Ему пришлось подняться на третий этаж. На лестнице воняло кошками. На двери квартиры номер шесть, возле кнопки электрозвонка висела бумажка, гласившая (среди прочего): "Мёллер, А. Ком. 5. 3 р."
Лимек позвонил три раза. Ответа не было. Выждав пару минут, Лимек повторил попытку, и снова безрезультатно. Тогда сыщик просто надавил пальцем на кнопку и не отпускал до тех пор, пока высокая и порядком рассохшаяся дверь не распахнулась. Ему открыл такой же высокий ссохшийся старик в грязной белой майке.
- Вы к кому? - прошамкал он, ввинчивая в ухо трубку слухового аппарата.
- К Мёллеру, - буркнул Лимек, плечом оттирая старика в сторону и протискиваясь в квартиру.
В узком коридоре царил полумрак. Единственная угольная лампочка, свисавшая с потолка на длинном шнуре, светила вполнакала болезненным синим светом, вырывая из темноты вздувшиеся обои и грязный дощатый пол. На полу, перегораживая проход, стоял деревянный ящик, закрытый на висячий замок. За ящиком громоздились баррикады из всяческого хлама. На левой стене висел велосипед без шин, а на правой что-то бормотала черная тарелка репродуктора с надорванным краем. Пахло кислятиной, махоркой и дрожжами.
Вдоль стен тянулась череда одинаковых, хлипких на вид дверей. За одной плакал, захлебываясь, ребенок. За другой скандалили. За третьей надрывно орало радио, извергая веселый чарльстон, которым безуспешно пытались заглушить скрип кровати и вздохи.
Четвертая дверь вела в кухню - мрачную залу с черным от копоти потолком, дюжиной газовых плит, титанов, примусов, керогазов и развешанных на проволочных крюках кастрюль, чайников и сковородок. На одной из плит кипела огромная, совершенно людоедских размеров кастрюля, где вываривалось грязное белье.
Комната Мёллера находилась в конце коридора, рядом с раздельным санузлом. На двери в сортир висела записка: "Гасите свет!", а дверь в ванную была распахнута настежь: там стирали, из кафельной утробы валил серый пар, а могучего телосложения тетка терзала мокрые вещи о рифленую металлическую доску.
До Лимека никому не было никакого дела. Постучав для приличия в дверь номер пять (ответа не последовало), он огляделся по сторонам, выудил пару отмычек, выбрал одну, отжал механизм длинной спицей против часовой стрелки, поддел пару шпеньков внутри замка - и тот послушно щелкнул, пропуская Лимека внутрь.
Мёллер жил в крохотной комнатушке с окном во двор. Заставленная мебелью, она казалась еще меньше, чем была: все свободное пространство занимали самодельные книжные полки, забитые техническими справочниками, а на четыре квадратных метрах отведенной ему жилплощади Мёллер впихнул продавленный диван, мягкое кресло с засаленными подлокотниками, кушетку, складной стол-книгу и два табурета. На одном табурете лежали горкой книги, а второй валялся, опрокинутый, точно в центре комнаты.
Над ним, зацепив веревку за крюк для люстры и просунув голову в скользящую петлю, висел мастер-наладчик Август Мёллер.
11
Первым делом Лимек запер за собой дверь. Мелькнула мысль заблокировать ее креслом, но, если потом вызывать полицию (а именно это он и собирался сделать), будет трудно объяснить, зачем он двигал мебель - и Лимек передумал. Главное, чтобы полицию не вызвал Коверкотовый... В любом случае минут пятнадцать у меня есть, прикинул сыщик.
Мёллер повесился сам, без посторонней помощи, заключил Лимек, бегло осмотрев труп. Петля под левым ухом, лицо багровое, на штанах коричневого спецовочного комбинезона расплылось вонючее пятно. Ногти на руках посинели, пальцы рук не сгибаются, тело комнатной температуры. Первая стадия трупного окоченения. На тыльной стороне левой ладони - трупное пятно, так называемая экхимоза, результат посмертного кровоизлияния, характерного для висельников. Лимек надавил на пятно пальцем и подержал три секунды; пятно исчезло, а через полминуты восстановило окраску. С момента смерти - часов семь, может быть, меньше, если принять во внимание, что печка-буржуйка давно погасла (даже угли остыли), и в комнате стоит зверский холод. Из окна сифонило , занавеска колыхалась.
