Минога своё дело знает.
Нас он запустил как вирус, сказал, что в переводе на мой простофильский, инопы поставят блок, когда обнаружат вторжение, будут чистить систему. "Я всего лишь программа", - зло объяснил это сам себе в который раз я.
Отметил смерть Жеки и Серёги. Сеть инопов опять встряхнуло. Перемешало. На какой-то момент мелькнули сосредоточенные глаза Миноги.
- Дальше сами, - долетело короткое.
Калейдоскоп вертелся и вертелся. Рубины и синие веретёнца разбегались в разные стороны, слипались, смешивались, сыпались циферки, тёк светящийся дождь. Я так и не слышал ни Беседу, ни Фишера. Забывался и опять обнаруживал себя висевшим посреди выгоревшей дотла больничной палаты. Вокруг меня кружили два трансформера. Они то складывали манипуляторы, то вдруг ощетинивались ими во все стороны, поливали огнём, резали, безумно тыкались во все углы.
Пара инопов была сбита. Один торчал в стене, другой вварился в железный остов Жекиной кровати.
Славка давно молчал.
Сколько прошло времени? Чтобы сжечь палату и пару-тройку собратьев много времени не надо. Послать за помощью, видимо, должна была по рангу "Светлана Владимировна".
Сеть опять тряхнуло.
Беги, рыжая, беги.
Пока рыжая бежит, я жив...
Жив...
Белка в колесе вертится как бешеная... быстрее и быстрее... я жив... кровать у самого входа, больно держат захваты, ноют мышцы и сводит судорогой тело.
Карту серого пятна на стене знаю наизусть. Исходил его всё, на прошлой неделе поднял ребят, с криками ура завоевали город в излучине возле давно искорёженного взрывом выключателя и вон то село под потолком...
Слушаешь Жеку... Ржёшь над Серёгой... Просишь у него леденцы... берёшь и гоняешь слюну... Я жив... Беги, рыжая, беги... В окно...
Сеть опять здорово встряхнуло. Квадраты с веретёнцами встали боком и замерли. Дёрнулись. Рассыпались. Потемнело...
Ну что же вы, Светлана Владимировна, я же вам всегда говорил - потише, бережней надо с человеками обращаться, человеки - они живые... Жека, ты слышишь меня? В окно, в окно выходи... Серёга... Фишер, куда в стену прёшь, с кем я пойду... один я не справлюсь... в окно, сказал...
Вышли ровно напротив сгоревшей мертвецкой. Покружили над разрушенной психушкой. Я раздумывал, идти ли в квадрат, обозначенный в правом верхнем углу моего зрения пятью точками, тремя правыми слешами и двумя секундами.
Сеть снова два раза крепко тряхнуло, рассыпало.
Потом всё затихло.
Как если бы соринка из глаза никак не убиралась, глаз приморгался, и хозяин подумал, что может, уже всё прошло.
А я боялся, что меня сейчас опять накроет. Господи, сколько боли плещется в этом парне... удержаться бы... мама, мамочка...
Пятнадцать лет до и восемнадцать после. Мама. Иногда мелькает лицо, закрываемое крышкой гроба, "зачем притащили больного ребёнка в крематорий", "машина снесла голову".
Но сейчас я почему-то знаю, что воздушная машина у мамы была зелёного цвета, водила она её прекрасно, и если бы не придурок в чёрной Пикколо, то не случилось бы аварии, и мама была бы сейчас жива...
Шёл снег. Белые поля тянулись внизу. Лес шумел на месте города. Из окон домов торчали сучья деревьев. В реку встыло колесо обозрения... никого не будет дома, кроме сумерек... один... только день в сквозном проёме незадёрнутых гардин...* беги, рыжая, беги... Славка... запомни, меня звать Артём... запомни, Славка, ты живучий... беги, рыжая...
- Первый, первый, я третий, Беседин я! Артём! Слушай меня...
- Беги, рыжая...
- Слушай меня, Артём! Звягинцев! На Альдебаране наших осталось восемь человек, помнишь?
- Светлана Владимировна... девять человек. Девять, Беседа!
- Точно девять! Значит, помнишь. Так вот про нас тогда просто забыли. Это мне потом один из чинов сказал, злой был как собака, пьяный и в отставке, я его встретил через год, в космопорте на Малом-2, когда летел сюда.
