Армстронг прошел назад в гостиную. А Там шаркала за ним. Дышал он ровно, и сердце успокаивалось. Все это заняло считаные секунды, тем временем Смит вынул документы и мило проговорил:
– Извините, что потревожили, мадам, но у нас ордер на обыск.
– Што?
– Переводи, У, – приказал Смит, и юный констебль повторил сказанное, начав, как было условлено, играть роль переводчика при двух тупых полицейских-гуйлао, не говорящих по-кантонски.
У женщины отвисла челюсть.
– Обыск! – взвизгнула она. – Какой обыск? Мы люди законопослушные. Мой муж – правительственный служащий. У него есть важные друзья. А если вы ищете место, где обучают азартным играм, то мы здесь ни при чем. Это на четвертом этаже, в заднем углу. И мы ничего не знаем о вонючих шлюхах из шестнадцатой, что устроили там целое заведение и вкалывают день и ночь, а из-за них мы, циви…
– Довольно! – резко оборвал ее У. – Мы из полиции, и у нас важные дела. Эти господа из полиции – очень важные люди! Ты жена мусорщика Чжуна?
– Да, – угрюмо подтвердила она. – Что вам от нас нужно? Мы не сделали ниче…
– Хватит! – рявкнул по-английски Армстронг с нарочитой надменностью. – Это А Там?
– Эй, ты! Ты А Там?
– А, я? Што? – Старая ама нервно теребила подол фартука. У она не узнала.
– Значит, ты А Там! Ты арестована.
А Там побелела, а ее хозяйка, дама среднего возраста, выругавшись, тут же сказала:
– А, значит, они по твою душу! Ха, мы про нее и знать ничего не знаем. Несколько месяцев назад подобрали на улице, дали ей кров и зара…
– У, скажи, чтобы она заткнулась!
Тот перевел, не выбирая выражений. Мусорщица повиновалась с еще более угрюмым видом.
– Эти господа хотят знать, есть ли здесь кто-нибудь еще.
– Конечно нет! Они что, слепые? Сами ведь ворвались в мою квартиру, словно душегубы какие, и сами все осмотрели, – огрызнулась хозяйка. – А я ничего не знаю и знать не хочу.
– А Там! Эти господа спрашивают, где твоя комната.
Ама пришла в себя, и у нее прорезался голос:
– Что вы от меня хотите, Досточтимый Полицейский? Я ни в чем не виновата. Живу здесь на законных основаниях, у меня бумаги с прошлого года. Я ни в чем не виновата. Я человек законопослушный и цивилизованный и работала всю жи…
– Где твоя комната?
– Там, – показала хозяйка и добавила раздражающе визгливым голосом: – Где еще может быть ее комната? Конечно там, рядом с кухней! Совсем у этих заморских дьяволов соображения нету! Где еще могут жить слуги? А ты, тварь старая! Навлекать беду на честных людей! Что она такое сотворила? Если овощи воровала, я тут ни при чем!
– А ну уймись, или мы сейчас отвезем тебя в Главное управление и судья точно решит, что тебя нужно держать под арестом! Уймись!
Мусорщица начала было ругаться, но прикусила язык.
– Ну так и что… – проговорил Армстронг.
Тут он заметил, что в комнату заглядывают с площадки несколько любопытных китайцев. Суперинтендент тоже уставился на них, а потом вдруг сделал шаг в их сторону. Зевак как ветром сдуло. Он закрыл дверь, скрывая удовольствие.
– Теперь спроси у обеих, что им известно про Вервольфов.
Хозяйка уставилась на У, разинув рот. А Там посерела еще больше.
– Кому, мне? Про Вервольфов? Ничего! Почему я должна что-то знать об этих паршивых похитителях? Какое они имеют ко мне отношение? Ничего, абсолютно ничего!
– А тебе, А Там?
– Мне? Абсолютно ничего, – проворчала старуха. – Я уважаемая ама, выполняю свою работу, и больше ничего!
У перевел их ответы. Армстронг и Смит отметили, что переводит он аккуратно, быстро и без труда. И тот и другой хранили спокойствие, продолжая игру, которую им неоднократно приходилось вести раньше.
– Скажи, пусть рассказывает все как есть, и побыстрее, – сердито глянул на старуху Армстронг.
