В естественных науках исследователь, как правило, располагает готовой теорией объекта. Определяя, какое явление он будет исследовать, ученый получает теорию из набора концептуальных моделей своей дисциплины. Обычно эти модели относятся к разным областям, не пересекаясь друг с другом, и нет необходимости сравнивать теории между собой, чтобы выбрать, какую из них использовать для эмпирического исследования.
Для такого состояния Т. Кун ввел термин «нормальная наука» [Кун, 2003, с. 75]: ученые решают «головоломки» в своих областях, но не думают о том, чтобы изменить теоретическую модель. Последние конкурируют лишь в ситуации смены парадигм. Парадигма – не просто теория, она включает в себя и теоретические основания, и способ исследования объекта, и определение того, что следует, а что не следует исследовать. Несмотря на различные трактовки и критику идей Т. Куна, его подход может в самом общем виде характеризовать отличие естественных наук от социальных.
Для социальных наук характерно состояние, близкое к тому, которое П. Фейерабенд назвал «пролиферацией теорий» [1986, с. 166]. (В терминологии Т. Куна это мультипарадигмальность.) Есть множество теорий, пригодных для разрешения конкретной научной проблемы, поэтому исследователь вынужден выбирать между ними. И перед тем, как сделать выбор, ученый с необходимостью сравнивает эти теории. При этом сравнение и его результат – выбор теории – не являются научными, поскольку социолог осуществляет их до опыта, до изучения объекта, они предшествуют научному исследованию. Плодотворность теории может подтвердить только исследовательская практика. И, как подчеркивал П. Фейерабенд, мы не можем быть уверены в том, что теория, которая «не работает» сегодня, не станет успешной завтра.
Чем определяется выбор исследователя? Разумеется, на него могут повлиять прошлый опыт, авторитеты, давление научного окружения, конъюнктура, ограниченный доступ к источникам информации. Не нужно недооценивать эти факторы. Однако не они определяют специфику социальных наук. Специфика объекта социальных наук, как утверждал М. Вебер, предполагает заинтересованность, или, иными словами, наличие у исследователя ценностных ориентаций [1990, с. 373].
Следует особо отметить, что теоретические предпосылки исследуемых явлений могут быть принципиально различными. И не всегда можно доказать правоту той или иной позиции, особенно потому, что всякие точки зрения базируются на том, что ученые считают ценным (при рассмотрении современных дискуссий в сравнительной социологии необходимо обратить внимание на это обстоятельство).
Таким образом, теория – необходимое условие научного исследования. Но в науке теория важна и ценна потому, что помогает анализировать эмпирические явления. В эмпирическом исследовании ученый сравнивает изучаемое им явление с теоретической моделью. Кроме того, сама модель задает границы того, что считается явлением.
Можно привести пример. На столе лежит карандаш. Как бы его охарактеризовали представители разных наук? Физик увидел бы физическое тело определенной массы, оказывающее давление на поверхность стола (если карандаш сделать из чего-то очень тяжелого, то поверхность не выдержит и проломится), или задумался бы об атомах, из которых оно состоит. Почему эти атомы стабильны, а те, которые образуются при ядерном взрыве, – нет? Химик обратил бы внимание на состав карандаша: оправа и графит (углерод)? Алмаз – тоже углерод, но им нельзя писать, как графитом. Почему? Потому что у них разные кристаллические решетки. Итак, физик видит карандаш как физическое тело, а химик – как вещество.
Как же увидит карандаш представитель социальных наук? Карандаш – это средство, специально изготовленное для того, чтобы оставлять след на поверхности. Значит, может сделать вывод социальный ученый, в этой культуре оставление таких следов достаточно важно. Ее представители пишут (рисуют) не камнем по земле, а карандашом по бумаге. Социальный ученый мог бы заинтересоваться тем, какие именно следы оставляют карандашом, являются ли они знаками и образуют ли систему – язык. Это, скорее, антропологический поворот. С позиции социолога, карандаш может указывать на социальный статус того, кому он принадлежит (к примеру, карандаш художника или позолоченный карандаш в дорогом чехле), или на то, кто участвует в социальном взаимодействии (например, в школе дети кидаются карандашами: кто в кого бросает и что происходит в ответ?). Итак, социолог может увидеть в карандаше орудие письма, статусный или профессиональный маркер, «реквизит» социального взаимодействия.
