Жека сидел, схватившись ладонями за лицо и раскачиваясь. Если он раскачивается на раз-два-три, то это время прихода Светланы Владимировны. Она будет тереть руку ваткой, колоть иголкой и приговаривать:
- Раз и не больно.
Если Жека качается на счёт раз-два, значит, дело плохо и пора звать Светлану Владимировну.
Если Жека лежит, как дед Силин в гробу, сложив руки на груди, закрыв глаза и открыв рот, можно спать спокойно. А то и поговорить.
- Ох, ребяты, - говорит он, не открывая глаз, - искололи мне душу иголками, что банки в тире.
- Банки в тире заклепать можно, - шепчу я, чтобы Светлана Владимировна не услышала, - вот у меня в сердце белка в колесе скачет, поэтому я и живучий. Они меня колют всякой дрянью, а я всё равно живу.
- А у меня сердце на пуговичке от маминого пальто. Мама сказала, что накрепко пришила, - похвастался Серёга Леденец, он их раньше всегда из кармана доставал и подолгу сосал.
Леденцов давно нет, но привычка - дело такое.
Когда всё началось и закончилось, мы не знали. Выли долго сирены за окном, потом очень сильно гремело и гудело, треснула стена, оплавилось стекло, и показался двор, снег стаял и почернел. Загорелся дом напротив - мертвецкая. Сгорела. Потом всё стихло, и Светлана Владимировна стала другая, с руками-змейками и без глаз. Сказала:
- Я Светлана Владимировна.
Ну, а нам больше ничего и не надо, лишь бы Светлана Владимировна три раза в день входила в эти двери. Дверей-то давно нет, есть пролом в стене. Да и не входила она, а влетала, тихо шелестела, вися перед кроватью. НЛО её называл Жека.
Эта новая Светлана Владимировна любила ковыряться в головах и порой говорила нашими голосами. Иногда мне казалось, что она большое вселенское зло. Из одного мульта. Иногда она была похожа сразу на всех инопланетян, как их показывали в кино.
Иногда её было много. Светланы Владимировны сидели полукругом на экране и не обращали на нас внимания.
Говорили непонятно, но порой и человеческим языком, что-то про наблюдаемый регресс, отсутствующий прогресс, про нестабильные рефлексы, признаки прямоходящих, а мучил их один и тот же вопрос "почему".
- Почему эти выжили, а остальные почти исчезли как вид?
Я сквозь прозрачный экран видел, как привычно тянул себя за мочку уха Эдик возле окна, а Жека раскачивался очень быстро, на раз-два. Серёга Леденец принимался частить:
- У меня сейчас пуговичка оторвётся. Позовите маму, она пришьёт. Маму позовите.
Остановиться сам он не мог. У него шла пена изо рта, било здорово о кровать.
И экран гас. Приходила Светлана Владимировна. Мы умиротворённые, прикреплённые захватами к койкам, закрывали глаза, пора спать.
Однажды ночью мне стало страшно. Белка забегала по кругу. Я всхлипнул и сказал ей:
- Я за тобой не успеваю бояться.
- Ты смелый парень, Слав, ты справишься. Ведь ты хочешь, чтобы мы все вернулись? - голос был не знаком и слышался совсем рядом.
- Я не люблю слово "исчезли".
- Мы и не исчезли. Ты немного поможешь мне?
- А кто ты?
- Раньше я водил звездолёт, и теперь решили, что я ничего не боюсь, и справлюсь обязательно. А мне нужны монеты, и я боюсь, что не справлюсь один, подведу всех, и что мой сын никогда больше не увидит этот мир по-настоящему. Вы, Слав, последняя наша надежда.
- Я никогда не был надеждой.
- Вот теперь ты - она и есть. Я буду приходить к тебе иногда?
- Приходи.
И он ушёл.
Парень этот на больничной койке оказался очень дружелюбным. Называл потрёпанный в боях трансформер Коалиции Светланой Владимировной и принимал его за свою бывшую медсестру.
Славка не стал мне надоедать расспросами, и вообще, казался самым подходящим для "подселения". Так назвал вторжение в Славку наш виртуальщик Минога. Минога говорил, что вторжение не вредно для организма психа. Подключение к игре, только и всего. Мы все когда-то через это прошли. А через вживление "третьего глаза" проходит каждый младенец, ведь государство желает нас оберегать, а как можно оберегать, если не можешь дотянуться большой и доброй рукой до каждого.
