Игорю не требовалось что-либо вспоминать из той ночи специально. Он и без этого прекрасно помнил всё до мельчайших подробностей, абсолютно всё. Он и не собирался это когда-нибудь забывать. Это была прекрасная ночь! Самая, пожалуй, запоминающаяся ночь в его жизни. Он помнил каждое слово из ночного разговора с Эльвирой Юрьевной, каждый её жест, улыбку. Те два часа в гостях у учительницы он помнил посекундно. Они просто сидели и разговаривали, и Игорь был счастлив. Он наслаждался общением с этой умной, доброй, нежной женщиной. Прекрасной и красивой женщиной! Он записывал в своей памяти каждое мгновение, просто потому что боялся, эта женщина может вдруг снова исчезнуть, и вместо неё появится Депресука. А он этого совсем не хотел. Было понятно, что это произойдет всё равно, прекрасная женщина здесь ненадолго, и возможно пообщаться с ней или даже просто увидеть больше никогда не получится, вот Игорь и ловил каждый момент. Старался запомнить её такой навсегда.
И, конечно же, Игорь не собирался делиться этими воспоминаниями ни с кем, не планировал. Тем более вот так, сидя в кабинете директора школы, куда его уже во второй раз на этой неделе вызвал следователь для разговора. Но так уж получилось, что после той новогодней ночи, после их разговора, Депресука исчезла навсегда. Исчезла вместе с той чудесной женщиной. Эльвира Юрьевна пропала. А Игорь был последний, кто... в общем, он для всех был виновником её исчезновения.
А если уж честно, то для многих Игорь был даже убийца. Плевать, что никакого убийства не было, женщина просто пропала. Это никого не волновало, Эльвиру Юрьевну все сразу записали в покойники. Ну а Игоря в убийцы, всё логично. Так ему и поверили, что они просто разговаривали и пили чай в ту ночь, народ не проведёшь. Извиниться он пришел, как же! Выпил, разозлился, убил, а тело... да мало ли, что он мог сделать с телом. Игорь подозревал, что даже его родители думают об этом периодически. Ну просто потому, что это даже ему казалось очень разумной цепочкой событий. Банальной, страшной и очень логичной.
Значит что-то он все же не запомнил из того ночного разговора, что-то упустил. Ну не могла Эльвира Юрьевна просто взять и исчезнуть. Нет в этом никакой логики. В том, что Игорь может быть убийцей, есть, а в её исчезновении — нет. Ну не видел Игорь никаких намеков на это ни тогда, ни сейчас. Просто потому, что им тогда удалось вернуть себе праздник. Они смогли его тогда почувствовать, смогли! Сидя за столом, болтая ни о чем и о самом сокровенном и важном, они были счастливы. Игорь был счастлив! И он чувствовал, что и эта прекрасная женщина счастлива. Может не так сильно, как он в тот момент, но счастлива. Он вернул ей праздник! Он смог!
Но она пропала. Просто напросто исчезла, будто и не было никогда. Квартира была пуста, соседи её не видели, родственников не было, друзей или подруг тоже. Её даже хватились лишь когда закончились новогодние каникулы. Не вышел человек на работу, вот и забегали, засуетились. Вещи и документы были на месте, никто, разумеется, ничего не видел и не слышал. Когда она пропала, тоже никто не знал, в милиции лишь говорили, что ориентировочно это произошло после Новогоднего праздника. Игорь оказался последним.
А может ему всё это лишь показалось? Может, и не было тех двух часов праздника и счастья дома у учительницы? Может, он так хотел побыть счастливым в ту ночь хоть несколько часов, что сам себе все это выдумал? Да нет же, не может быть!
— Тебе чай с лимоном? — спросила Эльвира Юрьевна, выглядывая из кухни.
— Да мне без разницы, — тихо ответил сидевший за празднично накрытым столом в комнате Игорь, — можно и с лимоном.
Лимон он не любил ни в каком виде. Просто он не хотел отказывать этой женщине, боялся хоть чем-то спугнуть её нечаянную красоту...
В квартире у Эльвиры Юрьевны было уютно. Очень просто, даже небогато и, не смотря ни на что, очень уютно. Пол в маленькой квартирке был устлан половиками ручной работы, Игорь знал, что делают их вручную от бабушки, та за зиму могла наткать таких с десяток от нечего делать. Игорь даже вдруг представил, что и Эльвира Юрьевна сама их делает. Всюду были вязаные салфетки: на телевизоре, на праздничном столе, даже на бутылку с шампанским был надет вязаный чехол в форме Деда Мороза. Сделанных вручную вещиц и безделушек было вообще очень много в квартире, Это-то и придавало, похоже, жилищу одинокой женщины неповторимый уют и тепло. Игорь прямо чувствовал, какая нежность исходит от всего этого. Нежность и тоска.