Интересно, побывал здесь Коверкотовый или не смог одолеть хлипкую дверь с простеньким замком? Надо будет допросить глухого старика и тетку из ванной, сделал мысленную пометку Лимек, если успею, конечно, до приезда легавых. Он осторожно обошел труп и склонился над письменным столом.
То, что он искал, лежало сверху. Простая картонная папка, обтянутая коленкором. На обложке - бумажный ярлычок. На нем чертежной тушью выведено каллиграфическим почерком: "Проект "Авалон".
Лимек достал носовой платок и аккуратно, чтобы не наследить, развязал тесемки и раскрыл папку. Внутри лежала стопка девственно-белой бумаги и засушенный листок клевера.
Вопрос о пребывании Коверкотового в комнате снялся. Если он и не помог Мёллеру расстаться с жизни, то прибрал за ним все следы. Обыск можно не продолжать - если Коверкотовый поехал сюда сразу после похорон, времени у него было завались, часа четыре, если не больше...
Кто же он все-таки такой и на кого работает? Точно не полиция и не "Трискелион", не те методы. Дублер? Ксавье и Валлендорф решили подстраховаться? Вряд ли. Третья сила? Знать бы, кто еще охотится за аппаратом Петерсена или его чертежами...
Из-за окна донесся шум мотора и короткий взвизг тормозов. Лимек метнулся к занавеске. На дне двора-колодца, рядом с угольным складом остановился длинный черный "Паккард" и из него выбрался тучный и очень неповоротливый человек в мешковатом пальто и шляпе. Следом за ним из нутра "Паккарда", будто чертики из табакерки, посыпались автоматчики в кожаных регланах и блестящих касках.
Трискели!
Лимек очень медленно, сдерживая первоначальный порыв бежать сломя голову, отступил от окна. Вроде бы не наследил... Уходить надо было тихо - если трискели бросятся в погоню, оторваться уже не выйдет, поднимут весь город на уши, но Лимека найдут. На то они и трискели. Это вам не доблестная и насквозь продажная полиция. Это - личная лейб-гвардия канцлера Куртца. К ним в руки лучше не попадать.
Аккуратно, через платок, Лимек отпер замок, протер на всякий случай ручку, выскользнул в коридор, притворил за собой дверь и, разворачиваясь, сбил с ног могучую тетку, прущую перед собой из ванной таз с постиранным бельем.
Таз с громом рухнул на пол, а баба шлепнулась на задницу и заголосила, будто включив сигнализацию.
- Твою мать, - прошипел сквозь зубы Лимек и ломанулся по коридору.
Звериное чутье и жизненный опыт погнали Лимека мимо ванной и туалета, в тупиковое ответвление коридора, где должен был быть, обязан был быть! - и, главное, был, черный ход.
Плечом Лимек вышиб дверь и вылетел на лестницу, еще более темную и грязную, чем парадная. Ухватившись за перила (они опасно качнулись под рукой), Лимек рванул не вниз, а вверх, подчиняясь инстинкту загнанного зверя. Мёллер жил на третьем этаже пятиэтажки. Два этажа, четыре лестничных пролета в кромешной тьме. На последней площадке противно гоготала вокруг бутылки с портвейном кучка пьяненьких подростков. Лимек врезался в них, расшвыряв, как кегли; упавшая бутылка разлетелась вдребезги.
На чердак вела приставная лестница. По ней Лимек взлетел на одном дыхании, готовясь выламывать люк, но люк оказался открыт. Наверху было посветлее, сквозь слуховые окошки и щели в крыше пробивались косые лучи заходящего солнца, выхватывая из темноты паутину бельевых веревок, увешанных призрачными силуэтами чьих-то сорочек и кальсон. Обрывая все это к чертовой матери, Лимек, не сбавляя темпа, метнулся к ближайшему окошку и изо всех сил саданул коленом по чему-то твердому, угловатому, накрытому старым ковром. Из-под ковра раздалось возмущенное курлыканье и хлопанье крыльев. Голубятня! Этого мне только не хватало, подумал Лимек, ставя ушибленную ногу на клетку и выбивая локтем ставенки слухового окошка. Фанерные рейки рассыпались в труху, и на чердак хлынула струя студеного воздуха. Лимек выбрался на крышу.
