А н д р е й. Я это понял, когда ты рассказывала об этих девочках-подкидышах.
У р с у л а. Как ты догадался?
А н д р е й. Не знаю. Может быть, потому, что у меня тоже нет родителей.
У р с у л а. А у меня есть. Я их не знаю. Я их никогда не видела. Они бросили меня. И я ненавижу их.
А н д р е й. Я знал одного человека… немца. У него был сын. Совсем маленький. Его отдали в приют, а мать посадили в концлагерь. Он, наверное, тоже думает, что его подбросили.
У р с у л а. Какое тебе дело до меня, до моих родителей? Я немка, а ты русский, и мы с тобой враги!
А н д р е й. Нет, вы все-таки не люди. Я думал, хоть в тебе есть что-то человеческое!..
У р с у л а. Ты хочешь, чтобы я предала их? Они выполняют свой воинский долг. И я должна быть с ними до конца!
А н д р е й. От тебя зависит жизнь многих людей… Ты можешь их спасти… Даже дикари не убивают раненых.
Входят Т е о, Р е й н г о л ь д, Д и т е р. Они приносят ящики со взрывчаткой, укладывают их.
Т е о. Осторожно, Ренни.
Р е й н г о л ь д. А что… может взорваться?
Т е о. Бывает. От удара, от выстрела.
Р е й н г о л ь д. Хм… Тогда мне лучше эти ящики не таскать… У меня иногда… нарушается равновесие… внезапное головокружение… Наследственность по материнской линии…
Т е о. Иди! Я покажу тебе наследственность!
Р е й н г о л ь д. Если что случится — пеняйте на себя.
Д и т е р и Р е й н г о л ь д уходят.
У р с у л а. Тео, я больше с ним не останусь. Я лучше буду таскать ящики. Он все время заговаривает со мной.
Т е о. Ну и пусть. Тебе-то что?
У р с у л а. Он говорит, что там в приюте говорили неправду, что нас подбросили… что родителей арестовали, посадили в лагерь, я не верю… откуда он может знать… Этого не могло быть, не могло?! (Андрею.) Ты все выдумал, выдумал! Я не верю тебе, не верю. (Плачет.)
Т е о (забирает автомат). Вот что, давай сюда автомат и отправляйся.
У р с у л а. Куда? Мне некуда идти.
Т е о. Пойдешь к моей тетке. Она живет на Фридрихштрассе. Я дам записку. Или просто скажи, что тебя прислал Тео.
У р с у л а. Я боюсь.
Т е о. Чего боишься?
У р с у л а. Боюсь выйти на улицу, там русские.
А н д р е й. Он прав. Надень белую повязку, никто тебя не тронет.
Т е о. Пожалуй, что так. Фридрихштрассе, двенадцать, фрау Клара Кониц. Скажешь, что тебя прислал Тео. А я… если выберусь из этой переделки… я тоже приду туда.
У р с у л а уходит. Тео достает сигару, закуривает.
А н д р е й. Много там этих ящиков?
Т е о. На тебя и одного хватит. Затянуться хочешь?
А н д р е й. Что это ты такой добрый?
Т е о. Считай, что я выполняю твое последнее желание.
А н д р е й. Тогда развяжи руки.
Т е о. Дураков нет. Ты прилично говоришь по-немецки. Откуда у тебя саксонский акцент?
А н д р е й. Мой учитель немецкого языка был из Дрездена. В Москве, в Сокольниках, в одном доме с нами жили немцы.
Т е о. А что эти немцы делали в Москве?
А н д р е й. Они уехали из Германии, когда к власти пришел Гитлер.
Т е о. Понятно. Коммунисты. (Затягивается.) Да, хорошо бы сейчас оказаться на Фридрихштрассе, двенадцать.
А н д р е й. Ты был наверху. Ты сам видел — всюду наши… Уйти вам некуда. Ну взорвете… А дальше что? Вас тут же поймают. И расстреляют на месте.
Т е о. Да, если поймают, расстреляют. На, потяни еще раз. (Дает Андрею затянуться, затягивается сам, вынимает из кармана портсигар.) Откуда у тебя эта игрушка? Трофей?
А н д р е й. Нет. Подарок.
Т е о. Ну, если подарок, на, держи. (Засовывает портсигар в карман Андрея.) Но боюсь, что он тебе не понадобится.
