Альберт Вениаминович вспоминает случай, происшедший с ним в самом начале работы экспертом.
Был знойный летний вечер. Давыдов с женой собирались в театр, а тут оперативная машина. В Новодевичье совершено убийство, надо ехать.
— Начальник райотдела Павлов и следователь Шуватов, с нетерпением нас поджидавшие, сразу повезли к селу Подвалье, где был обнаружен труп. После осмотра появилась первая рабочая версия: убийство с целью ограбления. На это указывали вывернутые карманы погибшего, пустая авоська рядом… Но судмедэксперт возразил: характер раны больше указывает на дорожно-транспортное происшествие. Эта версия показалась мне более вероятной. Стал прикидывать: какой машиной и какой ее частью можно сделать такой удар? Решил: если к переднему левому углу кузова «ЗИЛа» приставить человека, то на виске его при ударе отпечатается точно такой же уголок, как у убитого. Начали осматривать машины в ближайших колхозах. У одной из них уголок кузова был тщательно вымыт. Вызвали водителя. Тот признался сразу. Оказалось, что потерпевший попытался зацепиться за кабину проходящего мимо самосвала. Когда шофер притормозил, было уже поздно. Испугавшись, он перенес убитого с дороги в поле…
Криминалисты давно установили, что совершить преступление, не оставив следов, нельзя. Каким бы хитрым и опытным ни был преступник, как бы он ни изощрялся, заметая следы, они непременно остаются. Особенно часто при осмотре мест происшествия следователи и эксперты обнаруживают следы пальцев рук, как было и в случае убийства на улице Ленинской.
— Там все было несложно. Преступника с помощью наших данных задержали на следующий же день после звонка в дежурную часть… А это значит, с помощью оперативного дежурного.
Два солдата незримого фронта. Двое из многих, кто днем и ночью охраняет нашу жизнь, покой, строго стоит на страже социалистической собственности. При всей несхожести их внешности, характеров, Сарычева и Давыдова объединяет одно замечательное качество — чувство ответственности за судьбу людей. Оно рождает и любовь к своему нелегкому труду, и стремление к знаниям, и творчество. Да, творчество! Потому что оперативный дежурный и криминалист прежде всего имеют дело с человеком. Помочь ему найти правильную дорогу в жизни или защитить его от посягательств, строго наказать или переубедить, перевоспитать, — что может быть благороднее, но и труднее, сложнее! Однако Валентин Петрович и Альберт Вениаминович с честью справляются со своими нелегкими обязанностями, считая их главным делом жизни.
Эдуард Кондратов
ЗНАК НА СТЕКЛЕ
Документальная повесть
1
Когда в окне замелькали пролеты моста через Волгу, Вадим почувствовал, как под ложечкой кольнуло… нет, даже не кольнуло, а остро защемило. Будто голод проснулся, да только есть Вадим не хотел, всего час как из ресторана. Ему не хотелось признаваться себе, но он знал, что щемящее, такое неприятное ощущение — не что иное, как поднимающийся из глубин подсознания страх. Вместе с соседями по купе он стоял у окна, что-то поддакивал мальчишке, считавшему пролеты, цокал языком — какая, мол, широкая она, наша Волга, — но все это проделывал не он, не Вадим Сорокин, а автомат в его обличье. Настоящий Сорокин кожей чувствовал каждый десяток метров, на который уменьшался путь до Куйбышева, и корчился от страха.
Но вот мост отгрохотал, соседи отвалились от окна, и с ними Вадим.
— Завидую вам, такую большую воду под боком имеете, — со вздохом, но весело, словно радуясь за Вадима, сказал Усман, собирая вокруг глаз пучочки морщинок. — Твой Куйбышев тоже на Волге стоит, да?
— Чего? — встрепенулся Вадим. — Ну да, на Волге…
Чтобы не разговаривать — сейчас это было непереносимо, — он вышел из купе и, заметив, что смуглолицый сосед тоже поднимается с места, направился через весь вагон в дальний тамбур. Дернул ворот, медные кнопки податливо распахнули батник почти до пояса. По груди, застревая в курчавой поросли, сбегали капли пота.