Ученый как бы «накладывает» теоретическую модель на исследуемое явление и, в первую очередь, видит те стороны явления, на которые обращает его внимание модель. Основная операция построения модели – отвлечение, абстрагирование от несущественных для этой теории или дисциплины сторон. Такая модель называется абстрактной.
Но существует еще один тип теоретической модели, который играет важную роль в социальных науках (в естественных науках он тоже встречается, но не так часто). Это идеально-типическая модель, или идеальный тип. Он отличается от абстрактной модели тем, что представляет не отвлечение от несущественных свойств (точнее, не только это), а преувеличение реальной ситуации. «Идеальный тип» не призван соответствовать реальной ситуации [Weber, 1982, p. 199].
Рассмотрим пример, который приводит М. Вебер: панику на бирже. Представим, что в момент «обвала» каждый из игроков повел бы себя рационально, просчитывая доходы и расходы, стремясь минимизировать убытки. Это идеальный тип целерационального поведения. После этого сравним нашу идеально-типическую модель с тем, что происходило. Мы увидим отклонения, которые можно приписать другим мотивам, например, аффективным действиям после «обвала» рынка. Итак, мы «односторонне усилили» целерациональность игроков и построили «единый мысленный образ» биржи, на которой игроки вели бы себя подобным образом, при этом не говорим о том, что этот образ можно обнаружить эмпирически: вряд ли ни один из участников игры не поддался панике.
В примере явным образом сравнивается исследуемое явление с идеальным типом. (Когда используется абстрактная модель, это сравнение часто скрыто. Для химика описывать что-то как вещество – само собой разумеющаяся вещь). И именно отклонения от идеального типа имеют наибольшее значение. Мы видим отклонения и пытаемся их объяснить – так идеальный тип помогает наметить контуры объяснения для исследуемого явления.
Почему идеальные типы важны в социальных науках? Возможно, из-за природы исследуемых явлений – изменяющихся во времени, часто трудно классифицируемых потоков уникальных событий. Как их обобщить? Здесь и приходит на помощь идеальный тип – выдумка ученого, построенная на теоретических основаниях. (В примере с биржей это теория социального действия.) И эта выдумка не обязана соответствовать реальности полностью – более того, она обязана ей не соответствовать.
Идеально-типические модели подвергаются критике прежде всего за их субъективность. В самом деле, разные ученые, исследующие одно и то же явление, даже при ориентации на одни и те же теоретические положения могут построить разные идеальные типы этого явления (в примере с биржей: почему бы не построить идеальный тип традиционного при «обвале» рынка поведения? Как тогда объяснять отклонения? Будут ли получены те же результаты, что при модели целерационального действия?). Иными словами, возникают вопросы о воспроизводимости уже проведенного исследования. Классический же идеал научности предполагает, что при заданной теории и методах любой человек может повторить проведенное исследование, и при этом он получит те же результаты. Тем не менее, несмотря на критическое отношение к построению идеально-типических моделей в социальных науках, «идеальные типы» продолжают оставаться одним из наиболее гибких и эффективных инструментов социального анализа.
Наконец, при сравнении между эмпирическими объектами в естественных науках основным методом исследования выступает эксперимент. В социальных науках, напротив, организовать и провести эксперимент крайне затруднительно. Именно поэтому исследователи осуществляют сравнение данных «после эксперимента» – данных, созданных в «естественных» условиях, где «эксперимент» (воздействие тех или иных факторов) – это сами социально-исторические обстоятельства. Таким образом, можно говорить о сравнительных, или косвенно-экспериментальных методах в социологии. Этот вопрос был подробно рассмотрен в п. 1.1 настоящей главы.
Для социологии важно еще одно уточнение относительно сравнения эмпирических объектов. Видимо, любое эмпирическое исследование предполагает сравнение эмпирических данных между собой, часто – с применением методов Милля. Но вовсе не любое исследование явным образом фокусируется на сравнении двух и более объектов или разных состояний одного объекта, с определением основания сравнения и критериев сравнения. Именно последний тип исследований и является сравнительным исследованием (рис. 1.1).