А н д р е й. Тебе тоже.
Тео усмехнулся, подражая трубе, запевает траурный марш.
Война кончается. Неужели тебе не хочется жить?
Т е о. Мало ли кому чего хочется. Мне вот, допустим, хочется у тети оказаться. И чтобы она поставила передо мной свою голубую кружку с молоком… А молока давно в Берлине нет. И дома моего тоже нет. Разбомбили. А где моя мама… не знаю. Можно, конечно, выбраться из этой мышеловки… переодеться в штатское или нацепить белую повязку…
А н д р е й. Что же тебе мешает? Ты предпочитаешь погибнуть как герой?
Т е о. Шкуру спасти можно. Но вот скажи мне… если я тебя сейчас отпущу… развяжу руки и скажу — беги! И только одно условие — живым останешься только ты один. Согласен?
А н д р е й. Нет.
Т е о. Зачем же ты предлагаешь мне сделать то же самое?
А н д р е й. Разве это то же самое? Я хочу спасти людей, а ты готовишься их уничтожить.
Входят Г е л ь м у т и Д и т е р, укладывают принесенные ящики.
Г е л ь м у т. Взгляни, Тео. Может быть, этого довольно?
Т е о. Чем больше, тем лучше.
Г е л ь м у т. Хорошо. Принесем еще.
Вбегает Р е й н г о л ь д.
Р е й н г о л ь д. Гельмут, она сбежала!
Г е л ь м у т. Кто?
Р е й н г о л ь д. Урсула! Она стояла позади меня, а потом я оглянулся — ее нет. Она сбежала!
Т е о. Ну и хорошо, что сбежала. Никому она здесь не нужна.
Г е л ь м у т. Дрянь!
Р е й н г о л ь д. Она нас выдаст!
Т е о. Не выдаст. А пропадать ей с нами ни к чему.
Р е й н г о л ь д. Почему пропадать?
Т е о. Ты что, мой миленький, надеешься выбраться отсюда? Могу тебя успокоить. Свиные ножки у деда жрать тебе не придется.
Р е й н г о л ь д. Зачем он меня пугает, Гельмут? Ты ведь сказал, что мы уйдем отсюда?
Г е л ь м у т. Уйдем. Тео не всегда удачно шутит. Пошли. С русским останется Дитер.
Г е л ь м у т, Т е о и Р е й н г о л ь д уходят.
Операционная.
На стенах портреты великих немецких ученых — Гумбольдта, Кеплера, Лейбница, Вирхова. С а н и т а р ы вносят Л и ф а н о в а. Входит Т а м а р а.
В о е н в р а ч. Маску. Перчатки. (Подходит к Лифанову.) Ну, как наши дела, лейтенант?
Л и ф а н о в. Болит, зараза… Ну ничего, потерплю… Вы бы только… Андрюшку разыскали… мне бы тогда… спокойнее было.
В о е н в р а ч (делая знак Тамаре). Тамара, ты, кажется, говорила, что Андрея где-то видели?
Т а м а р а (растерянно). Да… Седьмой сказал… видели его… у Подтосина.
Л и ф а н о в. Видели?.. Слава богу.
В о е н в р а ч. Ну, лейтенант, в добрый час. Начинается операция.
На улице.
К о р о б к о в и С и н и ц а проверяют линию.
С и н и ц а. Стой, Коробков, смотри. Из подвала какой-то немец ползет со своим фаустом. Ну, берегись, Коробков… Сейчас как… жахнет… и все… был Коробков… нет Коробкова.
К о р о б к о в. Где… твой немец? Не вижу.
С и н и ц а. Да вот… гляди… из подвала лезет… (Пригнул Коробкову голову.) Лишняя она, что ли, у тебя?
К о р о б к о в (обиженно). Лишняя… У меня не лишняя. Вот у тебя, я гляжу… лишняя. Какой же это немец, когда это… девка.
С и н и ц а. Вроде и верно — девка… А девка что? Вот как вытащит пушку…
К о р о б к о в. Какая там пушка… Зонтик у нее… Не видишь, что ли?
С и н и ц а. А зачем ей… зонтик? Дождя вроде нет? (Шепотом.) Это, Коробков, никакой не зонтик.
К о р о б к о в (сердито). Как — не зонтик?
С и н и ц а. А так… Новое секретное оружие. «Фауст» замаскированный.