Беги, рыжая... беги... Светлана Владимировна, мне сегодня тройной, а то я буйный буду... Никого не будет дома, кроме сумерек, один... Я Артём Звягинцев, сто тридцать первая второго космодесантного... ответьте... ресурсы на исходе... я теряю людей... помогите... снежный день в сквозном проёме незадёрнутых гардин... ты появишься из двери, в чём-то белом, без причуд...* Маринка, как хочется тебя увидеть, поцеловать в непрорисованный уголок глаз. Я скажу тебе "ты такая славная с этими непрорисованными уголками глаз". Ты будешь смеяться - "а ты сейчас похож на чеширского кота", "да! ободранного, робкого и с прижатыми обмороженными ушами","нет-нет, этот кот - очень нахальный тип, он обманывает меня!"
Чёрт... Цепкая Славкина память словно прорастала сквозь меня.
- Стало быть, - голос, прорвавшийся по связи, был незнаком, - сдохли окончательно, прелестно. Может, это и к лучшему, всё равно не верил, что мы найдём тела.
- Фишер?
- Он.
- Так, пока я слышу ваши голоса, Беседу, Фишера и Белку в колесе считать живыми. Двигаемся дальше, координаты вписаны в мою маску.
Мне никто не ответил. Только Славка частил тихо "баю-баюшки-баю, баю-баюшки-баю".
Снежные просторы стелились под чёрное брюхо трансформера. Мы то снижались до земли, то поднимались вверх. Рядом ныряли в облака Фишер и Беседин.
- Ты видишь это, Артём? - голос Беседы был странно задумчив.
Под нами замелькали дома.
- Не может быть, - прошептал я, выбираясь из цепких пальцев Славкиной памяти.
Город! Самый обыкновенный. Не чёрные заснеженные руины, которые мы видели в последние часы.
"Светлана Владимировна" двигалась так быстро, что город у меня уже был позади. Пришлось возвращаться.
Да, город, и очень большой. Стройка ещё идёт, манипуляторы-строители расхаживают по окраинам, видны их медлительные огромные спины, взлетающие стрелами кранов руки. Не может быть.
Улица узкая, виляющая между небоскрёбами. Воздушные машинки бросились в разные стороны разноцветными брызгами. Тень моя скользит чёрным скатом по домам, по дороге, по автостраде, уходящей широким полотном под землю.
Люди. Люди шли по пешеходным мостам, испуганно смотрели на нас.
- Ты слышишь?!
- Воздушная тревога, Звягинцев! Нас сейчас снимут прямым попаданием!
Город испуганно взвыл тревогой. Оповещение верещало на всех языках. Как тогда, при вторжении. На экране моего трансформера блеснула зелёным сеть.
- Сеть над городом раскидывают!
- Уходим в разные стороны!
- Раньше надо было!
- Я вас не слышу! Отзовитесь, Беседа, Фишер! Пока я вас слышу, считать живыми Беседина, Фишера, Звягинцева, Скорынина...
Ловушки НЛО захлопнулись, едва мы увязли в разброшенной сети. Нас законсервировали в подземных бункерах. Орать, что свои, мы могли сколько угодно. Я знал, что трансформер инопланетян во время войны для нас был как чёрная дыра. Ни вскрыть его, не выйти на контакт с ними не могли.
Однако отрезанная от своих "Светлана Владимировна" вдруг вышла на связь. Засветившиеся пять точек, три правых слеша, две секунды замелькали передо мной.
Машина принялась издавать частые резкие звуки. Звуки тревожные, нарастающие. Потом наступила тишина. И я увидел, как машины Беседы и Фишера развернулись. Раскрывшаяся щепоть.
Это потом мы узнали, что так теперь попадают в НЛО под названием "Чёрная дыра", что в нём при этом остаются жалкие крохи памяти. Узнали про забытый сервер одной из канувших в лету игровых корпораций, про то, что я лишь отражение человека, пропавшего без вести. Про войну, всё-таки окончившуюся вот уже десять лет как. Про зоны, куда ещё не добрались военные, а тем более манипуляторы-строители.
Из этих зон часто выбиралось такое... Выбрались и мы. Что делать с нами, никто не знал. Да, часть людей ушла в игровое поле, да, отдав корпорации всё, что было. Да, тел не было, да и кто вам сказал, что в них можно было бы вернуться спустя столько лет... Надо же какой интересный модуль, маска, говорите?.. Надо бы разобраться... Ну-ну, это не больно, вам уже ничего не больно.
