Дашенька
Часть первая
Даша
I
Белые гольфики, пышные банты, темно-синие костюмчики, букеты багровых пионов и разноцветных астр... Мамы и бабушки ведут за руку малышей в первый класс. В небе сияет солнышко: еще по-летнему тепло, но уже по-осеннему оранжево. Школьный двор быстро заполняется пестрыми толпами радостно-оживленных родителей, учителей, взволнованных детишек и снисходительно-опытных старшеклассников, с превосходством поглядывающих на малышню.
Праздник жизни, юности и открытых дорог!
Суетящиеся классные руководители ажиотированно выстраивают классы и родителей в шеренги, проявляя недюжинную стойкость и самообладание, поскольку последние выполняли указания на удивление бестолково.
Располагались классы, как водится, по периметру большого квадрата. Впереди - первоклашки, за ними - второклашки, и так далее.
Дашу тоже затолкнули в нестройную шеренгу деток, которые переходят во второй класс. Ее взгляд быстро метался по Анне Васильевне - учительнице - в цветастом платье, по затылкам первоклашек, стоявших перед нею, по толпе взволнованных мам, пап и бабушек...
Белые гольфики, пышные бантики, тщательно и любовно выглаженная форма малышей и ее же одноклассников... На все это Даша смотрела с молчаливой завистью. Уже в свои восемь лет она четко отдавала себе отчет в том, что это обжигающее негодование - ничто иное, как всепоглощающая зависть. И злость. Злость на всех ее одноклашек. Злость на каждого их родителя.
Все дело в том, что на ней самой был старый измятый костюм - еще с первого класса, который, к тому же, был ей катастрофически мал. Бантов на ее волосах не было вовсе, поскольку некому было их завязать. Да и гольфики были прошлогодние и по длине приравнивались скорее к носкам; и босоножки были прошлогодними, и, если согнуть пальцы ног, она могла достать кончиками их до асфальта.
А все почему? Потому что мама пьет. Сильно пьет, не просыхая. Хорошо, хоть в прошлом году Надежда спохватилась, когда семилетняя дочка робко спросила у относительно трезвой на тот момент матери:
- Мам, а почему я не иду в школу? Все девочки во дворе через две недели в первый класс идут. Им уже портфели купили и карандаши. Цветные! Красивые-е! И учебники они уже получили, с картинками, такие яркие!
Все-таки этими словами семилетняя тогда Даша решила свою судьбу. Не скажи она всего этого Наде, та и не вспомнила бы, что ее дочка доросла уже до школы и надо бы собрать ей "приданое" в первый класс.
Благо, она работала еще уборщицей в теплосети и имела какой-никакой оклад. Наскребла она мятых рублей на тоненькие тетрадки в косую линию, карандаш, линейку, ручку. Форму вместе с гольфами и белыми бантами выпросила в долг у соседки Ларисы с первого этажа, дочка которой переходила уже в пятый класс, дескать, отдам с заплаты. Портфель, хоть и тоже 2бывший в употреблении", Лара безвозмездно подарила, пожалев девочку.
Приняли Дашу, наверное, тоже из жалости. Директриса школы, выразительно глянув на мать, у которой не хватало трех зубов, в "парадном", но не достаточно чистом платье, и, отметив ее болезненную худобу и отечность лица, все же задала Даше пару вопросов. Девочка с легкостью ответила на них. Приятно удивленная директриса улыбнулась ребенку:
- Кто же научил тебя считать?
- Девочка одна во дворе. Она старше меня, уже девятый класс закончила. Только теперь ее нет. Она с родителями переехала в другой район. И мне теперь дружить не с кем.
Видя неиспорченность ребенка, она записала данные Надежды и Дашеньки. Разве должны дети отвечать за ошибки родителей? Вопрос риторический.
Надежда с молодости зашибала, вращаясь в кругу алкоголиков, бомжей и бомжей-алкоголиков. Следствием такого образа жизни являлось то, что она не задерживалась надолго ни на одной работе, бесконечно меняя место, но не меняя профессию: уборщица в продовольственном магазине, уборщица в ларьке шаурмиста, уборщица в другом магазине, дворничиха...