К о р о б к о в. Да она дрожит… бедняжка.
У стены, прижавшись, стоит У р с у л а, испуганно смотрит на солдат.
С и н и ц а. Немочка… Гляди, Коробков, ничего из себя немочка…
К о р о б к о в. Девчонка… Чего она боится?
С и н и ц а. Нас боится. Тебя, Коробков, боится. Думает, вот как возьмет Коробков свой автомат, как жахнет… И все, нет немочки…
К о р о б к о в. Может, она голодная. Консерву ей дать… (Кричит.) Консерву хочешь?
У р с у л а испуганно смотрит, убегает.
Подвал.
Д и т е р (подходит к Андрею). На, глотни. Только быстрее, пока они не вернулись. (Подносит ко рту Андрея фляжку.)
А н д р е й (отпил). Болотом пахнет.
Д и т е р. Другой нет.
А н д р е й. И за то спасибо. Увидел бы Гельмут — тебе несдобровать.
Д и т е р. Он был бы прав.
А н д р е й. Зачем же ты дал мне воды?
Д и т е р. Пей.
А н д р е й. Жалостливые вы. Перед тем как прикончить, напиться даете, покурить.
Д и т е р. Если бы это зависело от меня… я бы не стал… тебя убивать.
А н д р е й. Не стал бы?
Д и т е р. Я не вижу смысла в том, что мы делаем… Война уже проиграна…
А н д р е й. Смысла не видишь, а взрывчатку таскаешь?
Д и т е р. Мой отец никогда не был нацистом. Я знаю, он не любил Гитлера, хотя никогда не говорил об этом. И все-таки он пошел на фронт… И воевал… И погиб… Иначе он не мог. И мы все не можем иначе.
А н д р е й. Но если ты понимаешь… если не видишь смысла… так что ты тут делаешь со своим карабином?
Д и т е р. Я — часовой.
А н д р е й. Ты боишься Гельмута?
Д и т е р. Да, боюсь. Эти ребята из Напола… они фанатики… их специально отбирали… И Гельмут ни перед чем не остановится. Он выносил идею этого бессмертного подвига и доведет дело до конца.
А н д р е й. С твоей помощью.
Д и т е р. А что мне остается?
А н д р е й. Но ведь ты понимаешь, что это не подвиг, это преступление, убийство?
Д и т е р (тихо). Понимаю.
А н д р е й. Развяжи мне руки.
Д и т е р. Не могу.
А н д р е й. Развяжи.
Д и т е р. Нет.
А н д р е й. Ты хуже их всех… Они все слепые, а ты… Ты трус, просто трус.
Входят Г е л ь м у т, Т е о и Р е й н г о л ь д. Они вносят и укладывают ящики. Рейнгольд роняет один из ящиков, испуганно отскакивает в сторону.
Р е й н г о л ь д. Ложись!
Все ложатся.
Т е о (после паузы, поднимаясь). Обошлось. (Рейнгольду.) Тебе все-таки не удалось отправить нас на тот свет.
Р е й н г о л ь д. Я вас предупреждал. У меня плохая координация. Мама за всю жизнь не разбила ни одной чашки, а я, очевидно, пошел в бабушку. У нее все валится из рук.
Г е л ь м у т. Выродок!
Т е о (склоняется над ящиком, хохочет). Гельмут, взгляни на эту взрывчатку. (Достает из разбитого ящика банку консервов.)
Г е л ь м у т. Что это значит?
Т е о. Это значит, что в ящиках все-таки консервы, и мы наконец пожрем.
Г е л ь м у т (показывая на ящики). Консервы? Что за чертовщина!
Тео хохочет.
Что ты хохочешь?! Что ты ржешь?
Т е о. Смешно. Взрыв с помощью мясных консервов… Этого еще не бывало! Вот оно, наше секретное оружие! (Хохочет.)
Г е л ь м у т. Ты еще ответишь за эту подлую шутку, Тео! (Подходит к ящикам, вскрывает один из них.) Здесь взрывчатка. (Вскрывает еще один ящик.) И здесь. (Рейнгольду.) Где ты взял ящик с консервами?
Р е й н г о л ь д. Где взял? Там же, где и вы… Нет, этот как будто стоял отдельно, возле бочек, у самой двери.
Г е л ь м у т (вскрывает еще один ящик). Взрывчатка. Может быть, довольно?