Игоря очень удивила и сама квартира, и обстановка в ней. Весь этот уют и нежность его удивили. Просто потому, что это не могло быть местом обитания ДепреСуки, никак не могло. Здесь было слишком хорошо. Образ угрюмой, крайне нелюдимой и, что скрывать, ненавистной практически всеми учительницы истории был Игорю хорошо знаком, и представить её здесь он не мог. Это не её квартира, совсем не её! Это маленькое тайное убежище вот этой прекрасной женщины. И только её! Здесь не было даже намека на то, с чем всегда ассоциировалась Депресука, здесь было слишком хорошо. Хорошо и немного тоскливо.
— А вот и чай. — Эльвира Юрьевна поставила перед гостем чашку с горячим чаем, — а чего торт-то не режешь? Давай, отрезай себе сколько хочешь, не стесняйся! Мне одной его все равно не осилить.
— Да я сладкое как-то не очень, — соврал Игорь, он не отказывался, просто для приличия немного соврал.
— Давай отрезай, угощайся. Оцени уж мои кулинарные способности, больше некому. — Она придвинула к Игорю торт и большой нож, а сама взяла бокал с уже выдохшимся шампанским и села в старенькое кресло напротив. — Режь, не смотри на него, — Эльвира Юрьевна засмеялась, — кто-то же должен его сегодня попробовать.
Торт, конечно же, оказался очень вкусным. По-другому быть просто не могло. Неказистый, с неровными краями и расплывшимся по поверхности кремом, но очень вкусный и нежный, не чета магазинным безвкусным красотам. Игорь не заметил, как за считанные минуты смел отрезанный кусок, такой вкуснотищи он давно не пробовал. Сидевшая рядом в кресле Эльвира Юрьевна наблюдала за ним с неподдельным восхищением. Ей это нравилось. Нравилось видеть, как Игорь уплетает приготовленный ей торт.
Игорю вдруг стало немного неудобно от этого. Он вдруг осознал, что все это не для него предназначено. Даже этот вкуснейший торт Эльвира Юрьевна готовила для кого-то. С любовью готовила, он поэтому и вкусный такой. С огромной, нежной и, скорее всего, настоящей любовью. Не для Игоря уж точно, а для кого-то другого. Того, кто не пришел. А Игорь сейчас нагло ворует эту любовь.
Да и вообще вся ситуация казалось Игорю жутко неудобной. Не так он себе все это представлял, когда решил зайти и извиниться. Хотя он её вообще никак не представлял себе, но всё равно, это должно было быть как-то по-другому.
— Ну не молчи, Руденко! — Эльвира Юрьевна прервала его раздумья слегка нервным но добрым смехом, — а то я тоже стесняться буду, у меня гости знаешь ли очень нечасто бывают. Вообще практически не бывает их, кому охота к злобной Депресуке ходить.
— Откуда вы.... — Игорь стыдливо отвел взгляд от учительницы, — это не мы вас так назвали.
— Да ладно. — Эльвира Юрьевна вновь рассмеялась, — это даже нормально, люди всем всегда дают прозвища. Слышали бы вы, как вас преподаватели в учительской называют. Да и я же сама знаю, какая я и кто. Не переживай. Я, считай, сама себе эту кличку и дала, заслужила.
— Нет, не заслужили...
— Вот только не ври. Заслужила! Я сама себя такой сделала, сознательно. — Эльвира Юрьевна сделала большой глоток шампанского, практически осушив бокал и продолжила, — просто однажды решила никого больше не впускать в свою жизнь, закрылась. Вот и пришлось стать Депресукой, тенью, чтобы никто даже не думал ко мне лезть.
— Зачем?
Эльвира Юрьевна отвела глаза в сторону, Игорю показалось даже, что в них блеснули слезы. Было непонятно, для чего этот разговор. Ведь этой красивой женщине он не очень-то и приятен, он мучает её. Но и не высказаться она не может, ей это очень нужно.
У Игоря тоже было такое один раз, когда молчать уже не было сил. Человеческий мозг рождает порой слишком много мыслей и слов. Так много, что хранить в себе их уже просто невозможно. Они начинают бить через край, выплескиваться наружу и задевать окружающих. Можно как угодно стараться сдерживать их в себе, все равно не получится. Пока думаешь, чувствуешь, пока ты переживаешь хоть за что-то, пока ты просто живешь, у тебя ничего не получится. Однажды всё это вырвется из тебя и накроет с головой того, кто сейчас с тобой рядом. Только легче обычно не становится ни на йоту. Просто потому, что даже близким твои слова и мысли часто не нужны, у них свои девать некуда, они такие же люди, и им также приходится думать, чувствовать, жить. Тут не до чужих переживаний, свои бы сдержать.
Игорю в этом плане повезло, Вареник был хорошим другом, он умел слушать и не отмахивался от чужих переживаний и мыслей. А вот у этой прекрасной женщины, похоже, никого такого в жизни не осталось, и видимо Игорь зашел вовремя, держать в себе свои чувства, мысли и переживания сил у Эльвиры Юрьевны не осталось вовсе. Она и так слишком долго справлялась одна.
— Зачем закрываться?
— Просто чтобы больше никто не сделал больно.