Половая жизнь Надюши была гораздо более разнообразной: зачастую наутро она не могла вспомнить ни имени кавалера, бодро храпевшего рядом, ни обстоятельств, при которых она оказалась с ним в постели. Так и Даша появилась: неизвестно от кого, неизвестно в какой момент зачатая.
На удивление всем осуждающе судачившим соседям она произвела на свет здоровую и хорошенькую девчушку, и, в силу своих материнских инстинктов, стала растить дочку, хотя и матерью оказалась не ахти: то покормить забудет, то спит пьяная, пока ребенок исходит криком в перепачканных пеленках. О купании и режиме дня и речи не шло. Но, по крайней мере, пьянчужка не выбросила новорожденную в мусорку, как это, к сожалению, частенько бывает.
Росла Даша практически на улице, убегая прочь из квартиры, когда туда набивалась очередная толпа потерявших человеческий вид алкоголиков, и ребенку, конечно, там было не место. Добрая мамаша сама выпроваживала дочку, приговаривая:
- Иди, дочка, погуляй. Не мешай взрослым.
Застенчивую и - ни больше, ни меньше - беспризорную Дашеньку некоторые соседи жалели - те, кто не зависел от пузыря". Некоторые сторонились.
Даша ходила в рваных и месяцами нестиранных платьицах; обувь ей дарили изредка Лариса с первого и Алевтина с пятого этажей. У них дети уже выросли, а обувь осталась... А больше помощи ждать было неоткуда. Не смотря на то, что воспитанием Даши никто не занимался, и ходила она вся какая-то чумазенькая и зашуганная, ее кроткий нрав и беззащитный вечно голодный взгляд круглых карих глазенок располагали.
Подружек, правда, ей завести не удалось - все-таки осторожные матери приказывали своим детям не общаться с "оборванкой" и "отрицательной генетикой", - было и немало таких, которые смотрели на девочку неприязненно и брезгливо.
... Даша озиралась по сторонам, замечая у других детей на партах новенькие школьные принадлежности. У не самой все было прошлогодним - ни даже ластика новенького.
Новым было только желание учиться. В свои восемь лет Даша думала не о том, что учеба в школе - это весело и познавательно, а о том, что это единственный путь к нормальной жизни, - если не богатой, то хотя бы стабильной...
"Еще и ребята посмеиваются надо мною", - сконфуженно подумала Даша, согнувшись на задней парте над листочком бумаги... Именно листочком, потому что она повырывала из старых начатых тетрадей, - писать-то на чем-то надо. В носу у нее защипало от горечи, но она упорно записывала нехитрое предложение вслед за учительницей.
"Ну и что, что у меня тетрадей нет?" - снова подумала Даша. - "Вот вырасту, заработаю, накуплю себе всего-всего! Еще завидовать станете!"
Можно ли вообразить чувства маленького ребенка - изгоя? Изгоя в классе, изгоя во дворе, обузы дома - как называла ее Надежда, изгоя, пожалуй в жизни вообще... Какой перелом детской психики должен произойти, чтобы она начала, пусть пока еще смутно и неосознанно, вырисовывать перед собой жизненную цель? Дети вообще в этом возрасте не задумываются о деньгах и о том, что они "зарабатываются"...
Анна Васильевна лишь покачала головой, заметив, на чем царапает речкой девочка "на галерке".
Перемены не приносили никаких радостей - каждый звонок с урока скорее предвещал издевки однокашников. Поэтому Даша сидела за партой, пытаясь быть как можно незаметней и, на всякий случай, выпустив иголки для обороны. Но и в этот раз не обошлось. Светло-русый худенький задавака Игорь Савоськин с соседнего ряда парт увидел ее учебник по русскому - самый обшарпанный во всем классе, потому что добрые одногодки, толкая Дашу плечами и отпуская в ее адрес колкости, всегда разбирали книги первыми, не подпуская к ним девочку-нищенку вперед себя.
- Ты где его нашла? - завопил Игорь так, чтобы слышно было всем, кто еще не покинул класс. - На помойке?
Ребята очень обидно засмеялись. Даша поспешно опустила глаза в парту, - лишь бы не видеть смеющихся лиц.
- А живешь ты там же? - продолжал он. - За мусорным баком? И одежду там же находишь?
- Эту одежду мне мама купила! - выкрикнул ребенок, едва сдерживая слезы, которые застлали глаза.