- Не понятно, почему ни один псих не включился в подготовленную сеть, - сказал Минога. Я тогда пришёл в его "штурманскую рубку" для получения задания. - Когда стало ясно, что всё-таки нас завоюют, я сделал, как было указано - перевёл систему в автомат, а система уже сама собирала подключенных к сети. Но в наше время все через "третий глаз" подключены к сети! И психи - не исключение. Однако ни один псих не перешёл в сеть. Мы - здесь, а они - там. А теперь нам это на руку - будем возвращаться через них.
Уйти в сеть решили, когда стало ясно, что удержать на орбите тысячи эсминцев Коалиции нет никакой возможности, они всё прибывали и прибывали, появляясь из подпространства, висели уже целыми островами над городами-миллионниками, а наши звездолёты им проигрывали. Ребята умирали в разваливающихся на части, горящих машинах. Их отчаянные голоса до сих пор возникают в голове, когда пытаешься хоть ненадолго забыться. Война шла уже двенадцатый год, и конца-края ей не было. Людей на Земле почти не осталось. Сдавали территорию за территорией, твердили как мантру, что мы обязательно сюда вернёмся.
Тогда и предложили игровое поле "War and Peace".
"Легенда игры подходит и кухарке, и президенту. Это почти просто жизнь. Хочешь удовольствий - готовь монеты. Сеть большая - на ближайшие десять лет хватит, а дальше посмотрим", - сказал её хозяин, некто Хантер. Имени его никто не знал.
Но в этом мире давно привыкли, что даже у бабушки имеется ник и квартира где-нибудь в Зимабурге или в Сан-Ремо-3, а имя её и настоящий облик знает только самый младший член семьи, и помнит недолго, до первого приобщения к большой игре. Через "третий глаз" - вшит чуть выше правого виска.
Я вернулся. Как если бы проснулся и открыл глаза, и оказался в "штурманской рубке". Комната набита техникой, экранами. Я сижу в кресле перед одним из них. Минога, прищурившись, посмотрел исподлобья:
- Всё нормально?
- Да.
- Славка тоже в норме, ладно, на сегодня хватит.
- Как у тебя это получается, как я оказываюсь в нём? - криво усмехнулся я, после Славки мне ещё долго не по себе, нутро переворачивается от той боли, которая плещется в голове парня.
- Ты и я - программы, сам знаешь, - жёстко ответил Минога и отвернулся от меня. - А вот найти адрес Славкиного "третьего глаза" оказалось непросто. Но нашёл в одном из архивов. Дальше подключение одного виртуального канала к другому, минутное дело и вы в сети.
На экране - грязно-серый потолок и трансформер, чёрный, плоский, похожий на морского ската, движется с тихим свистом между койками и висит над головой каждого. Кадр застыл, это то, что я видел Славкиными глазами перед уходом.
Минога иногда переводит мне немного монет на счёт, крохи. Никому неизвестно, кто он на самом деле. Ходили слухи, что это сам Хантер, хозяин игры.
- Завтра опять жду, - сказал Минога, жилистое неулыбчивое лицо его изобразило улыбку, - нам лучше поторопиться. Сам понимаешь.
Я кивнул и пошёл домой.
Человек очень быстро привыкает ко всему, вот и я привык называть домом этот кем-то нарисованный мир. Намеренно проехал в подземке, прошёл пешком по мосту. В центре города превосходная графика. Особенно вечером, когда все возвращаются с работы, идут куда-нибудь отдохнуть.
Свет неона дрожит, отражаясь в лужах, только что прошёл дождь. Блестят перила моста. Запах мокрого асфальта, моря, тёплого летнего дождя. Шпили стоэтажек подсвечиваются огнями. Над Третьей Авеню со вчерашнего дня висит остров-кафе. На его причале уже пришвартовано около десятка воздушных катеров. А вечер ещё только начинается. Но завтра его здесь не будет, уйдёт к фьордам - пятничная гонка.
Над головой пролетел птеродактиль, сорвало шляпу от взмахов крыльев, я поймал её уже у самой воды. Ящер покружил над городом. Конечно, пошёл в сторону пролива, гоночные фьорды там. На спине виднелся наездник в красном шлеме.
