- Здесь так тихо, - Альбина провела рукой по мокрому парапету и бесстрашно заглянула в Бездну.
Словно в ответ, из Бездны раздался рокот грома, после - странное гудение и звук, больше всего похожий рыдания. Лимека передернуло, а Альбина, как ни в чем не бывало, спросила:
- Так вы алхимик?
- Нет, ну что вы... Я просто клерк. Я занимаюсь делопроизводством профессора Фоста. После того, как он... э... исчез, мне поручили разобраться в его лабораторных журналах.
- Фост исчез? - Впервые в голосе Альбины прозвучал настоящий интерес к беседе.
- Ну да, разве вы не знали? Об этом было во всех газетах... - Лимек растерянно пожал плечами, продолжая разыгрывать безобидного простофилю. - Я не в курсе расследования, меня интересуют только бумаги профессора. А он тесно сотрудничал с вашим отцом... Покойным, - добавил Лимек, просто чтобы посмотреть, как она отреагирует.
Особой скорби на лице Альбины не отразилось.
- Вам следует обратиться в Политехникум. Если папа и вел переписку с Фостом, то не из дома. Он вообще не любил работать дома.
- Конечно, я так и поступлю, спасибо за совет. Но все-таки... Ведь профессора и вашего отца связывала давняя дружба. Может быть, какие-то старые дневники, рабочие тетради, чертежи... Что-то же инженер забирал домой, правда?
- Давняя дружба? - переспросила Альбина с удивлением.
- Ну, - смутился Лимек, - Разве ваша матушка не была секретаршей профессора?
Упоминание о матери было ошибкой - Альбина замкнулась, и ее мягкое лицо сразу посуровело.
- Вы хотите осмотреть кабинет моего отца? - холодно спросила она.
- Право, не знаю, уместно ли, но... да, это бы очень помогло мне в работе.
- Прекрасно. У вас будет такая возможность.
Больше она не произнесла ни слова.
По Набережной они дошли до улицы Сарториуса и, миновав мрачно-помпезную высотку Прокуратуры и колоннаду ресторана "Маджестик", направились дальше - к ажурной спирали башни и бетонной коробке наблюдательного бункера со всеми ее антеннами, перископами, телескопами и кронштейнами для спуска батискафов и радиозондов.
На миг Лимек почувствовал дурноту: сегодня ночью он видел это место во сне - здесь, в бетонном бункере, работала Камилла, и семь лет назад он каждый день забирал ее с дежурства... Но Альбина свернула на Терапевтический бульвар, и буквально через пару минут они вышли к роскошному, хотя и неухоженному особняку в викторианском стиле. Стены дома, некогда желтые, покрывали слой копоти и густые заросли дикого плюща.
- Прошу, - сказала Альбина. - Это дом инженера Петерсена.
9
Лимек стоял в растерянности посреди прихожей, не зная, куда деть мокрый зонтик и шляпу.
- Выпьете что-нибудь?
- Спасибо, это было бы очень кстати, - пробормотал Лимек. - Стаканчик глинтвейна, если можно.
Альбина стряхнула с себя шубейку и приняла из рук Лимека зонт.
- Глинтвейна не обещаю. По-моему, вино закончилось. Может быть, что-нибудь покрепче?
- Тогда на ваш вкус.
Траурное платье дочери инженера оказалось не таким уж и траурным: во-первых, не черным, а искристо-фиолетовым ("электрик", вспомнил сыщик название цвета), а во-вторых, у него не было рукавов - зато был вырез на спине до самой поясницы. Для похорон отца Альбина Петерсен не нашла в гардеробе ничего более подходящего, чем коктейльное платье.
Лимек снял пальто и тут же пожалел об этом: в прихожей, а особенно в гостиной стояла стужа, и тянуло сыростью от давно не топленного камина. В воздухе стоял странный аптечный запах.
- У папы где-то был неплохой коньяк, - сообщила Альбина, звеня бутылками в баре. - Он им лечился от пониженного давления.
- Вот как?
- О, у папочки был целый букет мелких заболеваний, - с неожиданным сарказмом заявила Альбина. - Близорукость, гайморит, фарингит, мигрень, геморрой... Папочка постоянно требовал заботы и ухода.
Она резко замолчала, и Лимек мысленно закончил: старый козел. Ни черта она не верит в мою легенду, а просто ведет свою игру. Пора наглеть.
- Скажите, а кто посещал вашего отца незадолго до того, как... э... ну...
- Папочка наложил на себя руки? - невозмутимо уточнила Альбина, разливая коньяк по бокалам.