Т е о. Для верности надо бы еще.
Г е л ь м у т. Пошли!
Р е й н г о л ь д. Послушай, Гельмут, раз уж так глупо получилось… может быть, мы все-таки поедим? У меня сосет под ложечкой.
Г е л ь м у т (ворчливо). Тебе бы только пожрать… Ладно, только поживее.
Р е й н г о л ь д. Если бы мне эти консервы предложили совсем недавно… Я бы и в рот не взял. Боже мой, как готовит дедушкина кухарка… (Открывает банку.) Она делает такую телятину… мм… Я обычно съедаю не меньше трех порций.
Т е о. А ты мороженую картошку на тухлом маргарине жрал?
Все, кроме Дитера, едят.
Г е л ь м у т (Дитеру). А ты почему не ешь?
Д и т е р. Не хочу.
Г е л ь м у т. Ешь!
Д и т е р. Я сказал — не хочу.
Г е л ь м у т (насмешливо). Может быть, ты хочешь отдать свою порцию русскому?
Д и т е р. Тут на всех хватит. И на него тоже.
Г е л ь м у т (с издевкой). Ты считаешь, что, прежде чем отправить человека на тот свет, его надо покормить перед дорогой на небеса!
Дитер молчит.
Ну покорми его с ложечки. Когда придут русские, они тебя за это помилуют.
Т е о. Оставь его, Гельмут. Что ты к нему привязался?
Г е л ь м у т. Не люблю чистоплюев.
Р е й н г о л ь д. Боже мой, я даже не подозревал, что тушенка может быть такой вкусной.
Входит Н а у м а н.
Н а у м а н (поднимая руку с гранатой). Руки вверх! Сдавайтесь! Руки вверх! Руки вверх!
Гельмут рванулся к автомату.
Назад! Ни с места! Руки вверх!
Д и т е р. Господин Науман, это вы? Как вы сюда попали? Что с вами?
Н а у м а н. Откуда ты меня знаешь? Кто ты такой?
Д и т е р. Я ваш ученик. Меня зовут Дитер Раубах.
Н а у м а н. Нет, русский, ты меня не обманешь!
Д и т е р. Я немец! Мы все немцы.
Н а у м а н. Нет, вы русские, я вижу… Я вижу вас насквозь. Немцев в Берлине нет. Они все в Москве. Там фюрер принимает парад победы.
Т е о (тихо). Он сумасшедший.
Н а у м а н. Сумасшедший?! Нет, я совсем не сумасшедший. Этот мальчик назвал меня… господин Науман… Но разве вы сами не видите, что я не Науман? Вы не узнаете меня? Не узнаете?! А я так похож… Ну? Не узнаете? Я — Фридрих Барбаросса. Ученик Дитер Раубах, что ты знаешь обо мне?
Д и т е р. Господин Науман…
Н а у м а н. Говорю тебе — я не Науман, я Фридрих Барбаросса! Я жду ответа, ученик Раубах!
Д и т е р. Фридрих Первый Гогенштауфен, прозванный за рыжую бороду Барбароссой, родился в 1152 году…
Н а у м а н. Да, Раубах, почти восемьсот лет назад. Продолжай, продолжай.
Д и т е р. Фридрих Барбаросса спит каменным сном в горе Кифгайзер и ждет, когда ворон известит его, что Германия в опасности.
Н а у м а н. Правильно, Раубах! И тогда он проснется, разбудит своих воинов и спасет Германию! Что вы едите? Дайте мне. Я не ел уже несколько дней.
Т е о (насмешливо). Вы хотели сказать — восемьсот лет?
Н а у м а н. Да, конечно, восемьсот. Ты прав… Я очень хочу есть. Очень.
Р е й н г о л ь д. Садитесь, ваше величество. Тео, открой ему банку.
Н а у м а н. Только вы, пожалуйста, никому не говорите, что я здесь. Я скрываюсь в соседнем подвале… Там есть ниша, заставленная старыми бочками. У меня хороший матрац и мягкая перина… А еда кончилась… Я не помню, когда я ел в последний раз.
Тео протягивает Науману банку с консервами.
(Ест.) Как же ты не узнал меня, Раубах?! Я так любил тебя. Такого ученика, как ты, у меня не было за все тридцать семь лет моей педагогической деятельности… А ты знаешь, Раубах, что все мальчики из твоего класса погибли?