Тася стояла, прижавшись к бревенчатому срубу, и слушала. Потом, не дослушав романс до конца, толкнула дверь в избу и вошла в тускло освещенную горницу. Зимин и Рогов оглянулись на дверь.
— Тася? — неуверенно произнес Рогов.
— Боря… — так же тихо ответила Тася.
— Вы интересовались, как я сюда попал! — сказал Зимин. — Вот вам и ответ.
Они стояли у рассеченной молнией сосны.
— Теперь никто меня больше не ждет…
Рогов помолчал.
— Она привыкла ждать. Ждала твоего отца. Ждала тебя. Когда некого стало ждать… не выдержала.
— Мама… — тихо произнесла Тася.
На глазах у нее появились слезы.
— Ты очень изменилась, — сказал Рогов.
— Петербургская барышня… — сквозь слезы улыбнулась Тася. — Не скажешь, а? Могу дрова колоть, коров доить, косить сено… Одичала. А в Петрограде как? Все по-новому?
— Да… Жизнь меняется. Не узнаешь ее, когда вернешься.
— Господи! Неужели где-то есть еще Петроград, Нева… Мойка… Разъезжая улица…
Она резко обернулась к Рогову.
— Боря, милый, я никогда больше не увижу Петрограда.
— Не увидишь? Почему?
— Мы уедем отсюда. Далеко. И навсегда.
— С Зиминым?
— Он все эти годы искал меня. В Петроград ездил…
— Знаю.
— И сюда… проник с риском для жизни. Он сказал: мы уйдем, уедем отсюда. И я хочу… я хочу забыть все, что было: кровь, насилие, убийства. Знаешь, я не раз думала: зачем жить? А потом вспоминала — Кирилл… мама… Теперь у меня остался только Кирилл.
— Когда-то мы хотели с тобой уехать в деревню. Вместе. Ты учительницей, я врачом…
— Детские мечты. Знаешь, я хотела здесь учить детей. Не дали.
— Как же ты жила?..
— Лошади, вот с кем я была все эти годы в дружбе. Лошадей мне доверяли.
— И ты не пыталась бежать?
— Пыталась. И оба раза… возвращалась обратно. Уйти отсюда одной — невозможно.
— И ты решилась оставить Россию?
— Марфа говорит: мужик бабе от бога дан. Куда от него бабе деться?.. Кирилл все эти годы думал только обо мне… А ты? Как ты здесь оказался?
— Я работаю врачом в Балабинске. Судьба, как говорит Зимин.
Федякин сидел у себя в кабинете и, надев наушники, слушал радио. В окно, выходившее во двор брандкоманды, пристроившись на телеге с бочкой, трое пожарников наигрывали на трубах, непрестанно повторяя все тот же навязчивый мотив песенки про девчоночку Надю. Вошел Куманин, он был возбужден.
— Да брось ты свое радио! Давай сюда Зуева!
Из-за двери высунулся милиционер Миронов.
— Заводить? — спросил он.
— Заводи! — Федякин сунул наушники в ящик.
Вошел долговязый официант. Очевидно, привели его прямо из ресторана — на нем была чистенькая белая курточка, галстук, начищенные до блеска штиблеты. На лице его то появлялась, то исчезала растерянная, заискивающая улыбка.
— Здравствуй, Зуев! — Федякин улыбнулся ему, как самому желанному гостю. — Лошадок хорошо перепродал?
— От вас, товарищ Федякин, ничего не скроешь, — льстиво захихикал официант. — Все насквозь видите.
— А ведь это спекуляция, Зуев! — сокрушенно произнес Федякин.
— Спекуляция, — в тон ему огорченно согласился Зуев и опустил виновато голову.
— А много ли заработал, а?
— Да что, пустяки, по червонцу с лошади…
— По червонцу? — сощурив глаза, переспросил Куманин. — По червонцу? — повторил он. — А это что?
Он сунул руку в карман и, достав оттуда мешочек из сыромятной кожи, бросил его Зуеву.
— А ну-ка развяжи!
Официант взял мешочек, но развязать тесемку никак не мог.
— Не можешь развязать… руки дрожат… Давай помогу.
Куманин развязал тесемку и высыпал на стол горстку золотого песку.
— Бережливый… За иконой прячет. Под божьей охраной…
— Виноват, товарищ Федякин. Все скажу!
Официант упал на колени.