Протянув один Лимеку, она опустилась в разлапистое кресло, закинула ногу за ногу, продемонстрировав сыщику кружево подвязки в разрезе платья, и задумчиво провела наманикюренным ногтем по кромке бокала.
- Недели две назад приходил ваш загадочный шеф...
- Профессор Фост? - уточнил Лимек.
- Да. Потом приезжал доктор Меерс. Правда, он скорее проведывал меня, но и с папой они беседовали. - Альбина пригубила коньяк, рассеяно глядя перед собой. - Потом этот рабочий с Фабрики, Мюллер или Миллер, не помню точно - он часто у нас бывал... А в среду заявился какой-то странный тип в пальто с каракулевым воротником и такой смешной шляпе - знаете, с пером, только у него она без пера... По-моему, он был сегодня на похоронах. Наверное, с папиной работы, потому что они заперлись в кабинете и долго не выходили.
Сделав большой глоток коньяка, Альбина отставила бокал и взяла со столика коробочку с коричневыми сигаретами, заправила одну в длинный черный мундштук.
- А почему, собственно, вас это интересует?
- О, я спросил из чистого любопытства, - испуганно заверил Лимек, поднеся ей зажигалку. - Просто я ожидал увидеть здесь больше людей... на поминках, так сказать.
- У папы не было друзей. Только коллеги.
На ее голых руках белела паутинка тонких шрамов - от запястий и почти до локтей. Девочка резала себе вены, правда, давно, но очень упорно. И доктор Меерс все еще ее наблюдает.
Он закурил сам и задал следующий вопрос:
- А что насчет переписки? Он долго хранил корреспонденцию?
Альбина глубоко затянулась, выпустила облако пахнущего не только табаком дыма и спросила, прищурившись:
- Кто вы такой, Лимек?
- П-простите? - по инерции продолжил валять дурака Лимек.
- Я спросила, кто вы такой, - повторила Альбина без следа меланхоличной задумчивости и рассеянности. - Только не надо повторять сказок о профессоре Фосте. Из вас такой же клерк, как из меня - монахиня.
Она снова затянулась, и ее серо-голубые глаза заблестели прохладной сталью, которая теперь звучала в ее голосе. Даже блуждающее косоглазие исчезло. Коричневые сигаретки оказывали на Альбину тонизирующее действие.
- Вы из банка? У меня есть еще месяц до квартальной выплаты по векселю. Нет, не похоже, чтобы вы были из банка, - быстро проговорила она. - Шпик? Меня уже допрашивали легавые. Или вас подослала мадам Лукреция? Я же сказала, что все в порядке! - почти выкрикнула она а потом забормотала: - И это никак, никак не отразится... - Альбина осеклась, схватила бокал с коньяком и осушила в один глоток.
Ее передернуло, глаза снова расфокусировались и съехали к переносице. С видимым отвращением Альбина загасила сигарету.
- Тогда остается один вариант. - Язык ее чуть заплетался. - Вас прислал доблестный фельд-полковник Шварц. А?! - с пьяным торжеством воскликнула она. - Я угадала? Ну признайтесь же, я угадала?!
- Я бы хотел осмотреть кабинет господина Петерсена, - тихо, но с нажимом сказал Лимек.
Было ли дело в коричневых сигаретках, или их сочетание с алкоголем дало такой эффект - а может быть, у Альбины просто сдали нервы после похорон - но она безропотно проводила Лимека на второй этаж и распахнула перед ним массивную дверь в конце коридора.
- Я вас оставлю. Когда закончите, сможете найти меня в моей комнате. Это напротив.
О таком Лимек и не мечтал. Притворив за собой дверь, Лимек сунул руки в карманы и огляделся.
Если на первом этаже особняка, в прихожей и гостиной, мебель вполне соответствовала возрасту и виду дома - старинная, потемневшая, с благородной патиной на медных ручках и неотъемлемой паутиной под диваном, - то кабинет инженера, расположенный в угловой комнате с эркером, был обставлен предельно скупо и функционально. Два книжных шкафа, сосновый стол, стул, кульман, приемник пневмопочты - все это выглядело настолько казенным и безликим, что Лимек не удивился бы, обнаружив инвентарный номер Политехникума на любом из предметов. Из общей картины выбивалась только выложенная синими изразцами печь с чугунной заслонкой.
Покачавшись с каблука на носок и обратно, Лимек еще раз обвел взглядом кабинет. Окна эркера плотно зашторены. Шкафы закрыты. Стол девственно пуст. Любой обыск, как учили много лет назад в Академии, следует начинаться с поверхностного осмотра. Потом можно переходить к движению по спирали вдоль стен; этот способ еще называют "методом улитки"...