Он, как и Смит, не испытывал к А Там никакой неприязни. Просто им хотелось узнать правду и выяснить, кто скрывается за кличкой Вервольфы. Чем быстрее этих негодяев вздернут за убийство, тем лучше. Законопослушные граждане, в том числе и они сами, смогут наконец заниматься своими делами, зарабатывать деньги и весело проводить время – ходить на скачки или развлекаться с девочками. «Да, – думал Армстронг, – жаль старуху. Двадцать долларов против сломанной шляпной булавки, что эта мегера, госпожа мусорщица, не знает ничего. Но А Там знает больше, чем когда-нибудь нам расскажет».
– Мне нужна правда. Скажи ей! – распорядился он.
– Правда? Какая правда, Досточтимый Господин? Я старая женщина, и кем мне быть, кроме как…
Армстронг театрально поднял руку.
– Довольно! – Это был еще один заранее согласованный сигнал.
Очкарик У тут же перешел на нинтокский диалект, который, как ему было известно, кроме него с А Там, не понимал никто:
– Старшая Сестра, мой тебе добрый совет: говори быстро и ничего не скрывай. Мы уже все знаем!
А Там уставилась на него, разинув рот и обнаружив два последних кривых зуба.
– Что, Младший Брат? – пролепетала она, застигнутая врасплох, на том же диалекте. – Что ты хочешь от меня?
– Правду! Я все про тебя знаю!
Она всматривалась в него, но не могла признать.
– Какую правду? Я и знать-то тебя не знаю!
– Неужто не помнишь меня? На рынке, ты еще курицу помогла мне купить. Потом мы с тобой чай пили. Вчера дело было. Припоминаешь? Ты говорила о Вервольфах, что они обещали тебе большое вознаграждение…
Все трое заметили промелькнувшую в глазах старухи искру понимания.
– Вервольфы? – запричитала она. – Да быть такого не может! Это был кто-то другой! Напраслину на меня возводишь. Скажи Благородным Господам! Я в глаза не видела…
– А ну уймись, ведьма старая! – резко оборвал ее У и обругал, не стесняясь в выражениях. – Ты работала на У Тинтопа. Твою хозяйку звали Фан-лин. Она умерла три года назад. У них была аптека на перекрестке! Я прекрасно знаю это место!
– Неправда… неправда…
– Она говорит, что все это неправда, сэр.
– Прекрасно. Скажи, что мы отвезем ее в участок. Там она заговорит.
А Там затряслась.
– Пытать? Станете пытать старую женщину? О-хо-хо…
– Когда должен снова прийти этот Вервольф? Сегодня днем?
– О-хо-хо… Не знаю я… Он сказал, что еще встретится со мной, но так и не пришел, ворюга проклятый. Я ему еще пять долларов одолжила, чтобы он мог добраться до дома и…
– Где он живет?
– А? Кто? Ох, он… он сказал, что приходится родней какому-то… Я не помню. Вроде он упоминал Норт-Пойнт… Не помню ничего…
Армстронг терпеливо задавал вопросы, но вскоре стало ясно: старуха мало что знает, хотя она уходила от ответа и врала все затейливей.
– Мы заберем ее в любом случае, – объявил Армстронг.
Смит кивнул:
– Ты справишься, пока я пришлю пару ребят? Думаю, мне на самом деле пора возвращаться.
– Конечно. Спасибо.
Смит ушел. Армстронг велел У скомандовать обеим женщинам, чтобы сидели тихо, пока он проводит обыск. Те, перепуганные, повиновались. Он вышел на кухню и закрыл за собой дверь. А Там тут же дернула себя за длинную жидкую косичку.
– Младший Брат, – зашептала она, зная, что хозяйка не понимает нинтокского диалекта, – я ни в чем не виновна. Только встретила этого молодого черта, как вот тебя. Я ничего дурного не совершила. Односельчане должны держаться вместе, хейя? Такому симпатичному парню, как ты, нужны деньги – на девочек или на жену. Ты женат, Досточтимый Младший Брат?
– Нет, Старшая Сестра, – вежливо ответил У, стараясь разговорить ее, как ему было приказано.
Армстронг стоял в дверном проеме крохотной комнатушки А Там и в миллионный раз задавался вопросом, почему китайцы так плохо обращаются со слугами, почему те должны работать в таких нищенских, жутких условиях, верно служить всю жизнь взамен на жалкие подачки, не удостаиваясь в награду ни уважения, ни любви.