— Встань! — брезгливо сказал Куманин. — Кому продал лошадей?.. Откуда золото?..
Рогов сидел на вершине скалы, поросшей лесом. Внизу чернели дома поселка. Кое-где над серой соломой крыш вился слабый дымок. Рядом Темка мастерил очередной аппарат.
— Птица несмышленая и та летает. А человеку голова от бога дадена — все превзойти. И не может того быть, чтобы человек летать не научился, — сказал Темка.
— В школу тебе надо, Темка.
— А вот с большевиками покончат, в город уйду, учиться стану.
— Чем же тебе большевики мешают?
— Они против христьян: у кого крест на шее, того сразу к стенке.
Рогов с грустью поглядел на Темку.
— А знаешь, Темка, люди научились летать.
Темка недоверчиво усмехнулся.
— Сказывали, да не верится. Крылья научились делать себе?
— Нет. Аппарат такой изобрели. Аэроплан называется.
Рогов взял палочку и нарисовал на земле аэроплан. Темка с интересом разглядывал рисунок.
— А все-таки с крыльями. Как же он летает? Крыльями машет?
— Нет, его пропеллер тянет, вот этот, — Рогов показал на рисунок. — Пропеллер вертится, а аэроплан и летает.
— От чего вертится?
— От мотора.
— На керосине, значит, летает, — понимающе кивнул Темка и задумчиво сказал: — Поглядеть бы…
Отсюда сверху был хорошо виден загон, где Суббота держал лошадей…
Рогов поднялся и по крутой тропинке стал спускаться вниз, к загону.
Зимин сидел на траве и глядел, как Тася объезжает молоденькую вороную кобылу.
— Послушайте, Зимин, я хочу поговорить с вами.
Тася проскакала мимо и улыбнулась им.
— Я слушаю вас, Рогов.
— Тася должна вернуться домой, — решительно заявил Рогов.
— Она говорила вам, что хочет вернуться в Петроград? — спросил Зимин, глядя на Тасю.
— Нет. Она не говорила этого. Но меня беспокоит ее судьба.
— Меня тоже, — сказал Зимин. — Тася перенесла тяжелую болезнь. И эти годы, проведенные здесь… Ей нужен покой, которого нет и не может быть в этой стране.
Рогов пристально поглядел на Зимина.
— И вы, интеллигент, способны оставить Россию, когда ей больше всего нужны толковые, знающие люди, когда народ впервые за сотни лет проснулся для созидательной жизни?
— Народ… народ… — поморщился Зимин. — А вы хорошо знаете, для чего именно он проснулся? И потом… я не интеллигент, я офицер.
Мимо снова проехала Тася.
— Кто вы такой, Зимин? — спросил Рогов.
— Человек, — пожал плечами Зимин. — Видите ли, Рогов, от присяги царю-батюшке меня освободила революция. А новым властям я не присягал. Я принадлежу только самому себе. Я свободный человек.
— Вы хотите остаться в стороне? — спросил Рогов.
— Принять чью-либо сторону — значит убивать. Я не хочу участвовать в этой свалке.
— И все-таки есть Россия!..
— Россия… Для меня это слово не имеет смысла. С некоторых пор…
— А для Таси? — спросил Рогов. — Сейчас она ни о чем не думает, полностью доверилась вам — она любит вас. Но наступит минута, и она поймет, что Россия… Родина — не просто слово. Кто знает, может быть, и для вас придет эта минута.
— Может быть… — небрежно бросил Зимин.
— Уходите! Но Тасю оставьте! Вы не имеете права брать ее с собой.
Возле них остановилась Тася. Она спрыгнула с лошади и с тревогой поглядела на обоих.
— Вы ссоритесь?
Зимин не ответил. Он резко повернулся и быстро пошел в сторону поселка.
Суббота сидел на крылечке и чинил детскую лошадку. Прищурившись, он взглянул на Зимина.
— Ты немедленно отправишь Рогова в Балабинск, — с трудом сдерживаясь, сказал Зимин.
— Болтать будет… — поморщился Суббота.
— Ты немедленно отправишь его в Балабинск, — настойчиво повторил Зимин.
Суббота понимающе усмехнулся.
— А не пожалеем, что отпустили? Пущай остается, лекарь хороший, пригодится. — Но, взглянув на Зимина, согласился: — Ладно. Разве что для тебя.
Суббота сидел на крыльце и потирал легонько раненую ногу. Перед ним стояли Силантий и Харитон.