Никогда он не считал себя трусом. Никогда. Конечно, страшновато бывало не раз. Мало ли, вон и Герои Советского Союза на встречах признаются, как страшно бывало в бою. Но то — в бою! Почему же он не боялся — вернее, почти не боялся, — когда ночь напролет мчался в тумане на машине, превышая скорость, хотя знал, какой это риск — попасться автоинспектору или влипнуть пусть даже в ничтожную дорожную неприятность. За рулем он чувствовал себя лихим и бесстрашным, в общем, удальцом, каких мало, а сейчас, стоило проехать знакомый мост — и он раскис и чуть ли не готов идти с повинной. Странное существо человек, думал Вадим. Дикого зверя выручает инстинкт, оберегая от опасности, он ему и компас, и карта, и локатор. А чего стоит наше предчувствие? Тысячи раз мы внутренне сжимаемся, потому что ощущаем неясно приближение беды, но лишь в одном случае из ста предчувствие оправдывается, и именно эти исключения мы помним, о них с благоговением рассказываем знакомым. Наши повседневные мелкие страхи: не опоздать бы на автобус, не забыть бы документы, не наболтать бы по пьяному делу лишнее и прочие, и прочие — все они, как правило, едва возникнув, гаснут, не оправдываются, пора бы и привыкнуть. Не получается… То ли дело Курок — тот фаталист, он уверен, что ему не суждено помереть своей смертью, а коли так — чего ж трястись? У Курка не бывает ни предчувствий, ни суеверий, ни предубеждений. Опасность он осознает лишь когда она есть налицо.
Вадим курил сигарету за сигаретой. Тянулись они плохо, табак отсырел, да и вообще ростовская «Наша марка» не нравилась ему, но других не было. Он простоял в тамбуре больше часа, пока проводница не обругала его за окурки и пепел и не прогнала в вагон. «Надо собираться», — подумал он.
Соседи смотрели в окно, а когда он вошел, с благожелательным интересом оглядели: долго не был, не из ресторана ли?
— Сдам-ка постель пока, — сказал Вадим. — Скоро я дома.
— Хорошо, — закивала Фатьма. — Мама ждет, да?
— Ждет, — кивнул Вадим. — Все жданки поела.
Собираться, собственно, было просто: сдать постель, бросить в «дипломат» журнал да электробритву. Непроизвольно он растягивал процедуру: аккуратно сворачивал наволочки, простыни… Вадим сам не знал, чего больше хочет: чтобы время скорей пролетело или чтоб вокзал Куйбышева не показывался как можно дольше.
Отнеся постель и взяв у проводницы билет, он все-таки снова выскочил в тамбур и выкурил две сигареты. После Новокуйбышевска прошел в купе и распрощался с соседями.
— Успеха тебе в работе, — пожелал Усман, обеими ладонями пожимая руку Вадиму. — Чтобы люди всегда тебе спасибо говорили…
«Мне они скажут», — усмехнулся про себя Вадим.
— Папа, смотри, опять Волга! — крикнул мальчик.
— Это не Волга, это речка Самара, — сказал Вадим. — Ну, еще раз: счастливо вам доехать!
Лица Фатьмы и Усмана расплылись, глаза стали щелками. Сейчас Вадиму даже жаль было расставаться с добродушными и бесхитростными попутчиками. С ними было легко, в поезде он отдыхал. До самого моста.
— Береги нервишки, мамаша, — кинул он на прощанье проводнице. — Пригодятся еще… На других куряк…
И сразу вспомнился Курок, и опять защемило под ложечкой. На перрон Сорокин сошел, едва сдерживаясь, чтобы не озираться. Этого ему не хватало! Он старался взять себя в руки, однако ощущение, что его на вокзале ждут, не проходило. Да ведь не могут ждать! Чушь!
Вадим вышел через туннель на привокзальную площадь. На стоянке такси изогнулся хвост: видно, московский опоздал на несколько часов и пришел только что. Дело шло к пяти, жара спала. Но тащиться троллейбусом в микрорайон не хотелось. Конечно, можно было бы пешком дойти до своего дома, умыться, переодеться и потом уже отправиться к Шефу. Взять, такси или левака на Самарской — пара пустяков. Но инструкция была жесткой: посылку отвозить немедленно. Нарушать ее было нельзя: о тебе забудут. Или того хуже: не забудут. А иметь дело с Курком, помнящим о тебе, не приведи бог.