Опять пошёл дождь. Лупанул по мне и по лужам. Я подставил ему лицо. Пусть не моё, нарисованное всего за пять монет, и которое ничего не чувствует. Чтобы просто представить, что я там, в том мире, где всё по-настоящему. Идёт дождь, я возвращаюсь домой промокший, и Маринка не прячет счастливые глаза.
Дома выяснилось, что сегодня опять плохо с сетью. Эти не до конца прорисованные комнаты, половина тарелки с куриной голенью, будто её уже кто-то ел, сквозь пол просвечивает нижний этаж, у Маринки нет уголков губ и глаз. Она от меня отворачивается, грустно улыбаясь.
Противно понимать, что просто на это не хватило монет. Нам присвоен третий уровень. Но здесь стало совсем плохо с работой.
Люди не болели, не умирали, дети не росли, старики не старились.
Хуже всего тем, кому придётся вернуться повзрослевшим в детское тело. Мой десятилетний не появляется вот уже полгода. Теперь ему двадцать восемь.
Нахожу его в борделе, на Марсе. Темно, тесно, сколько их там... трое, четверо, тела, тела. Но доступ по-прежнему прямой. В меня летит берц:
- Отключу доступ, я тебе давно сказал!
Комната рушится квадратами. Жду. Через пару минут появляется кровать, плывущая в невесомости, сын - один, боком, голый и злой.
- Сегодня среда, вы договаривались с матерью видеться по средам. На звонки ты не отвечаешь вот уже месяц. А завтра мне придётся исчезнуть. Мать не рискнула зайти первой. Ты ведь знаешь, я не могу подключить другой доступ.
Молчит. Одевается. Надо же, выстроил себе возможный будущий облик из себя десятилетнего в двадцативосьмилетнего. Значит, деньги есть - это хорошо. Похож на меня - это приятно. Одевается, значит, мать для него ещё что-то значит. Зову Марину.
- Прости, забыл, мам.
- Ничего, я понимаю, у тебя дела.
Я ухожу, не могу слушать, как Маринка говорит с ним. Этот дрожащий голос. Боится. Что сын не дослушает, сорвётся, отключится, а ей охота, чтобы он услышал её.
- ... не вздумай обижаться на меня. Я просто боюсь за тебя...
Доносится сзади. Когда-то со мной также говорила мать, пришло время, и мы вдруг произносим их слова.
Время. Есть ли оно ещё у нас? Я вернусь в себя тридцатилетнего, а Лёшка - в десятилетнего. Оно ему надо? Да вернёмся ли мы?
"Наши тела будут нас ждать. Придёт время, и мы просто вернёмся домой, отыграв очередной гейм..."
Сегодня я остаюсь со Славкой особенно долго. Эта странная полуразрушенная больница, снующие беззвучно, чёрные как пропасть трансформеры. Я вижу их лишь глазами инвалида детства, Славки Скорынина, прикованного к своей жуткой кровати.
- Слав, ты никогда не выходил на улицу?
- После того, как Светлана Владимировна стала другой, не. Да и зачем мне. Я глупый, я знаю, что потеряюсь.
- Давай. Пойдём. Со мной.
- А давай, - неуверенно усмехнулся Славка. - Светлана Владимировна только не разрешит.
- А ты без спросу.
- Ага, нельзя же.
- Если ты нам не поможешь, мы скоро исчезнем навсегда, Слав.
- Это плохо. Мама говорила, людям надо помогать.
- Как ты думаешь, кто здесь самый надёжный из твоих друзей? Нужны ещё двое.
- Жека и Серёга Леденец. Когда меня Светлана Владимировна била током, они стучали по ней ногами. За это - карцер. А там ледяные стены. Они знали и всё равно стучали. Светлана Владимировна не живая, ей всё равно. А мы живые.
- Ты прав. Вы самые живые здесь, Слав. Завтра я приду с друзьями.
- Приходи.
С монетами у Миноги всё нормально, сегодня он китаец, жидкая бородка косичкой трясётся от смеха. Он курит кальян, глаза масляные, бисеринками пот над верхней губой. Тонкие пальцы нервно дрожат, виски в бокале легонько трясётся. Это стоит по-настоящему дорого. Полная имитация.
- Этих троих придётся отрубить. Вам нужно работать в полную силу.
Минога залпом выпивает виски. Смотрит на меня.