— Поведете так, чтобы дороги сюда не запомнил. И чтобы доставить живым и невредимым. Поняли?
— В самый Балабинск? — удивился Харитон.
— Зачем в Балабинск, дура! Бросите его у Николиной заимки, сам доберется. Ну а не доберется, значит, не судьба. Понятно?
Силантий стоял мрачный и не глядел на Субботу.
Силантий, Харитон и Рогов выбрались из непроходимой чащи на освещенный солнцем песчаный обрыв. Рогов опустился на землю.
— Хватит, — сказал Харитон. — Находились. Пора кончать.
— Кончать? Суббота не приказывал, — ответил Силантий.
— Суббота? Ничего ты не понял, чего тебе Суббота приказывал. Я Ефима не первый день знаю. По глазам угадываю, чего хочет.
Силантий хмуро поглядел на сидящего в стороне Рогова.
— Я мальчишкой его отца знал, — сказал он.
Рогов оглянулся в тот момент, когда Харитон подымал ружье. Схватив мешок с продуктами, он скатился с обрыва.
Раздался выстрел.
Рогов, обернувшись, увидел, как ружье с расщепленным прикладом выпало из рук Харитона. Силантий опустил свое ружье. Харитон испуганно смотрел на Силантия.
— Ты что, черт рыжий! С ума сошел?
— Доберется — его счастье. А не доберется, на мне его крови нет, — сказал Силантий и перекрестился.
Суббота и Зимин, ведя на поводу тяжело навьюченных лошадей, двигались вдоль неширокого ручейка, бежавшего по круглым желтовато-серым камешкам. Зимин остановился, прислушался. Суббота услышал шум, похожий на шум леса в ветреную погоду, но не порывистый, а ровный, спокойный, непрерывный.
— Пришли, — сказал Зимин и спустился к воде.
Суббота последовал за ним. Прозрачная вода ручья давала возможность рассмотреть между серыми, вертикально стоящими пластинками сланца мелкие, хорошо обкатанные камешки. Суббота нагнулся, зачерпнул горсть камешков. Вода стекала с его рук. Он вглядывался в сверкающие на солнце мокрые камешки. Потом поднял глаза на Зимина.
— Здесь? — спросил он растерянно, почти испуганно.
Зимин не ответил, он прошел дальше вдоль ручья. Суббота двинулся за ним. За поворотом ручья перед ним открылся водопад. Вода широкой полосой падала с невысокой скалы.
Зимин взобрался по скользкому склону наверх. Суббота остался внизу… Зимин прошел выше по ручью и остановился у узкой горловины, где ручей можно было легко перешагнуть. Он взял тонкое суковатое бревно и, подсунув под лежавшую у ручья глыбу песчаника, столкнул его в воду так, что оно перекрыло горловину. Вода устремилась в сторону, огибая плотину, в узкую, забитую галькой канаву…
Суббота видел, как водопад постепенно иссякал, пока перед ним не открылась крутая стенка из кварца, блестящая от влаги. Зимин спустился вниз. В том месте, где недавно шумел водопад, в стенке кварца проглядывали тонкие, едва заметные прожилки самородного золота.
— Здесь, — сказал Зимин.
— Господи, — прошептал Суббота. — Благодарю тебя, господи, что услышал мои молитвы.
Куманин, Зуев и двое милиционеров пробирались через участок горелой тайги. Они вели лошадей за поводья. Впереди Зуев и Куманин, позади остальные.
Смолокурня открылась, как только они миновали гарь и пересекли узкую полоску кустарников. Несколько черных прокоптелых строений стояло на краю леса.
— Иди! — сказал Куманин.
— Куда? — поежился Зуев.
— На кудыкину карусель, — огрызнулся Куманин. — Бери лошадей и иди!
Зуев шел, ведя на поводу двух лошадей, и Куманин видел, как трудно дается ему каждый шаг. Куманин кивнул милиционерам, и они поползли в сторону смолокурни.
Зуев перешагнул через повалившуюся изгородь и, привязав лошадей к столбу от ворот, обошел одно из строений и заглянул внутрь: в пустом, с выбитыми окнами помещении стоял ржавый остов железной кровати, валялись охапки сена.
Скрипнула половица. Зуев отшатнулся. Держа наготове ружье, смотрел на Зуева Ахмет.
— Где лошади? — спросил Ахмет.
— У ворот…
— Почему оставил снаружи? — Глаза Ахмета сузились.