- А, ну тогда твоя мама перепутала мусорку с магазином! - жестоко смеялся Игорь под аккомпанемент вторивших ему голосов ребят и схватил ее учебник.
- Отдай! - воскликнула Даша.
- А ты отними, - загримасничал Игорь. - Побирушка! Побирушка! Сдай бутылки - купишь себе пенал!
Даша внезапно громко разревелась, хотя и не собиралась этого делать. Всему виной то, что утром она так и не сумела добудиться матери после вчерашней попойки и пришлось собираться в школу первого сентября самостоятельно, не позавтракав, потому что в хлебнице не нашлось ни даже заплесневелого сухаря, да еще эта линейка, первый звонок, нарядные дети и родители, которые пришли на них посмотреть... Снова-таки скованность в окружении собственных одноклассников, да еще Игорь с этим полугнилым учебником - честное слово, последняя капля!..
- Ой, Дашка-замарашка, сопли пузырями!..
Зареванная Даша утерла глаза и увидела хохочущих ребят. "Что я им сделала?!"
Она сквозь слезы видела лица, корчившие рожи, но смутно воспринимала их обидные слова, слыша только обрывками, но они словно ножом пронзали детское чистое сердце.
- Плакса! А обед ты тоже из помойки достаешь? - потешался Игорь, с которым у Даши не заладились отношения еще с первого класс. - Где твоя мама? На линейку не пришла - стыдно, что у нее такая дочка...
Какая именно дочка, Даша не дослушала, потому что уже рвалась к Игорю.
- Отдай учебник! Дорвешь!
Он поднял его выше над головой, чтобы заставить Дашу попрыгать, доставая его. Но, подпрыгнув всего три раза, она вскрикнула от слез и злости, и, скрючив пальцы, с силой поцарапала ему шею.
- Отдай! Это не твое! - плакала девочка неистово. - Отдай!
- Да забери! - взвизгнул Игорь, схватившись одной рукой за шею, а другой отшвырнул учебник так, что он, проехавшись по полу, скрылся под одной из дальних парт. - Охота была руки пачкать этим мусором!
Даша ринулась за библиотечным имуществом, а Игорь посмотрел на свою ладонь, где обнаружил несколько капель крови.
- Ты больная, поняла?! Глянь, че ты сделала! Ты придурочная! Я все учительнице расскажу!
И Игорь побежал в коридор, а за ним, с опаской оглядываясь на Дашу, которая бережно отряхивала ладошкой учебник, и остальные.
Перед рассерженной учительницей она не стала оправдываться и пояснять суть конфликта. Молча проглотила строгий выговор "с занесением" в дневник и вернулась за свою парту, спрятавшись за спинами сидевших перед ней детей.
"Все равно не сдамся", - думала Даша, безуспешно силясь проглотить комок в горле и подавить слезы. - "Я выучусь в школе, а потом в институте, и обязательно выйду в люди. Вы еще увидите! Все увидите!"
...Прозвучал спасительный звонок с последнего урока. Даша сгребла рукой учебные принадлежности, ссыпав их в видавший виды портфель. Наконец-то можно покинуть этот душный, давящий класс и хотя бы ненадолго попрощаться с враждебно настроенными одноклассниками, потерять их всех из виду - разве не приятно? Однако, вспомнив о "домашнем уюте", ожидавшем в квартире, она обнаружила, что и дома ей делать нечего, и нет ей места. Выходит, что и пойти-то некуда. Нет у Дашеньки тихой гавани, где она могла бы расслабиться и почувствовать покой...
- Эй ты, курица!
Донеслось в спину. Но Даша безошибочно определила, что фраза предназначалась именно ей.
Она вжала голову в плечи, надеясь стать незаметней, - эффект страуса. Но Игорь Савоськин с друзьями нагнали ее и преградили путь.
- Ты, психованная! Тебе место в дурке! - закривлялся подвижный, подскакивающий на месте Игорь.
Даша попыталась пройти сквозь группу ребят, но ей не дали этого сделать.
- Отстаньте! Дайте пройти! - воскликнула Даша жалобно.
- Отста-аньте! - передразнил Игорь. - Плакса и истеричка. Я вот маме все расскажу! И покажу, как ты меня исцарапала. Она завтра в школу придет, а еще в милицию заявит, и тебя посадят!