- Не выдумывай, Минога, я справлюсь, не трогай Славку.
Узкие глаза становятся злыми.
- Ты не понимаешь, о чём говоришь. Твоё дело найти наши тела. Идти далеко. Ваша задача запустить программу вручную. Сервер перестал отвечать три года назад. Так что... Не выдержишь с ним вдвоём, с дураком. Свихнёшься вслед за ним.
- Выдержу.
- Ну, смотри, кстати, ник твой - Белка в колесе. Мне понравилось. Записано. Идут с тобой Рыбак и Беседа. Беседа был с тобой в походе на Альдебаран. Может, и виделись. Ники даю безотносительно расовой и прочей принадлежности, в переводе на единый наш, любимый, - Минога заржал, - хватит с вас того, что вы олигофрены, маска личности всё равно приклеится при переходе. Вообще не завидую, оттуда никто не вернулся. А ты ещё с таким багажом. Советую с ним разобраться до перехода в инопа. Выдвигаетесь завтра. Переход в инопа - дело неприятное, сочувствую, но другие пережили, и вы переживёте. А вот что дальше с ними произошло, не знаю. Время есть, можешь передумать и отказаться.
А что там передумывать, тупая фраза - кто-то же должен. Из военных и знающих. Кроме того, мне нужны деньги.
- Не передумаю.
Он помрачнел, кивнул. Вымыл руки в пиале, вытер о кимоно, проступили мокрые пятна. От меня же только лицо пятилетней давности, тогда я ещё работал. Не мнущийся никогда костюм и рубашка.
- Ну, бывай, э-э... Пусть всё.
Это "пусть всё" говорил Алекс, швед или норвежец по национальности, не знаю - в части все отличия намеренно стирались. Погиб при вторжении. Сгорел вместе со звездолётом на орбите.
- Пусть всё, - повторил я.
Минога хмуро вдруг проговорил:
- У психов "третий глаз" оказался заблокирован, я недавно обнаружил. Потому они и остались за бортом. Вообще много народу осталось там. А Гауптвахта притащил с собой тех, кто был на Альдебаране, ветеранов спас и их семьи, - он посмотрел на меня исподлобья.
- Я был тогда в госпитале, в коме.
- Никому.
- Никому.
Но думаю, на этот счёт он спокоен. Мы не должны вернуться.
Парень меня ждал. Славка сегодня притихший и торжественный. У него мёрзнут руки, и усилился тик правой стороны лица.
- Трусливый я. Сильно потею и руки холодные. Видишь?
- Вижу.
Но смотрел я на Жеку. Тот, как обычно, смотрел в потолок, рот открыт. Однако слюна изо рта не текла. Беседин уже здесь, значит.
Серёга Леденец сосал палец. А взгляд - на дверь. Неудобно ему на дверь смотреть, лёжа на животе, щекой уткнувшись в давно ставшую каменным блином подушку. Значит, и Фишер появился.
- Время памперсы менять, - говорит Славка.
Влетает иноп. Тихо, по-хозяйски шуршит мимо коек. Инородное тело. Чёрное, матовое, будто всасывающее в себя свет. Ходячая чёрная дыра.
Сейчас Минога ещё следит за нами. Это он переведёт меня в "Светлану Владимировну". Я могу в этот момент бросить Славку. Но Славке за угон "Светланы Владимировны" - смерть, поэтому тащу его маску за собой. Что входит в эту самую маску, я не знаю, только тело в захватах судорожно дёрнулось и затихло, светлые глаза смотрят в потолок.
- Ничего, Славка, мы ещё повоюем.
- Белка в колесе...
- Всё нормально, Слав.
- Белка в колесе... Она остановилась... А-аа!..
Орали мы с ним вместе. Сеть инопов приняла нас. Вклеила в жёлто-фиолетовый калейдоскоп. Тряхнула. Покрутила. Опять тряхнула. Не встраиваемся. Разрезала. Опять склеила. Опять встряхнула. Опять не встраиваемся. Отправила запрос на помощь. Нет, было не больно. Не могло быть больно. Страшно потерять себя. И Славку. Но он совсем затих и будто стал мной.
Теперь на запрос должен появиться второй иноп. И даже не один.
Они и появились. Лёгкие, подвижные, вертлявые. Сожгли Славкино, обмякшее тридцать секунд назад, тощее тело в памперсе.