Через пару месяцев, работавший со мной Джаеш, медлительный и молчаливый индиец, сообщил, что по хранившемуся в моей маске адресу найден бункер. Бункер находился в большой зоне разрушений, куда с трудом добрались учёные. Обнаружены ряды солнечных батарей довоенного образца.
- Похоже, - ухмыльнулся он мне, я появлялся перед ним всё с тем же лицом пятилетней давности, которое хранила маска, - этот Минога отправил вас банально на перезапуск батарей, которые вы бы перезапустили, думая, что это батареи для бункера с телами.
- Отпусти нас, парень, отпусти, - сказал я.
Имитация у меня дешёвая и сказал я это будничным голосом, как если бы бросил соседу по лестничной клетке "привет, парень, сегодня опять этот чёртов дождь".
Джаеш хмуро посмотрел на меня.
- Не знаю, что ты такое, но от твоего модуля столько проблем. Ты не видишь себя сейчас. Ты знаешь, что вас двое?
- Славка, - улыбнулся я. - Минога говорил, что маска его приклеится намертво.
- Ну-ну, так вот иногда я не могу запустить твой файл.
- Я не хочу.
- Ну что за бред, он не хочет. Ты программа, парень, программа, к сожалению, ничего больше. Удачно слепленная программа, в которую мне не хочется пока забираться. В один модуль я уже забрался, он теперь не отвечает.
- Кто не отвечает? - спросил я тоном "кофе, дорогая?".
- Ваш третий, ты его назвал Рыбак. Военное ведомство, услышав твою фамилию, наложило вето на испытания до выяснения вопроса: считать ли вас живыми. Говорят, что ты герой войны. Но это ведь всего лишь легенда, ну, признавайся?
Я молчал. Он крутанулся на стуле и опять уставился на меня, но глаза его странно заблестели.
- Если я сумею тебя запустить в этот допотопный сервер, ты поможешь мне попасть туда? Э-э, хотелось бы, конечно, какие-то гарантии, что я не останусь вот такой маской, как ты её называешь, но думаю, ваш Минога знает, в чём там дело, раньше ведь игроки не умирали, а подолгу находились в игре.
- Иметь дело с Миногой, это как с угрём, держи, не держи, всё равно вывернется. Сам я не стал бы раньше времени объявляться. Но ради такого дела я мог бы намекнуть, что знаю того, кто в силах подключить сервер к большой земле. А ты... переведёшь на мой счёт монет, чтобы...
Чтобы у Маринки снова были счастливые глаза. Я не сказал это вслух, а он не стал спрашивать, лишь чиркнул взглядом по моему лицу. Да и в память мою Джаеш давно не заглядывал. Он иногда меня отпускал погулять по миру в программке путешествий, иногда выпускал в исторический архив. Я рылся там в поисках упоминания о конце войны, когда мы все ушли в сеть. Но ничего не находил.
А иногда запрещал нам даже высовываться, ворчал, что от наших допотопных модулей одни проблемы и следы в сети.
- Сам я родился в колонии, на Луне, и не видел всего, что творилось здесь, как говорят, сущий ад, - рассказывал Джаеш мне, когда у него находилось свободное время, и он цедил матэ из большой чёрной кружки. - Почти вся промышленность к тому времени уже размещалась на Луне и Марсе. Можно бы вывезти население, но всё равно не хватило бы кислорода. Однако многие бежали туда сами. В грузовых отсеках военных кораблей. Замерзали поначалу сотнями, а потом в тайне от ведомства команды стали отапливать эти отсеки. И про марсианские катакомбы жуткие вещи рассказывают.
- Тебе надо зелёный чай пить или чёрный, а ты матэ цедишь галлонами, ты ведь, я слышал, делиец? - сказал я, чтобы что-то сказать, так противно было на душе.
Или что там у меня вместо этого. Я, оказывается, был теперь частью истории, а думал, что живу. И Маринка, и сын мой, они все там думают, что живут.
- Бомбеец. Ты опять путаешь. Стереотипы, - рассмеялся Джаеш.
Славка теперь чаще молчал. Когда же я его спрашивал, почему он молчит, он отвечал:
- Я стеснительный.
А я знал, что он скучает по ребятам.
Джаеш говорил мне:
- Когда я его через тебя вижу, знаю, что вам хреново, парни, тогда только в спячку. После спячки вы опять людьми выглядите.