Здесь было холодно. Режущий ледяной ветер прогнал тучи в сторону Бездны, оголив багровое пожарище заходящего солнца над крышами Вааль-Зее. Над кирпичными дымоходами зыбко дрожали столбики марева.
Мокрая от дождя и снега крыша быстро покрывалась ледяной коркой. Ботинки скользили, и Лимек, продвигаясь к краю крыши, хватался за растопыренные радиоантенны. Кровельное железо громыхало под ногами.
Если не получилось уйти тихо, уходить надо быстро. В Вааль-Зее вообще и на улице Прощенных в частности дома строили практически впритык друг к другу. Лимеку повезло: до крыши следующей пятиэтажки (более новой, с потолками пониже) оказалось недалеко: метр в длину (внизу - грязный переулок с мусорными баками и потеками нечистот на мостовой) и полтора - вниз. Плохо то, что крыша эта была односкатная, скошенная под острым углом, и крытая не железом, а прохудившимся шифером. Но выбора не оставалось: Лимек прыгнул.
Он даже вполне удачно приземлился, но шифер не выдержал. Один лист попросту треснул, а второй поехал вниз, открывая толевую подстилку, Лимек попытался вцепиться - безуспешно. Съехав на животе по скату, Лимек обеими ногами врезался в парапет и замер, судорожно хватая воздух и пытаясь утихомирить бешено колошматящееся сердце. Но темп терять было нельзя. Кое-как встав, Лимек проковылял вдоль парапета и на карачках вскарабкался к коньку, используя в качестве опоры декоративное проволочное ограждение.
Слава богу, следующая крыша была плоской. К ней вел шаткий мостик - пробегая по нему, Лимек решил, что здание - склад или прачечная: гудроновое покрытие с островками снега, водонапорная цистерна, рекламный щит, подпертый толстыми брусьями и - наконец-то! - поручни пожарной лестницы. Лимек перемахнул через парапет, вцепился в лестницу и едва не сорвался: мокрое железо казалось холодным и скользким, как лед.
Цепляясь и оскальзываясь, прижимаясь к ржавой лестнице, будто к любимой женщине, бормоча то ли молитвы, то ли ругательства, Лимек скорее съехал, чем спустился вниз. До мостовой оставалось еще три метра. Повиснув на последней перекладине, Лимек раскачался и спрыгнул, угодив прямо в лужу и слегка подвернув лодыжку.
Не обращая внимания на мокрые брюки и ботинки, он побежал, прихрамывая, по переулку, нырнул в проходной двор, выскочил у помойки, очутился в дворе-колодце, миновал гаражи и заброшенную детскую площадку, снова через подворотню проник в третий, совсем уж мрачный и заброшенный двор... Здесь силы оставили Лимека. Привалившись к кирпичной стене, он запрокинул голову и пару минут с жадностью дышал. Его всего трясло, колени ослабли. Тянуло глотнуть джина. Ни сирен, ни автоматных очередей Лимек не слышал; только высоко над головой, в клюквенно-красном прямоугольнике неба кружила и каркала стая ворон.
Шляпа, спохватился Лимек. Я потерял шляпу. Что неудивительно, учитывая мои акробатические этюды. Главное - не в квартире у Мёллера. Ну да бог с ней, со шляпой... Лимек поднял воротник пальто, сунул руки в карманы, ссутулился и побрел не спеша и слегка пошатываясь, словно пьяный, куда глаза глядят, стараясь не столько запутать следы, сколько успокоиться и прийти в себя.
Он не знал, сколько бродил по переулкам Вааль-Зее. Солнце успело закатиться, небо стало цвета смородины, и все это время над Авадоном кружили стаи ворон. Ноги вынесли Лимека на площадь Искупления - маленький пятачок земли между детским приютом и колокольней Забал.
Колокольня была единственным зданием, пережившим строительную реформу канцлера Вальсингама. Собор рухнул еще в ту приснопамятную ночь, остался китовый скелет контрфорсов, а вот колокольня уцелела - величественная средневековая башня в окружении обломанных ребер собора возвышалась над убогими трущобами Вааль-Зее как одинокий пастух над стадом овец. Иногда, когда в Бездне было неспокойно, и эманации достигали Вааль-Зее, на черных стенах колокольни выступали капельки алой росы.