В книжных шкафах инженер Петерсен держал полные собрания сочинений античных авторов - от Аристотеля до Еврипида. Вытащив пару томиков, Лимек обнаружил плоскую бутылку с дешевым коньяком. Остальные книги так прочно склеились между собой кожаными переплетами, что было ясно - их не доставали из шкафа с того самого дня, как туда поставили. В некоторых даже страницы не были разрезаны.
Кульманом, судя по слою пыли, не пользовались месяца два, а то и три.
Оставался стол. Четыре ящика: в нижнем - пусто, во втором снизу - тоже пусто, только валяется оторванная пуговица, в третьем - точилка для карандашей и щепотка опилок. В верхнем ящике был замок, и Лимек полез за отмычками, но ящик оказался не заперт. В нем лежала расчетная книжка за электричество. В прошлом месяце П.Петерсен использовал четыреста тридцать два киловатт-часа. К оплате - двести семьдесят шесть талеров, включая аванс.
Ого, мысленно присвистнул Лимек. Чертежи, говорите? Похоже, дело зашло дальше чертежей. Как там? "Тестирование аппарата Петерсена поручено мастеру-наладчику Мёллеру". Но инженер не удержался и решил проверить аппарат дома... По-хорошему, следовало бы прошерстить весь особняк, от подвала до чердака - только Лимек не знал, что именно искать. И потом, это уже наверняка сделали трискели, например, во время сегодняшних похорон. Трискели - известные мастера по части негласных обысков... Интересно, кто такой упомянутый Альбиной фельд-полковник Шварц?
В задумчивости сыщик подошел к окну и отдернул штору. Зря: окна кабинета инженера Петерсена выходили прямо на Бездну.
Из-за того, что особняк стоял на одном из холмов Бельфегора, а кабинет располагался на втором этаже дома, ничто не заслоняло горизонт, где пасмурное зимнее небо сливалось с лиловым заревом вечного заката. Вздрогнув, Лимек быстро задернул штору.
Бр-р, ну и семейка. Дочка любит прогуливаться по Набережной, а папенька в часы раздумий созерцает эманации Бездны прямо из окна кабинета. Точнее, созерцал - пока не наложил на себя руки. Дочка тоже пыталась, но безуспешно...
Повинуясь старой привычке доводить дело до конца, Лимек прикоснулся ладонью в керамическому боку печки (холодная), присел на корточки и открыл заслонку. Внутри лежала горка свежего бумажного пепла. Перед тем, как свести счеты с жизнью, Персиваль Петерсен сжег все бумаги из письменного стола.
Интересно, обрадует этот факт Ксавье и Валлендорфа или наоборот, огорчит? Впрочем, спешить с докладом не следует. Остался еще мастер Мёллер.
Лимек вышел из кабинета в узкий и темный коридорчик, пол которого устилал очень толстый, скрадывающий все звуки ковер. Справа была лестница, а прямо - дверь комнаты Альбины. Уйти, не попрощавшись, было бы невежливо.
- Госпожа Петерсен? - Лимек постучал в дверь. - Я закончил, госпожа Петерсен...
- Заходите, не заперто, - отозвалась она.
Лимек толкнул дверь, машинально отметив (и удившись), что замок - врезной, двухсувальдный, с защелкой и фиксатором, и очутился в комнате с розовыми обоями, больше всего напоминавшей рабочее помещение средней руки борделя где-нибудь в Ашмедае. В свое время Лимеку часто доводилось бывать в заведениях этого веселого района - сперва по работе, а потом он почти месяц - это был январь сорок седьмого года - практически жил в такой вот комнатке, сменяя девиц и стараясь не трезветь. Потом деньги кончились...
В центре спальни Альбины стояла громадная, невообразимо вульгарная кровать с балдахином, украшенная позолоченными купидончиками и застеленная атласными простынями алого и черного цветов. Сие ложе было не убрано и завалено ворохом платьев. Нижнее белье было разбросано и по постели, и по полу: панталоны, бюстгальтеры, корсеты, комбинации, пеньюары, чулки и прочие ажурные и полупрозрачные предметы валялись прямо под ногами. Всё - дорогое, но совершенно безвкусное. Видимо, хозяйка долго колебалась, что надеть на похороны отца...