Он вспомнил, как задал этот вопрос своему наставнику. Старый полицейский сказал тогда: «Не знаю, парнишка. Думаю, это из-за того, что слуги становятся частью семьи. Обычно они нанимаются на всю жизнь. Их собственная семья становится частью хозяйской семьи. Слуга делается своим, и ха́очу – преимуществ – в таком порядке вещей немало. Само собой разумеется, что слуги имеют определенный процент со всех денег, выделяемых на ведение хозяйства, со всех продуктов, всех напитков, всего, что требуется для уборки, и прочего. Неважно, у богатых они работают или у бедных. И конечно, все это происходит с полного ведома и одобрения хозяев, если не выбивается за привычные пределы. Иначе кто возьмется работать за такую мизерную плату, не имея возможности приварить на стороне?»
«Может, это и есть ответ на мой вопрос, – думал Армстронг. – Действительно, прежде чем взяться за работу, каждый китаец очень тщательно взвешивает все хаочу, и то, во что эти хаочу выливаются, всегда определяет решение».
В комнатушке стояла вонь, и он старался зажимать нос, чтобы не чувствовать ее. Из вентиляционной отдушины разлетались капли дождя, который хлестал по-прежнему. Вся стена была покрыта плесенью и потеками от тысячи других ливней. Армстронг продолжал искать методично и тщательно, на это были нацелены все его чувства. Что-то спрятать в каморке было почти что негде. Кровать и постельное белье относительно чистые, хотя в углах спального места множество клопов. Под кроватью ничего, кроме вонючего ночного горшка с отбитыми краями и пустого чемодана. В нескольких старых кошелках и хозяйственной сумке – ничего. В ящиках комода немного одежды, дешевые украшения, нефритовый браслет сомнительного качества. Под одеждой спрятана вышитая дамская сумочка, довольно изысканная. В ней несколько старых писем. Вырезка из газеты. И две фотографии.
И тут сердце замерло.
Через секунду Армстронг прошел в кухню, где света было побольше, и снова стал всматриваться в фотографии: нет, он не ошибся. Суперинтендент читал вырезку из газеты, а голова его шла кругом. На вырезке и на одной из фотографий были проставлены даты.
А Там сидела на табурете посреди просторной звукоизолированной комнаты в разбитом на ячейки подвале Главного управления полиции. Ярко освещенная комната была сплошь белой: белые стены и потолок, белый пол и одностворчатая белая дверь заподлицо, почти незаметная на фоне стены. Даже табурет был белого цвета. Она сидела в комнате одна, окаменев от страха, и говорила теперь более охотно.
– Что тебе известно о варваре на заднем плане этой фотографии? – донесся из скрытого динамика ровный металлический голос У, изъяснявшегося на нинтоке.
– Я уже говорила и говорила, и нету… Я не знаю, Господин, – хныкала она. – Я хочу домой… Я уже говорила, что толком этого заморского дьявола и не видела… Насколько я знаю, он только в тот раз и приезжал к нам, Господин. Я не помню, это было так давно. О, можно я пойду… Я уже рассказала вам все, все…
Армстронг наблюдал за ней через установленное под углом зеркало из погруженной в полумрак комнаты наблюдателей. У сидел рядом. Лица у обоих были напряженные и взволнованные. Хотя кондиционер работал исправно, навевая приятную прохладу, на лбу У выступили капли пота. Бесшумно крутились бобины магнитофона. За их спинами были размещены микрофоны и комплект электронного оборудования.
– Думаю, она сказала все, что нам нужно, – проговорил Армстронг, которому было жаль старуху.
– Да, сэр. – У старался не выдать нервозности. Впервые в жизни он присутствовал при допросе в Эс-ай. Очкарик испытывал страх и возбуждение, болела голова.
– Спроси еще раз, откуда у нее эта сумочка.
У выполнил приказание. Голос его звучал спокойно и повелительно.
– Но я же рассказывала про это. И не один раз, – скулила старуха. – Пожалуйста, можно я по…
– Скажи еще раз, и тогда можешь идти.
– Хорошо… хорошо… я скажу еще раз… Это была сумочка моей хозяйки. Она подарила мне ее, когда умирала. Она подарила ее мне, клянусь, и…
– Последний раз ты сказала, что она подарила ее тебе за день до смерти. Так что же правда?
А Там в волнении вертела в руках свою похожую на крысиный хвост косичку.
