— Моя мама сказала: «Арсен, когда у тебя будет самый счастливый день, ты откроешь эту бутылку и выпьешь ее вместе со своими лучшими друзьями!»
Подняв кружку с вином, Смелков встал.
— Дорогие друзья! — сказал он, когда наступила тишина. — Последние пробы дали по ползолотника на лоток, четыре фунта на сажень! Даже если это случайность и золота окажется меньше, все равно это фантастика! Мои предположения оправдываются: Ардыбаш — обширная золотоносная область.
— За Ардыбаш! — крикнул Куманин и выстрелил из ружья.
— Один этот булыжник мог бы обеспечить любого из нас до конца жизни, — сказал Зимин.
— Для меня, как геолога, этот самородок имеет чисто научную ценность, — сказал Смелков.
— Не сомневаюсь, — засмеялся Зимин. — А вот для товарища Кобакидзе этот кусок золота имеет другой смысл. Ему нужно золото для того, чтобы построить общество, в котором оно потеряет всякую цену.
— Насколько я понимаю, — сказал Кобакидзе, — вы, как всегда, иронизируете?
— Ничуть, — ответил Зимин. — Просто не верю в подобное общество. В природе человека заложено нечто такое… что золото для него всегда останется золотом.
— Нет, нет, Кирилл Петрович, решительно с вами не согласен, — горячо заговорил Смелков. — В человеческой природе есть другое начало — творческое, созидательное, если хотите, высшее, которое поможет ему преодолеть свои низменные инстинкты. И тому есть примеры в истории. Джордано Бруно хотя бы…
— Джордано Бруно… кто же станет спорить, — сказал Зимин. — Только мы-то с вами чаще встречаемся с такими людьми, как Силантий и Харитон.
— У нас есть такие, как наш товарищ Куманин, который мог бы скрыть свою находку и тем самым обеспечить свое благополучие, — сказал Арсен. — Однако пролетарская совесть не позволила ему этого сделать.
— Ну, конечно, — усмехнулся Зимин. — Джордано Бруно был всего-навсего монахом, а наш Куманин — представитель победившего пролетариата. За Куманина. — Он поднял кружку.
— Иронизируете, Зимин… напрасно, — сказал Арсен. Он хотел что-то еще добавить, но вдруг замолчал.
Из-за деревьев показались всадники. Это был Дегтярев со своим отрядом.
Митька всю ночь то верхом, то ведя коня под уздцы пробирался через тайгу. Когда солнце выглянуло из-за сопок, он увидел, как по висячему мосту в сопровождении конного конвоя, двигались участники экспедиции и знакомая Митьке связка навьюченных лошадей. Митька разглядел Смелкова, шагавшего по обыкновению с заложенными за спину руками, Арсена, Куманина и наконец Тасю, шедшую рядом с Зиминым.
Арсен шел рядом с Куманиным и вдруг удивленно прислушался. Где-то совсем близко ухала сова.
— Сова? Днем? — удивился Арсен.
Куманин прислушался, улыбнулся.
— Это Митька. — Он оглянулся и незаметно, как бы случайно, уронил тяжелый рюкзак. Митька, стоя под мостом, выждал, пока не скрылся последний солдат, вошел в неглубокую реку и поднял брошенный Куманиным рюкзак.
Во дворе у Субботы под охраной отряда поручика Дегтярева стояли участники экспедиции.
Полковник Хатунцев подошел к Тасе.
— Вот мы и встретились, девочка, — сказал он. — А ведь я, знаете ли, вам поверил. — Хатунцев взглянул на Смелкова. — Это и есть самый замечательный человек, для которого интересы науки выше нашей… грязной политики?.. Вы, профессор, как личность, так сказать, возвышенная, являетесь, конечно, ширмой для всей этой шайки… Кто у вас главный?
— Я, — сказал Арсен. — Профессор не должен отвечать за мои поступки.
— Скажите, какое благородство! — Хатунцев разглядывал Куманина и Зимина. — Кто же из вас выкрал пакет у прапорщика Казанкова? Впрочем, не стану спрашивать… Хотя бы для того, чтобы не заставлять вас лгать перед смертью. — Он обернулся к Дегтяреву. — Пришлите сюда прапорщика!
Офицер побежал к сараю. Хатунцев тронул за плечо Смелкова.
— Отойдите от них. И вы, девочка, тоже.
Смелков и Тася отошли.