Вадим сунул в рот сигарету, вытащил из кармана тугих джинсов зажигалку, закурил. Нет, решил он, на привокзальной площади такси не возьмешь. Надо идти к автовокзалу…
Стараясь не слишком размахивать «дипломатом», где лежала посылка, он пошел в сторону универмага «Самара». Вскоре ему перестало чудиться, что за ним следят, и вагонные страхи уже казались смешными. Чем дальше он уходил от вокзала, тем легче становилось на душе. Он сумел-таки отогнать мысли, связанные с Курком, Шефом, поездкой в Ростов, и с удовольствием думал о том, как сегодня вечером заглянет к Валентине. И пусть она хмурится, пусть говорит, чтоб позлить, о своем замухрыстом солдатике… Все равно никуда Валюхе от судьбы не деться — Вадим Сорокин не из тех, кто останавливается на полпути. Он ее любит — это и важно. А что она… Ничего, полюбит и она…
Такси он поймал, не дойдя квартала до автовокзала. Плюхнувшись на заднее сиденье, сказал адрес и откинулся на продавленную спинку. Полузакрыв глаза, Вадим не шевельнулся почти до самого места. Когда машина свернула на Стара-Загору, он повернул голову, присматриваясь к телефонным будкам: знал, что из десяти автоматов в городе работают от силы три-четыре. Заметил двух девушек в кабинке.
— Здесь!
Щедро расплатился — таксист даже присвистнул, однако не поблагодарил: видать, пассажир показался ему дешевым пижоном.
— Девочки, ваши две копейки кончились! — Вадим постучал монеткой по будке. Оттуда послышалось хихиканье, фырканье, и через несколько секунд, смерив красивого загорелого парня взглядом, девицы прощелкали каблучками мимо него. Он вошел в будку, набрал номер. Длинные гудки — необычно громкие — доносились из трубки. Он терпеливо ждал. И не зря: в трубке послышался шорох и затем голос:
— Слушаю.
— Шеф? Это я, Вадим. Приехал. Все олл райт.
— Хорошо. Где ты сейчас? У «Шипки»?
— Кварталом дальше. К вам можно?
— Жду. Ты прямо с поезда? Или домой заходил?
— Что вы, Шеф! Я договор помню.
— Прекрасно. Жду.
Вадим повесил трубку, подхватил «дипломат». Слава богу, через полчаса он сбросит с себя этот груз. Удачно, что Шеф оказался дома.
…Через десять минут он уже входил в подъезд двенадцатиэтажки. Лифт поднял его на пятый этаж. Вадим был доволен: ни в подъезде, ни в лифте никто его не видел. Ни души не было и на площадке.
Мелодично отозвался дверной звонок — словно кто-то взял аккорд на пианино. За дверью послышались шаги.
— Проходи, Вадим.
Шеф был в махровом голубом халате, темные волосы блестели то ли от бриолина, то ли просто после ванны. На смуглом лице — следы крема. Вадим Сорокин вразвалочку прошел в комнату и, не ожидая приглашения, опустился в зашипевшее под ним кожаное кресло. Он знал, что Шеф не любит здороваться и не терпит излишней болтовни и сантиментов.
— Рассказывай, — лаконично сказал он, усаживаясь напротив Вадима в такое же пухлое кресло, будто сшитое из желтых боксерских перчаток. Шикарная обстановка этой квартирки всякий раз подавляла Вадима. Черт его знает, где он добывает такое? За простые деньги не купишь, а за границу Шеф сроду не ездил. Сам говорил.
— А что рассказывать? — Сорокин устало скривил губы. — Никаких ЧП, все как по нотам. Один раз только… Хлебнуть есть у вас чего? — Он поискал глазами. — Во рту сохнет.
— Что «один раз»? — резко переспросил Шеф, не обратив никакого внимания на просьбу. — Договаривай!
— На выезде из Воронежа «крючок» остановил. Доверенность нюхал-нюхал, я уж подумал, что сыпанулись с документиком.
— Нет, все чисто, студент. — Шеф встал, подошел к бару, открыл. Разноцветные лампочки осветили батарею бутылок. — Коньячку?
— Ага. И минеральной, если есть.
— Для тебя все есть. Занимайся, я сейчас.
Проводив взглядом Шефа, вышедшего в соседнюю комнату, Сорокин налил полфужера КВВК, отхлебнул прямо из бутылки «боржоми». Хорошо! Помог бы Шеф раздобыть к свадьбе такую стенку. Арабская, кажется… Спросить?
Нет, как ни развязно он вел себя сейчас, ни задавать вопросы Шефу, ни просить его о чем-либо не стоит. Обойдемся и без арабских стенок. И без ковров. И без диковинных статуэток.