Зуев колебался. Опасность, исходившая от Куманина, была все же не так близко, как ружье Ахмета.
— Беги, Ахмет! — дрожащим голосом проговорил Зуев. — Я их не своей волей привел…
— Где хозяин? — снова прищурился Ахмет.
— Взяли его, арестовали. Да вроде бежал…
Ахмет недоверчиво разглядывал Зуева.
Куманин ждал. Зуев не показывался. Внезапно в лесу раздались один за другим два выстрела. Куманин увидел, как из-за сарая показалась фигура Ахмета. Отвязав лошадей, он проворно вскочил на одну и, схватив другую за поводья, поскакал к лесу. К смолокурне бежали милиционеры.
Куманин, стреляя на ходу, бросился к смолокурне. Они нашли Зуева связанным, валяющимся на земле.
— Кто это был?! — спросил Куманин.
— Ахмет… — сказал Зуев, испуганно глядя на него.
— Ахмет?.. — переспросил Куманин. — Кто такой?
— Я-то откуда знаю… Ахмет и Ахмет. До революции каторгу в этих местах отбывал. Золоторотец.
— Каторгу… — задумался Куманин. — Зимин тоже на каторге был… тоже в этих местах… Не одна ли шайка-лейка?
Зуев пожал плечами.
— Чует мое сердце — без Зимина тут не обошлось, — сказал Куманин и сел на траву.
Рогов пробирался по тайге. Обросший, измученный, он вдруг остановился. Ему послышались голоса перекликающихся людей, стук топоров. Лесорубы прокладывали просеку для узкоколейки.
Услышав стук топоров, Рогов из последних сил побежал на эти звуки и, продравшись через заросли невысоких кустов, оказался на берегу таежной речушки. Он увидел, как рухнула высокая, величественная лиственница, и тут же заметил на другом берегу полуголого паренька. Он хотел крикнуть ему, но, потеряв сознание, упал. Однако паренек заметил его. Он бросился к нему через неглубокую речку, шлепая по воде босыми ногами, и, нагнувшись над ним, крикнул:
— Эй, ребята, сюда!
Он нагнулся и приложил ухо к груди Рогова. Через речку бежали двое парней-лесорубов.
— Никак доктор наш новый? — сказал один.
— Он самый, — подтвердил паренек, и все трое, подняв Рогова, понесли его через речку.
Невдалеке от бревенчатого сарайчика, поставленного Зиминым еще в прежние посещения, горел костер.
Суббота сидел у костра и смотрел на огонь. В костре, уже догоравшем, светились раскаленные угольки… Субботе казалось, что и это сверкающие самородки золота… Зимин лежал невдалеке и вертел в руках сосновую веточку.
— Что будешь делать с золотом, Ефим? — спросил Зимин.
— А ты? Что ты со своим сделал?
— Мое золото далеко. Меня дожидается, — сказал Зимин.
— Ничего. И мое дождется. Думаешь, долго нонешняя власть продержится?! В Библии не зря сказано — ветер приходит и уходит… время собирать камни, время бросать… Придет и мой час, Кирилл Петрович! Бросать камни…
— И какой же это час, Ефим?
— А такой, когда я тут хозяин буду! Дед мой, Кирилл Петрович, двадцать лет на каторге камни ворочал — на этой земле. Отец мой по́том ее поливал. Моя она! Я истинный хозяин. Товарищи завод балабинский восстановили? Спасибо им! Дорогу на Красную падь строят? Земной поклон! Пусть строят. Все моим будет. Я на это золото все куплю. Весь этот край моим будет. Придет час!
— А если не придет, Ефим?
Зимин бросил веточку в костер. Она затрещала и вспыхнула.
— Умен ты, Кирилл Петрович, а рассуждаешь, как дите несмышленое. Нешто не видишь, что власть Советская в нашу сторону потянулась. Сам Ленин говорит — торгуйте, богатейте. Поняли, что на рабочем да на мужике государства не построишь. Год, другой пройдет — мы с тобой первые люди будем. Потому — золото всему голова. Мне бы товарища толкового — я бы горы своротил. А что, если нам с тобой, вместе?..
— Нет. Не придет твой час, Суббота. Не жди, — сказал Зимин.
Неожиданно он вскочил и прислушался.
— Ты что? — встрепенулся Суббота.
— Слушай!..
Над водопадом показался всадник. Он огляделся вокруг и исчез.