Добраться в далёкий посёлок на Ямале, где и была обнаружена старая метеостанция с солнечными батареями и сервером, у Джаеша получилось лишь через месяц. С нами вопрос так и не решился - считать живыми или нет, а пока наш бомбеец поздравил нас с присвоением медалей "За отвагу", проявленную в боях при вторжении. Так и зачитал короткое, бодрое послание.
Просидели на метеостанции мы долгие три недели, Джаеш ругался на мороз. Пожёг отопительный котёл. Ещё больше ругался, пока ему не доставили на грузовом самолёте новый. Но местные привезли ему оленьи штаны и ирын, глухой с собачьим мехом на воротнике. На голову Джаеш нахлобучивал песцовый капор.
- Вот ведь, никакой закон им не писан, весь цивилизованный мир отказывается убивать животных, а они и не принадлежат к цивилизованному миру. И не хотят к нему принадлежать. Но есть какая-то гармония в этом их мире, чёрт знает, что такое, но улыбаются как дети! Кажется, у меня получилось, Артём, не поверишь, удалось войти в систему...
Сын долго меня слушал, потом молчал, а потом сказал, не глядя на меня:
- Значит, можно, наконец, просто жить.
И пошёл учиться.
Маринка теперь не прячет глаза из-за того, что плохая сеть. За нашей сетью следят военные. Неизвестно, сколько они будут держать капельницу у постели больного в коме, наверное, пока не снимут гриф "считать живыми".
А пока я каждую пятницу отправляюсь на северные фьорды. Мой птеродактиль серый со сломанной фалангой на правой лапе. Он числится в списке под кличкой Розовый Фламинго. Наездник Белка в колесе и его птеродактиль в жёлтых майках.
Сегодня я лечу седьмым. Вижу на трибуне в угловой ложе Славку, он пришёл с Мариной. Держится строго и старается молчать, но глаза его радостно мечутся. Он часто рассказывает мне, как они ходили с Жекой и Серёгой завоёвывать тот город в излучине у сломанного выключателя. Глаза у него в этот момент как у мальчишки. Хоть ему уже и под сорок, моему Славке. И если его любить и слушать иногда, то можно совсем редко корректировать маску.
Ждать - всегда самое трудное.
Птицы волнуются, тянут шеи, ощериваются беззвучно друг на друга и покусывают иногда соседа. Перепончатые крылья распахиваются. Не птицы, да. Но летают, и я зову их птицами.
Мы волнуемся не меньше, сегодня здесь и Беседа, и Минога. Фишер тогда откликнулся, но потом исчез где-то в Испании-2, а Серёга больше никогда не позовёт маму пришить пуговичку.
Гонг звонит в третий раз, выстрелов птеродактили боятся. Птицы тяжело отрываются от земли. Пятьдесят участников, отличный заход, крепкие ставки.
Мы не глядим друг на друга. Ближе к спине птицы, прижать ноги к её туше, чтобы ей легче было идти вверх, а тебе - не вывалиться из седла, борясь с собственной тяжестью. Набрать высоту, пройти по кривому ущелью, потом долго маневрировать по фьорду.
Справа столкнулись Макс и Туарег. Птеродактили, путаясь в оборванной упряжи, сцепились в небе. Визг на всю округу.
Мой косит злобно глазом в сетке серо-красных сосудов. Похлопываю его по шее, он хлопает в ответ раздражённо клювом, клекочет, задрав голову, бросается в сторону дерущихся, выпятив киль. Натягиваю повод, Фламинго нехотя слушается.
Теперь уйти вниз до самой поверхности моря, чтобы попасть в пещеру. Несёмся впятером. Темно. Лишь вспыхнувшие фонарики на шлемах слабо подсвечивают.
Из воды поднимается столб воды, огромная пасть змееголова распахивается подо мной.
Чёрт... Кислотный бурдюк змееголова - та ещё радость. А у меня теперь хватает монет, и значит, будет больно.
Фламинго пугается. Мечется в темноте. Бьёт крыльями о скалы. Цепляюсь за повод, повиснув в воздухе, чувствуя коленями жар от глотки огромной твари.
Меня подхватывает кто-то уже у зловонной пасти и втягивает на спину птицы позади себя.
Вырываемся к трибунам. Море блестит чешуями на солнце. Рёв зрителей оглушает. Мой Фламинго радостно несётся в стойло.