Дашины круглые от ужаса глазенки уже были на мокром месте.
- Не надо.
- У тебя мамка все равно пьяница! - потешался он. - Она и не захочет тебя из тюрьмы вытаскивать.
Даша крепко сжала зубы при упоминании матери, чтобы не зареветь в голос "перед лицом врага".
- Ее саму надо посадить! - смеялись мальчишки.
Ну зачем, зачем она приходила на родительское собрание в прошлом году?! Один-единственный раз Надежда явилась в школу, так сказать, выполняя свой родительский долг, но с тех пор насмешки и издевательства никогда не обходят маленькую Дашу стороной. Еще бы! Надина нетвердая походка и бросавшаяся в глаза одутловатость лица хронической алкоголички, бланш под глазом и неухоженная одежда так громко кричали о ее жизненных приоритетах и узком круге интересов, что даже ученики первого класса безошибочно признали в ней не просыхающую пьянчужку.
Поначалу общавшиеся с Дашей девочки разом стали шарахаться в сторону. Она вдруг вмиг стала "замарашкой", "бомжихой", "побирушкой"...
- Что вам надо?! - взвизгнула Даша, утирая глаза и щеки.
- Да ладно, не ной! - вполне миролюбиво произнес Игорь. - Мы тебе помочь хотели. Вот, держи, возле школьного забора нашли, - и он протянул ей бутылку из-под пива из зеленого стекла.
Даша всхлипнула еще горше, снова заплакала и, растолкав мальчишек локтями, побежала вперед по тротуару.
- Дашка-какашка! Дашка-какашка! - донесся ей вслед нестройный насмешливый хор, и ей вдогонку полетела бутылка.
Она припустила побыстрее и бежала, бежала, до самого подъезда своего дома, вверх по лестнице, до двери квартиры, и, поспешно отперев ее ключом, захлопнула створку, уткнувшись в нее лицом и давая волю громким рыданиям, искренним и по-детски правдивым и чистым.
Сквозь плач она услышала приглушенные звуки из комнаты Надежды. Даша утерла глаза тыльной стороной ладони и пошла в том направлении. В груди появилась необъяснимая необходимость увидеть маму. Может, раз уж она не в отключке, так хоть - ну хоть раз в жизни! - выслушает дочь, даст выговориться, пожаловаться, а потом утешит и убедит ласковым словом, что все хорошо, есть выход, есть способ изменить отношение детей, завести друзей...
Ведь какая б ни была, а ближе и роднее мамы никого у Даши нет...
Со все еще не просохшими после слез щеками, девочка открыла легкую дверь в комнату матери, ожидая увидеть ее, судя по звукам в полувменяемом состоянии, а может, ей было плохо и ее тошнило... но шокированная зрелищем Даша на мгновение замерла в дверях. И было от чего: не каждый взрослый человек сумел бы сдержать отвращение, - что уж тут говорить о ребенке, который увидел собственную маму, без сомнения, пьяную, в грязных лапах таких же, как она - бомжеватого вида - двух мужиков, обладателей неделями немытых тел, неделями нечесаных сальных волос, зловонного перегара и неполных рядов нечищеных зубов. Трое переплетенных и неуклюжих полуголых тел представляли собой до того гадкое, омерзительное зрелище, что Даша ощутила подкатившую к горлу тошноту.
Не смотря на то, что на самом деле она простояла на пороге всего одну секунду и моментально захлопнула дверь, перед глазами по-прежнему двигались безобразные кадры. Ноги и руки у нее стали ватными, и она, с трудом перебирая конечностями, пошатываясь, поплелась обратно по коридору, но, пройдя несколько шагов, споткнулась и шлепнулась на четвереньки, подкошенная рвотными позывами. Но в силу того, что ее желудок был вот уже полсуток как пуст, Даша лишь выплюнула желудочный сок.
Девочка вскочила на ноги, подхватила у входной двери свой портфель и стремглав выскочила прочь из квартиры, не слишком четко различая, куда она ставит ноги. В глазах было серо, и мутило, казалось, саму голову. Ей никак не удавалось избавиться от ужасной сцены, все еще встававшей перед глазами; противных звуков, все еще эхом трепещущих в ушах, и жуткого, кислого, сладкого и горького одновременно запаха, не желавшего выветриваться из носа.