие.
— Но ведь они не знают английского языка, — сказал Руперт.
— Кое-что знают, благодаря мне, — ответил Джон. — Но вы правы, мы придерживаемся простоты и понимания, только так люди смогут услышать Его слова. Я говорю и проповедую на местном языке.
— То есть на китайском?
— Да, на китайском. У нас даже библия переведена на китайский, — Джон взял книгу со стола и продемонстрировал Руперту страницы.
— Да, сплошные иероглифы.
— А иначе и нельзя. Если хочешь, чтобы тебя понимали, то надо, прежде всего, понимать людей. Я уже давно учу этот славный язык.
— Вы только работаете священником?
— Это моя миссия — быть священником. Но кроме этого, я преподаю в местной школе английский язык, — пояснил Джон.
— И много у вас прихожан?
— Да почитай, все посещают это святое место.
— Дом.
— Мы называем ее домашней церковью. Власти не очень-то любят иные религии, что не являются для них родными. Очень сложно открыть церковь, требуется множество разрешений. Но по закону все граждане имеют право верить в ту религию, которую посчитают нужной. Поэтому мы ютимся не в здании церкви, а в обычном доме, но называем это место «домашней церковью».
— Понятно.
— Основа нашей веры — это библия, — сказал Джон.
Вскоре начали приходить люди: парами, тройками, десятками. Не прошло и десяти минут, как комната была заполнена. К Джону начали подходить деревенские жители. Несколько девушек сели в первый ряд и, улыбаясь, тихо перешептывались, кокетливо косясь на Руперта. Чтобы не смущать жителей деревни, и не отвлекать священника, эмоционально рассказывающего что-то двум женщинам, Руперт отошел к окну. Вскоре его потеснили и оттуда. Какая-то женщина с мужицкими плечами отодвинула Руперта в сторону, пролепетав что-то на китайском языке, и открыла окна. Прохладный вечерний ветерок ворвался в комнату, принеся с собой букет приятных лесных запахов. Словно дыхание леса, влилось в комнату, освежив ее.
Народу собралось много. Скамейки были заняты, люди ютились у стен и в проходах. Наконец, священник жестом посадил беседовавших с ним женщин, и зашел за стол.
Он что-то быстро написал мелом на доске. Это были иероглифы. Поднял голову, внимательно оглядел присутствующих, словно выискивая кого-то, затем начал проповедь на китайском языке. Чонг дотронулся до руки Руперта, тот оглянулся.
— Я кое-что вам переведу, — тихо сказал Чонг.
Руперт в знак согласия, качнул головой.
— Это будет замечательно.
— Он говорит о том, что это собрание, как и все предыдущие не похоже ни на одно другое, — шепотом сказал Чонг.
Одна из двух девушек лукаво поглядела в сторону Руперта. Он заметил ее взгляд и приветливо улыбнулся. Легкий румянец окрасил ее девичье личико. Девушка опустила голову и отвернулась.
— Нас теперь десять миллионов, — сказал Чонг, — это составляет десять процентов китайского населения. Совсем недавно наши братья и сестры построили еще две церкви, и теперь их стало двенадцать. Мы не остановимся на этих значительных достижениях. Хоть власти и всячески мешают нам постичь веру, но мы знаем, что Бог един, и его нельзя изъять из нашего сердца и мыслей. Не власти управляют людьми, а Бог. Христос — глава веры, а не правительство.
Чонг еще долго переводил Руперту, но он уже не прислушивался к его словам. Он наблюдал за безропотными, мирными и доверчивыми лицами прихожан. Руперт видел в них любовь и искреннюю веру. Даже здесь, в глухой деревни, между горами, среди лесов, люди, отстающие от цивилизации, не упускают возможность услышать о Боге.
Признаться, Руперт ожидал увидеть здесь совершенно другое. Будучи свидетелем тех несчастий, что он наблюдал в Германии и Мексике, он ожидал увидеть здесь одно из зловещих пророчеств, что было написано на обратной стороне икон, но вместо этого, он стал свидетелем милости Божьей, доброты и господнего прощения всем верующим и кающимся в грехах своих. На сцене, перед столом, появлялись люди, которые были излечены Господом, как говорил Джон, слова которого переводил Чонг.
Джон ловко манипулировал доверием и чувствами людей, это было видно невооруженным глазом. Но спустя полчаса, и сам Руперт чуть ли не поверил в Бога и всем сладким речам проповедника. Джон приводил множество цитат из Библии, доказывал любовь и существование Господа. Его силу и незримое присутствие среди деревенских жителей, а также его благосклонность и заботу, он доказывал визуально. Джон приглашал к столу некоторых крестьян. То какая-то старушка, явилась перед всеми, шагая бодрым шагом. Старушка и Джон Норман утверждали, что последнее время она не могла ходить. Всё у нее болело, а теперь она чувствует себя бодро, и даже, может выполнять легкую работу по дому. Какой-то мужчина лет пятидесяти страдал тяжелой одышкой. Он рассказывал о себе и его неизлечимой болезни легких. Врачи в городе отказались его лечить из-за того, что он много курит. И это может вновь дать осложнения. Мужчина не желал бросать курить, но после того, как он предстал перед божественной девой, он излечился, и теперь совершенно не кашляет. Врачи, к которым он недавно ходил, поражены — в его легких нет ни одного хрипа. Какая-то женщина эмоционально рассказывала о том, что потеряла козу. А после благословения девы коза вернулась к ней на следующий же день.
Руперт слушал все это и думал: «Как же ловко этот миссионер облапошил этих полуграмотных и забитых крестьян. Каков он должен быть ловким и изворотливым, чтобы всю деревню держать в заинтересованности его слов. Умеет же этот американец привлекать людей в свою веру. Но что это ему дает?» Он не понимал этого. «Наверное, надо искренне верить самому, чтобы суметь обманывать других».
По правде говоря, Руперт за час, проведенного на этом собрании, изрядно психологически устал, он готов был согласиться с чем угодно, лишь бы поскорее покинуть эту комнату, пока и его, Руперта, не привлекут в веру.
Наконец, собрание было окончено, и люди начинали расходиться. Ушли последние прихожане и Руперт с Чонгом остались наедине с Джоном Норманом.
Руперт попросил Чонга подождать его во дворе, а сам направился к священнику.
— У вас есть ко мне вопросы? — сказал Джон.
Руперт не заметил ни единой усталости на его лице и в его голосе. «Сильный человек, — подумал Руперт».
— Я не совсем понял.
— Что именно? — спросил Джон, проницательно взглянув на Руперта, демонстрируя искреннюю заинтересованность.
— Вы говорили о каких-то божественных изречениях. Какой-то мужчина рассказывал о необычайном урожае на его поле. И что все это было благодаря божественной силе некой святой девы. О чем это?