Бесшумно отворилась дверь. В руках у Шефа, мускулистых и тонких, был узкий целлофановый пакет. Вадим положил на колени «дипломат», щелкнул замками. Достал из-под бельишка точно такой же пакет, но более толстый и плотно перевязанный тесьмой.
— Проверять, надеюсь, не надо? — негромко спросил Шеф, беря со стола «посылку».
Вадим пожал плечами: как угодно, он-то не вскрывал. Шеф оглядел узлы и протянул свой пакет Сорокину.
— Ты можешь тоже не трудиться считать. Здесь, как всегда.
— Тысяча?
— Я сказал: как всегда.
Они помолчали.
— Тебе придется еще неделю подежурить.
— Почему же мне? А Курок? — сердито вздернул подбородок Вадим.
— Ну, значит, надо тебе. Пей, сегодня ты свободен.
— Хоть за сегодня спасибо, — буркнул Вадим, наливая еще полфужера. И уже мирно: — Подежурю, раз надо. Устал я маленько.
— Да, поработал ты изрядно, — Шеф кивнул и изобразил нечто вроде улыбки. Она очень не шла к его узкому лицу, особенно к глазам, запавшим, внимательным, всегда сосредоточенным.
— Значит, все тихо, — сказал Вадим, чтобы хоть что-то еще сказать. В присутствии Шефа он чувствовал себя стесненно, потому что не представлял, о чем с ним можно говорить. Кроме дела, конечно. Но дело было уже позади.
— Нервничаешь?
— Было, — признался Вадим неожиданна для себя. — Но прошло. Так я пойду, пожалуй. — Он открыл «дипломат» и бросил в него пакет.
— Иди. Погуляй. Предупреждать тебя ни о чем не буду, сам все знаешь. Впрочем, ты у нас не загульный, тем и дорог.
Вадим поднялся, бросил взгляд на коньяк, но больше пить не стал: в голове начинало шуметь, а расклеиваться не хотелось.
— Ну, бывайте, Шеф.
— Будь здоров, студент.
Войдя в лифт и нажав кнопку, Сорокин почувствовал, что усталость вдруг удесятерилась — придавила к стене, подгибала ноги. «Все равно зайду к Валентине», — решил он.
…Через полчаса, купив в «Гастрономе» бутылку коньяку, к сожалению, трехзвездочного азербайджанского — другого не было — он входил во двор недавно покрашенного, а потому красивого с фасада, но совсем ветхого изнутри каменного дома на Некрасовской улице. Поднявшись на второй этаж по лестнице, пропахшей кошками, щами и лежалым тряпьем, Вадим позвонил в квартиру номер четыре. От волнения он нажал на кнопку три раза, хотя против фамилии Валентины было ясно написано: «2 зв.». Теперь выйдет соседка. Но перезванивать было поздно, пес с ней!
Щелкнул замок, приоткрылась дверь — на длину цепочки.
— Кто там?
Вот это да! Валентина! Наверное, была в коридоре.
— Валюта, это Дима. Открой!
— Пьяный? — сурово спросила девушка, приглядываясь через щель.
— Ей-ей, самую капельку… Сухого. Я, понимаешь…
— Уходи!
— Да я на минутку, честное слово.
— Убирайся к черту! — со злостью, хоть и тихо, произнесла Валя и потянула дверь. Но Вадим не пускал.
— Я тебе одну штуку хочу подарить…
— Уходи, говорю! Иначе никогда на порог…
— Валечка, вы с кем это? Кажется, ко мне? — послышался из глубины коридора гундосый голос пенсионерки Софьи Михайловны, с которой у Вадима были давние счеты.
— Да нет, ошиблись квартирой, — отозвалась Валя и захлопнула дверь.
— Валя!!! — крикнул в отчаянии.
Он услышал, как она отошла от двери, и протянул было руку, чтобы звонить снова и снова, но внизу хлопнула дверь. Вадим сразу отрезвел.
«Со мной деньги, — сказал он себе. — Только без шума, брат».
Со злостью плюнув на дверь, он скатился с лестницы мимо боязливо прижавшейся к перилам женщины и выскочил на улицу. Начинало смеркаться. Домой идти не хотелось, но и шляться с тысячей по городу было неосторожно. А бутылка коньяка в «дипломате»? Ее надо было непременно выпить. С кем?!
«Вот она, жизнь моя проклятая, разнесчастная, — подумал он с горечью. — И выпить стало не с кем, и открыться некому».