Эльвира Юрьевна поднялась с кресла, подошла к столу и наполнила свой бокал шампанским наполовину. Затем, посмотрев, что в бутылке практически ничего не осталось, плеснула в бокал оставшееся и, прихватив пустую бутылку, удалилась на кухню. Через несколько секунд она вернулась уже с новой, еще нераспечатанной бутылкой игристого вина и протянула её Игорю.
— Открой, будь добр, а то я с первой намучалась, еле под бой курантов успела. — Она снова рассмеялась, очень нежно, хоть и слегка нервно, — и себе тоже налей, — она придвинула к Игорю пустой бокал, стоявший на столе. — Сегодня праздник, можно немного. Только никому, договорились?
Принимая из её рук бутылку, Игорь успел на мгновение взглянуть ей прямо в глаза. Грустные, смертельно уставшие и тоскливые глаза. В них была жизнь, всё ещё была, но разглядеть её в синей пучине тоски и грусти не мог никто, да и не пытался. Игорь разглядел, он увидел. Она живая!
С минуту Игорь неумело возился с бутылкой вина, открывать шампанское ему еще не приходилось, не доверяли. Фольга отрывалась кусками, проволока никак не желала отпускать пробку, но долгожданный хлопок и искрящийся миллиардами сумасшедших пузырьков напиток наполнил и его бокал. Эльвира Юрьевна уже вновь была в кресле по другую сторону стола. Дождавшись пока Игорь справится с бутылкой и наполнит бокал шампанским, она подняла свой бокал и, слегка улыбаясь, сказала:
— Ну, с Новым годом Ру... прости, Игорь! С Новым годом, Игорь!
Следователю обо всем этом Игорь разумеется рассказывать не стал. Ни о сути их беседы, ни уж тем более о том, что выпивал в гостях у учительницы вино. Не нужно было этого знать никому, так он тогда решил и менять своё решение не собирался.
Вопросов следователь задавал много, очень много. Он просто стрелял очередями вопросов. Но очень быстро Игорь понял, что все эти вопросы направлены лишь на то, чтобы поймать его, Игоря, на какой-нибудь лжи, найти нестыковку в его рассказе. Но все выстрелы уходили в молоко. Ну не за что было зацепиться, Игорь не врал, и желаемых следователем нестыковок не обнаруживалось. Все было ровно, гладко и слишком просто, а, значит, подозрительно. Ну не верил следователь, что все может быть так ровно, опыт не позволял. Он не верил даже не по долгу службы, а просто потому, что был обычным человеком, а люди в правду верят очень редко.
Люди все время строят из себя борцов за правду и сами же в неё не верят. Ну просто она, эта самая правда, все время выглядит как-то угловато, что ли, неказисто и некрасиво, часто просто подозрительно. Ложь всегда прекрасна, всегда. А вот правда — нет. Ложь она потому красива, что мы её делаем такой, приукрашиваем, наряжаем, тщательно продумываем имидж, стараемся. А правда — она сама по себе, такая как есть, побитая и оборванная, часто противная сама себе, но, дура, честная. И толку от этой правды, если она такая никому не нужна? От нее вроде как должно становиться легче на душе и чище, но хрен там! Даже этого обычно не случается. Даже нашей совести эта дурацкая правда не нужна, даже ей от нее становится стыдно и неуютно. Так что люди не любят правду, она слишком подозрительно и неопрятно выглядит, отталкивающе.
Глядя на нищего, например, или пьяного человека, мы не видим его два высших образования и высокий интеллект, не видим исключительную порядочность или богатый внутренний мир, нет. Мы видим нищего и пьяного. Так и с правдой, она может и хорошая, честная баба, но переспать тянет с шикарно обольстительной ложью.
— Ну, чего говорят? — Вареник подлетел к Игорю с вопросами, как только тот вышел из кабинета директора, — нашли Депресуку?
— Нет. — Игорь подошел к окну и швырнул портфель на подоконник. — Они и не ищут, похоже. Ждут, пока я им скажу или признаюсь в чем-то.
— А есть в чем признаваться? — Вареник явно нервничал и переживал за друга, — чего вообще говорят-то?
— Ничего не говорят, — отмахнулся Игорь, — спрашивают только одно и то же по сто раз. Зачем приходил? Что делали? О чем разговаривали? Не убивал ли случаем? Не маньяк ли ты, Игорек? Задолбали!
— Найдут? Как думаешь? Может, уехала куда?
— Не знаю. Некуда ей ехать было. Не к кому. Пошли, покурим.
— Не, мы сейчас с Рыжим на гаражи свалить решили с уроков. Пошли с нами.
— Да я домой пойду лучше. Директор отпустил все равно, да и родаки волнуются. А ты чего вдруг с Рыжим-то скорешился? Вы ж терпеть друг друга не могли, а теперь друганами стали, смотрю.
— Дык в ДК тогда на Новый год и пересеклись, вот. Ты же не пошел, а мне чего одному тусовать, стремно было, там не местным быстро навалять могут, сам знаешь. Ладно, Игорян, полетел я. Дела.