Несмотря на это, колокол Забала продолжал исправно отмечать каждый час. Вот и в момент, когда Лимек, закуривая на ходу, ступил на брусчатку площади Искупления, гулкий перезвон возвестил наступление восьмого часа вечера. Воронье, потревоженное раскатами колокола, взмыло с контрфорсов собора и с новой силой принялось виться вокруг башни, вторя набату многоголосым карканьем.
Черт, подумал Лимек, я опоздал на встречу с Гастоном. Сыщик выбросил сигарету и быстро зашагал по направлению к "Голодной скрипке".
12
"Голодной скрипкой" называлось прокуренное кафе на пересечении улицы Мертвых Младенцев и переулка с романтичным названием Жабий. Отсюда до Бездны было рукой подать, но из-за близости гидроэлектростанции и несмолкающего гудения турбин сюда не долетали те странные, пугающие натуральностью звуки, периодически доносившиеся из ее глубин.
Само кафе являло собой большой зал с оцинкованной барной стойкой и расстроенным пианино. Пол был посыпан опилками, стены - украшены выцветшими рекламными плакатами и пожелтевшими театральными афишами. Плакаты рекламировали абсент, кальвадос, ром и трубочный табак, а на афишах высоко вскидывали ножки танцовщицы канкана из давно прогоревших бурлесков Ашмедая. Отдельные кабинеты больше походили на отсеки плацкартного вагона.
Сюда стекались шоферы и проститутки, мелкие воришки и крупные неудачники, плохие актеры и никудышние певички, несостоявшиеся писатели и разорившиеся дельцы... По вечерам они переполняли "Голодную скрипку" , и немытые окна запотевали от тепла множества человеческих тел. Здесь продавали вино на разлив, и местные пьяницы покупали его литрами, а каждую ночь обязательно вспыхивала потасовка. Кельнеры в серых фартуках и с резинками на рукавах полосатых рубашек обносили клиентов густым биттером, редко меняли пепельницы и никогда не протирали столы. В воздухе висели клубы табачного дыма, запахи пота и кислого перегара. Промокшие пальто на вешалках воняли псиной.
Гастон ждал Лимека в угловом кабинетике, где, помимо стола и двух потертых диванчиков, уместился еще и газовый камин - один из четырех, что отапливали кафе. Из-за постоянной духоты и большого скопления людей кабинеты с камином не пользовались популярностью среди завсегдатаев "Скрипки", и это пришлось весьма кстати, потому что, как запоздало сообразил Лимек, наступил вечер субботы, и в кафе яблоку негде было упасть.
- Ты опоздал, - заявил Гастон. На столе перед ним стояла полупустая бутылка джина.
- Я знаю.
Лимек снял пальто, расшнуровал ботинки и вытянул озябшие ноги к камину.
- Ты опоздал на полтора часа, - с пьяным упорством повторил Гастон.
- Ну и что? - спросил Лимек.
- Заплатишь за мою выпивку, - сказал Гастон.
- Ну и заплачу...
Гастон довольно улыбнулся, а потом обратил внимание на изгвазданное пальто и брюки Лимека и нахмурился:
- Что с тобой случилось? Попал под трамвай?
- Вроде того... Выкладывай, что раскопал.
- А... - махнул рукой Гастон. - Ничего особенного...
Гастон достал плотный черный конверт и вытряхнул на стол пачку еще влажных фотокарточек.
Лимек плеснул себе в стакан щедрую порцию джина, выпил одним махом - жидкое тепло прокатилось вниз по пищеводу, согревая продрогшее нутро - и потребовал:
- Рассказывай по порядку...
Раскопал Гастон немного. Из всех людей, присутствовавших на похоронах Петерсена, полицейские досье были на четверых. Два студента из числа украсивших рукава черными траурными повязками, привлекались за употребление легких наркотиков (один отделался устным предупреждением благодаря ходатайству ректора, а второй, который не только покуривал, а еще и приторговывал, схлопотал шесть месяцев условно).
Альбина Петерсен имела пять приводов: три - за проституцию (Лимека это не удивило), один - за хранение медицинских препаратов без рецепта (это, впрочем, тоже), и еще один - за оскорбление действием офицера полиции при исполнении служебных обязанностей. Все пять эпизодов прошли для Альбины безо всяких последствий: видимо, покойному отцу удалось замять дело.