К Хатунцеву подошел Казанков.
— Прапорщик Казанков явился по вашему приказанию.
Хатунцев внимательно посмотрел на него.
— Почему вы, прапорщик, не воспользовались возможностью побега?
Казанков опустил голову.
— Я уважаю ваш поступок. И отменяю свое решение отдать вас под суд трибунала. Возьмите трех солдат и уведите… этих господ со двора.
— Простите, я не понял… господин полковник?.. — растерянно проговорил Казанков.
— Расстрелять, — сказал полковник.
— Я?.. Я должен их расстрелять?
— Вы, прапорщик Казанков.
— Я не палач! — в смятении проговорил Казанков.
— Неужели я должен вам, сыну офицера, объяснять, что такое приказ?
Казанков подавленно молчал.
Смелков обнял Тасю, перекрестил и, отойдя от нее, встал рядом с Арсеном.
— Я отвечаю целиком и полностью за любое действие моих подчиненных. И я должен разделить их судьбу, — сказал он твердо.
— Как вам будет угодно, профессор, — холодно сказал Хатунцев.
— Папа! — крикнула Тася и бросилась к отцу.
— Уведите ее! — распорядился Хатунцев.
Двое солдат оттащили Тасю и повели в дом.
— Папа! Папа! — кричала она. — Кирилл!..
У Казанкова тряслись руки.
Стоя у окна своей каморки, Суббота из-за занавески наблюдал за тем, как арестованные покидали двор. Позади, опустив голову, ехал поручик Казанков.
Через час под звуки небольшого военного оркестра конница Хатунцева оставляла двор Субботы. Полковник, уже на коне, отдавал последние распоряжения. Двор почти опустел. В ворота тянулись последние телеги обоза.
— Господин полковник, орудия установлены на высоте 317, в соответствии с вашим приказом. Батарея готова к бою. Докладывает поручик Губенко.
— Очень хорошо, поручик! — одобрительно кивнул Хатунцев. — Имейте в виду, ваша высота — ключевая. Тщательно следите за подходами к деревне. Не пропускать а не выпускать в деревню ни единой души! Слышите? Ни единой!
— Есть! — козырнул поручик и поскакал за ворота.
— Да, — вспомнил Хатунцев и обернулся к своему ординарцу. — Имущество экспедиции передать в обоз!
— Господин полковник… оно исчезло, — сказал ординарец.
— Как так исчезло? Спросите у этого… хозяина. Может быть, он спрятал?
— Суббота тоже… исчез.
— Вот как?! — Он оглядел двор и с нескрываемой злостью приказал: — Этот вертеп сжечь! — и поскакал со двора.
Едва он выехал за ворота, как к нему на взмыленном коне подскакал поручик Дегтярев.
— Господин полковник! В деревне никого нет, ни единого человека! Пусто!
— Вероятно, кто-то успел их предупредить, — заметил ехавший рядом с полковником немолодой офицер.
— Кто-то… — процедил сквозь зубы Хатунцев. — Мальчишка! Дали сбежать, ротозеи! Передайте Губенко — деревню стереть с лица земли!
— Есть! — Дегтярев приложил руку к фуражке и, пришпорив коня, поскакал к пригорку, на котором располагалась батарея Губенко.
— Партизаны не могли уйти далеко, — сказал Хатунцев. — Послать разъезды! Найти их!
Четыре всадника во главе с прапорщиком Казанковым сопровождали арестованных к месту расстрела. Дорога шла по окраине леса. Палило солнце, и небо было бледным, почти серым, будто солнце сожгло все его краски. Арсен шел рядом с Куманиным.
— Всех под пулю подвел, — с горечью сказал Куманин.
— Мы не должны об этом жалеть, Алеша, иначе мы поступить не могли… Не имели права. Мы спасли многие человеческие жизни.
Голос Арсена звучал приглушенно.
Некоторое время они шли молча.
— Если я о чем-нибудь жалею, — произнес наконец Арсен, — так только об одном, что погибнет Аркадий Николаевич. Какой человек! Какой удивительно благородный человек! — Он оглянулся.
Смелков, как всегда, руки за спиной, шагал рядом с Зиминым. Лицо его было сосредоточенно-задумчивым.
Нет, он не жалел о своем решении разделить участь своих товарищей. Честность не позволяла ему снять с себя ответственность за случившееся. Он не был бы самим собой, если бы не встал рядом с Арсеном.