Сама Альбина, сменившая коктейльное платье на газовый, ничего не скрывающий пеньюар, сидела в углу комнаты перед трельяжем, таким же пошлым, как и кровать. Услышав, что Лимек вошел, Альбина развернулась на стульчике и, скрестив обтянутые черными чулками ноги, переплела руки на коленке, подчеркнув ложбинку между грудей.
- Ну? - спросила она низким, чуть дрожащим голосом. - Нашли что-нибудь интересное?
Зрачки у нее были - две крохотные точки, радужки маслянисто блестели. Альбина хищно втягивала воздух. Похоже, пока Лимек обыскивал кабинет Петерсена, она перешла от сигареток к тяжелой артиллерии.
- Увы, сударыня. Ничего, что помогло бы мне в работе.
- Не желаете продолжить поиски здесь? - спросила Альбина, откинувшись назад и бесстыже расставив ноги. На ее черных трусиках спереди было вышито ярко-розовое сердечко. Альбина вызывающе провела по нему рукой; взгляд Лимека скользнул чуть ниже - туда, где на белоснежной полоске кожи между трусиками и чулком горело треугольное клеймо салона "Шеба".
- Нет, - сказал Лимек твердо. - Я закончил.
10
От Бельфегора до Вааль-Зее - три остановки на трамвае и еще шесть - в грохочущем и продуваемом вагоне надземки. Преодолев это расстояние, Лимек словно бы совершил путешествие на другую планету, причем значительно более грязную, убогую и опасную. Между роскошными особняками Бельфегора и многоквартирными трущобами Вааль-Зее лежали не только пара километров городских улиц, между ними была пропасть экономическая и историческая.
Самое парадоксальное, что когда-то именно здесь, тогда еще в пригороде, на уютных берегах реки Вааль-Зее предпочитала селиться знать. Аристократы воздвигали здесь родовые поместья на почтительном расстоянии от Бездны и в сравнительной близости от королевской цитадели. Все изменилось в одну-единственную ночь (что, впрочем, характерно для истории Авадона). В хрониках ее именовали Ночью Плачущих Стен. Шторм, оцененный преподобным Тангейзером в шесть с половиной баллов, унес жизни большей части населения Вааль-Зее и сделал все строения в округе малопригодными для жизни. Остатки аристократии спешно перебрались на холмы Бельфегора, а полвека спустя канцлер Вальсингам распорядился снести все зараженные дома, загнать реку под землю, а район застроить многоэтажными общежитиями для рабочих. Сколько именно рабочих вскоре потребует Фабрика тогда не знал никто, поэтому Вааль-Зее оказался хаотично и бестолково забит уродливыми кирпичными коробками, между которыми извивалась ржавая эстакада надземной железной дороги.
Здесь же разместили канализационный коллектор и очистные сооружения, построили гидроэлектростанцию, и вскоре подземная река превратилась в сточную канаву, а Вааль-Зее начал задыхаться от смрада испражнений всего Авадона. Во время предшествовавшей войне экономической депрессии доходные дома перестали приносить владельцам хоть какой-нибудь доход. Мало кто мог оплатить квартиру целиком, и тогда в Вааль-Зее появились первые коммуналки.
После войны личным приказом канцлера Куртца гигантский пустырь перед Продкомбинатом был расчерчен на ровные квадраты: так заложили новый спальный район, названный позже Левиафанией. Панельные дома Левиафании строились быстро, квартиры в них стоили относительно дешево, к тому же банки Маймона вовсю продвигали программу ипотеки, и вскоре Вааль-Зее превратился в гетто для тех, кто не мог позволить себе ничего лучше.
Лимек и сам снимал здесь квартиру, всего в шести кварталах от дома номер двадцать три по улице Прощенных, где жил мастер Мёллер.
В дверях подъезда Лимек столкнулся нос к носу с виденным на похоронах и, как выяснилось, навещавшим инженера Петерсена незадолго до кончины последнего странным типом. Тип, одетый во все тоже коверкотовое пальто с каракулевым воротником, тоже узнал Лимека и хищно оскалился, сверкнув золотым зубом, что, видимо, символизировало вежливую улыбку. Лимек посторонился, уступая Коверкотовому дорогу, и тот насмешливо раскланялся, поднеся руку в черной кожаной перчатке к узким полям тирольской шляпы. По-лошадиному вытянутая физиономия Коверкотового была изъедена оспой, а на верхней губе топорщилась жесткая щеточка усов. Разминувшись с Лимеком, Коверкотовый быстро зашагал по улице Прощенных, отбивая ритм ротанговой тростью по мостовой. Лимек проводил его взглядом и вошел в подъезд.