– Я… я не помню, Господин. Она была у нее… Это было, когда она умерла… Я не помню. – Рот старухи раскрывался, но никаких звуков из него не вылетало, и тут она выпалила в раздражении: – Я взяла ее и спрятала после того, как она умерла, и там были эти старые фотографии… У меня нет фотографии моей хозяйки, так что я взяла их тоже. И еще там был один серебряный таэль. Его мне хватило, чтобы оплатить часть пути в Гонконг во время голода. Я взяла все это, потому что никто из ее гнусных детей и остальных членов семьи, которые ненавидели ее и ненавидели меня, не дал бы мне ничего. Так что я взяла сумочку, когда никого не было… Она подарила мне ее перед смертью, и я ее просто спрятала. Она моя, хозяйка подарила ее мне…
Они слушали, старуха не умолкала, и они давали ей выговориться. Часы на стене показывали 13:45. Допрос продолжался уже полчаса.
– Пока хватит, У. Через три часа допросим ее снова на всякий случай, но думаю, что она рассказала нам все. – Суперинтендент устало поднял трубку и набрал номер. – Армстронг. Можете отвести ее обратно в камеру, – сказал он в трубку. – Проследите, чтобы ей было комфортно, чтобы о ней позаботились, и пусть ее осмотрит доктор. – В Эс-ай было принято осматривать задержанных до и после каждого допроса. Доктор сказал, что у А Там сердце и давление двадцатилетней.
Через какое-то время белая, почти невидимая дверь открылась и одетая в форму сотрудница Эс-ай доброжелательно позвала А Там. Та, ковыляя, вышла. Армстронг приглушил свет и переключил магнитофон на перемотку. У вытер лоб.
– Ты сработал очень хорошо, У. Схватываешь на лету.
– Благодарю вас, сэр.
Магнитофон перематывал пленку со все нарастающим визгом. Армстронг, который так и не оправился от потрясения, молча смотрел на него. Звук прекратился, и здоровяк вынул бобину.
– Мы всегда отмечаем дату, точное время и точную продолжительность допроса и присваиваем каждому подозреваемому отдельный код. Для надежности и секретности. – Он справился в книге, пометил номер на пленке, а потом стал заполнять бланк. – Проверяем при помощи этого бланка. Мы подписываем его, как проводившие допрос, и ставим вот здесь код А Там – V-11-3. Этот код совершенно секретный и хранится в сейфе. – Взгляд Армстронга стал очень жестким, У еле выдержал его. – Повторяю: тебе лучше запомнить, что в закрытый рот мухи не залетают и что все, в чем тебе сегодня пришлось участвовать, совершенно секретно.
– Да, сэр. Да, вы можете положиться на меня, сэр.
– Тебе также лучше запомнить, что правила для Эс-ай устанавливает только сама Эс-ай, губернатор и министр в Лондоне. И все. Старые добрые английские законы, честная игра, полицейские уставы, хабеас корпус, открытое разбирательство и обжалование приговора к особому подразделению или Эс-ай неприменимы. Эс-ай не передает дел в суд, ее действия не подлежат обжалованию, она просто отдает приказ о депортации в КНР или на Тайвань – не знаю, что хуже. Понятно?
– Да, сэр. Я хочу стать частью Эс-ай, сэр, так что вы можете мне верить. Я не из тех, кто утоляет жажду ядом, – заверил У. От переполнявшей душу надежды у него даже голова кружилась.
– Хорошо. Ближайшие несколько дней ты будешь находиться здесь, в Главном управлении.
У разинул рот:
– Но, сэр, мой… Есть, сэр.
Армстронг вышел первым, выпустил Очкарика и закрыл за ним дверь. Ключ и бланк он передал агенту Эс-ай, дежурившему за столом.
– Пленку я пока оставил у себя. Вот расписка.
– Есть, сэр.
– Вы не позаботитесь о констебле У? Он погостит у нас пару дней. Начните собирать его данные – он был очень и очень полезен. Я буду рекомендовать его в Эс-ай.
– Есть, сэр.
Поднявшись в лифте на свой этаж, Армстронг ощутил во рту тошнотворный кисло-сладкий привкус дурного предчувствия. Допросы в Эс-ай были для него просто проклятием. Он терпеть их не мог, хотя проводил их быстро и с неизменным успехом. Ему больше нравилось старомодное состязание умов, требующее терпения, а не всех этих новомодных психологических приемов.
– Это все чертовски опасно, вот что я вам скажу, – бормотал он себе под нос, шагая по коридору.
Он вдыхал еле ощутимый затхлый запах Главного управления, ненавидя Кросса, и Эс-ай, и все, что за этим стоит, ненавидя сведения, до которых докопался. Дверь его кабинета была открыта.
– О, привет, Брайан, – пробурчал он, закрывая за собой дверь.
Брайан Квок сидел, положив ноги на стол, и лениво листал утренние коммунистические газеты на китайском языке. По окну за его спиной бежали струйки дождя.