Но думал он не об этом. Думал он о том, что никогда не увидит Зинаиду, свою жену, с которой дружно прожили почти четверть века, не увидит свою сумасбродную дочь, так некстати прискакавшую сюда и попавшую в эту чертову историю… Он сердился на нее, сердился и радовался, что она все же останется жить… И кто знает, быть может, еще будет счастлива в той непонятной жизни, которая пришла в Россию… Вспоминал Волжина. Вспоминал с благодарностью. Ведь именно он, Волжин, дал ему возможность доказать правоту своего предсказания, убедиться, что расчеты были верны и золото на Ардыбаше не миф. Золото, в которое никто, кроме него, не верил.
Он ощупал спрятанный на груди под рубашкой дневник экспедиции. С горечью подумал, что попадет он в случайные, может быть, преступные руки. Надо было бы его уничтожить, но как? Ах, если бы еще хоть один день жизни. Хотя бы один!
— Сказать по чести, — произнес он тихо, — умирать нет никакого желания. Не закончил я своих дел на этом свете.
— Не сомневаюсь, — согласился Зимин, — что касается меня, то моя смерть ничего не изменит на нашей грешной земле. Нет у меня ни высшей цели, как у вас, ни великой веры в прекрасное будущее, как у Арсена. И если бы это случилось месяц назад, я бы ничуть не жалел… Но… — он взглянул мельком на Смелкова и тут же отвернулся, — Аркадий Николаевич, я люблю вашу дочь.
— Я заметил, — сухо произнес Смелков.
— Я прошу у вас ее руки!
Смелков вскинул голову и с недоумением взглянул на Зимина.
— Вы сошли с ума! В такую минуту… О чем вы говорите?!
— Я фаталист, — усмехнулся Зимин. — Один татарин предсказал мне, что я умру не от пули. Пока его предсказания сбывались. Вы дадите свое отцовское благословение?
— Ну, если она вас любит… — нерешительно произнес Смелков и тут же вспылил: — Чушь! Чушь какая-то! Вы сумасшедший!
К Казанкову подъехал Калганов.
— Может, здеся, ваше благородие? Чего их дальше-то вести? Потом догоняй своих. Здесь и стрелим. Место подходящее.
— Нет, дальше… — обронил Казанков, думая о чем-то своем.
Калганов пожал плечами и отъехал.
А думал Казанков о том, что не может он не выполнить приказа, но, выполнив его, жить дальше будет невозможно. Думал о том, что можно оттянуть на несколько минут мгновение, когда он станет палачом и, взмахнув платком, отдаст команду убить этих людей, убить отца Таси… О том, что он выполнит этот приказ и это будет последнее, что он совершит в этой жизни.
Он остановил коня над высоким обрывом у заброшенной камнеломни.
— Здеся? — спросил Калганов.
Казанков кивнул.
Приговоренных поставили у края обрыва. Внизу кое-где валялись ржавые кайла, поломанные тачки, огромные бесформенные куски мрамора.
Легкий ветерок шевелил волосы Смелкова. Все стояли спиной к спешившимся солдатам. Солдаты проверяли винтовки, слышно было, как они взводят курки.
— Ирония судьбы, — усмехнувшись, заметил Зимин, — Пять лет я ворочал здесь эти камни и выжил. Хм…
К Смелкову подъехал Казанков.
— Я невольно стал виновником вашей гибели, — сказал он едва слышно. — Простите меня…
Смелков не обернулся. Казанков развернул коня и подъехал к Калганову.
— Не могу… Командуйте вы, ефрейтор.
В этот момент Арсен слегка толкнул плечом Куманина и подмигнул ему.
— Товсь! — скомандовал Калганов.
Солдаты вскинули винтовки. И тут неожиданно послышался свист артиллерийского снаряда. Солдаты невольно пригнулись.
— В Питере найди Волжина! Прощай, Коля! — И Арсен с силой толкнул Куманина.
Куманин скатился с обрыва и скрылся в негустом кустарнике, росшем на склоне. Воспользовавшись замешательством, вслед за ним прыгнул и Зимин.
Солдаты бросились к краю обрыва, беспорядочно стреляя вслед беглецам.
И вдруг Калганов выронил винтовку и вскинув руки, упал навзничь. Солдаты испуганно оглянулись. В тишине прозвучало еще несколько выстрелов. Солдаты бросились бежать, но, застигнутые пулями, падали один за другим.
Казанков пошатнулся в седле и, уронив голову, схватился за шею лошади. Лошадь пронзительно заржала, рванулась и понесла. Казанков упал, но нога запуталась в стремени, и лошадь потащила его по земле.
Из-за валуна выехало несколько всадников. Впереди ехал Суббота.
— Успели все-таки, — сказал он, подъезжая к Смелкову. — Подумал, зачем инженеру помирать? Еще успеет…
Он засмеялся и кивнул своим спутникам. Огромный детина с пятном волчанки на лице соскочил с лошади и, вытащив нож, перерезал веревки, связывавшие руки Смелкова и Арсена.
Федякин со своим отрядом ворвался во двор Субботы, когда дом был объят пламенем. Увидев мечущуюся по двору Марфу, он подъехал к ней вместе с Митькой.
— Где белые? — крикнул Федякин.
Марфа смотрела на него смятенными заплаканными глазами.
— Ушли… Дом подпалили и ушли…
— За мной! — скомандовал Федякин. Далеко уйти не могли! — и, развернув коня, увлек за собой отряд.
Марфа окликнула Митьку, когда тот хотел последовать за отрядом.
— Митя! Митенька… Там наверху Настасья… одна… Сгорит она, слышишь?
Митька соскочил с коня и попытался подняться по уже охваченной пламенем лестнице, но тут же выскочил обратно: лестница у него на глазах обрушилась.
— Вон она, Митя! Вон там! На крыше! — крикнула Марфа.
Слезящимися от дыма глазами Митька увидел Тасю. То появляясь в дыму, то скрываясь за густой его пеленой, Тася пробиралась к краю крыши, к лестнице, прислоненной к стене дома. Но огромный язык пламени из окна второго этажа охватил лестницу, и она вспыхнула. Тася отшатнулась.
Схватив веревку, висевшую на коновязи, Митька, разбежавшись, закинул ее на крышу.
— Вяжи к трубе! — крикнул он.
Тася подхватила веревку и, закрывая лицо от дыма, стала карабкаться к трубе. Подвязав веревку, она, теряя сознание, упала и покатилась по скату крыши.
Пронзительно вскрикнула Марфа.
Однако, скатившись к самому краю, Тася чудом удержалась у самого карниза. Конец веревки упал вниз. Митька вскарабкался по веревке на крышу. Обвязав бесчувственное тело девушки веревкой, он стал медленно опускать ее. Марфа подхватила Тасю и бережно положила на землю.
А крыша уже занялась, языки пламени охватывали Митьку со всех сторон. Он метался по крыше, пока не увидел рядом со стеной дома высокое дерево. Он прыгнул а уцепился за ветку. Ветка обломилась, и Митька рухнул вниз. Поднявшись, он подбежал к Тасе и опустился рядом с ней.
— Где Аркадий Николаевич? Где все? — спросил он.
Тася не отвечала. Она только открыла глаза и тут же закрыла.
— Увели их… — сказала Марфа, — расстреливать… — Она перекрестилась.
Митька, потрясенный, смотрел на нее, не веря ее словам.
В это мгновение во двор вбежал Куманин.
Увидев Куманина, Митька вскочил и кинулся к нему.
— Живой?! А где Аркадий Николаевич? Арсен?
Куманин молча стащил с головы фуражку.
Куманин и Митька подъехали к каменоломне. Спешившись, они бродили по краю обрыва, рассматривая убитых солдат и прапорщика, пытаясь понять, что же здесь произошло. Внезапно из-за нагромождения камней появился конь Казанкова, приблизился к телу прапорщика и, опустив голову, остановился.
Митька внимательно оглядывал площадку над обрывом, вглядывался в следы, поднял гильзу, другую.
— Живые они, — сказал он наконец. — Увели их.
— Кто? — спросил Куманин.
— Не пойму… На конях какие-то прикончили солдат и увели…
На лесной опушке среди могил с покосившимися крестами стояла потемневшая от времени деревянная часовня. Лошади, привязанные к крестам, мирно щипали траву.
На крылечке, держа на коленях обрезы, покуривали двое мужиков, сопровождавших Субботу во время нападения на солдат.
В часовню свет проникал через узкие окошечки, вырезанные в толстых бревнах. Смелков и Арсен стояли у алтаря, увешанного от пола до потолка иконами.
— Ну что ж, инженер, пришла пора и посчитаться, — сказал Суббота, усаживаясь на скамейку у стены.