Первой серьезной попыткой осмыслить сравнение в социологии стала монография Н. Смелзера «Сравнительные методы в социальных науках» [Smelser, 1976], в которой автор представляет базовую модель сравнительного социологического исследования. В последующих главах будет показано, что данная модель, как и позиция ученого в целом, подвергалась критике. Тем не менее представляется, что модель сравнительного исследования, разработанная Н. Смелзером, обоснована и обладает значительным эвристическим потенциалом. Именно эта модель будет служить основанием последующих рассуждений о сравнительных социологических исследованиях.
Итак, характеризуя сравнительное макросоциологическое исследование (по логике автора, данную характеристику можно распространить на любое сравнительное исследование), Н. Смелзер предлагает следующую схему ситуации исследования (рис. 1.3).
Ситуация исследования предполагает прежде всего наличие исследователя. Именно он выбирает сравниваемые объекты. В каждом из объектов исследователь стремится проверить одну и ту же причинно-следственную связь между переменными: X→Y. Чтобы проверить, существует ли она в каждом из объектов, нужно сконструировать эмпирические показатели для переменных: хА, хВ, уА, уВ для X и У соответственно. Эти показатели могут быть разными для сравниваемых объектов. (Так, исследуя уровень образования в США и России, ученый вряд ли может взять за показатель количество лет, поскольку системы образования различаются.) Важно, что сам исследователь определяет и объекты, и переменные, и показатели. Это означает, в том числе, что они доступны обсуждению и критике. Предложенная схема помогает увидеть некоторые проблемы, с которыми при сравнении отличных объектов сталкивается любой исследователь. В главе 3 их список будет расширен, а сами проблемы – обобщены. Пока рассматриваются лишь те, на которые указывает Н. Смелзер.
Рис. 1.3. Ситуация исследования, включающая отличные социальные объекты. Источник: [Smelser,1976, p. 164].
Первая проблема – сравнимость объектов. Например, можно ли сравнивать США и Ватикан на основании того, что их поместили в группу «государства»? Эти вопросы затрагивают методологические (а также теоретические) проблемы, связанные с классификацией объектов. Что и по какому основанию классифицируется как общества, государства, культуры? Можно ли разделить их на группы? Реально ли сравнивать объекты только внутри групп или и между группами?
Вторая проблема – сравнимость переменных – соответствие переменных сравниваемым объектам. Например, допустимо ли применять слово «политический» к роли и вождя африканского племени, и американского законодателя? И что понимается под «политическим»? Вопрос о переменных – это вопрос теоретического обоснования.
Третья проблема – сравнимость показателей независимой и зависимой переменных в разных объектах. Например, как можно сравнивать современный уровень преступности с показателем вековой давности, если изменились процедуры регистрации и социальное определение преступления? Это вопрос операционализации, адекватного «перевода» теории на язык эмпирической реальности.
Общий «рецепт» решения этих проблем Н. Смелзер дает в более поздней работе [Smelser, 2003]. Он утверждает, что необходимо исследовать и систематизировать социокультурные контексты – сравниваемые общества, государства, культуры. От знания контекста зависит, какие объекты полагаются сравнимыми и какие объекты выбираются, чтобы проверить связь между интересующими переменными. Н. Смелзер также предлагает использовать разные показатели для сравнения в разных контекстах. И для того чтобы грамотно сконструировать эти показатели, бесспорно, нужно знать контекст. Автор придерживается «золотой середины»: социальная реальность разнородна, она не одинакова в разных точках пространства. Тем не менее можно ее исследовать и делать обобщения. И именно сравнительные исследования способны оказать помощь в этом.
1.3. Сравнительная макросоциология и сравнительная микросоциология
В современной социальной науке понятие «сравнительная макросоциология» (comparative macrosociology) является общепринятым и иногда сопровождается уточнением: «сравнительно-историческая макросоциология» (comparative-historical macrosociology). Как уже отмечалось, Н. Смелзер рассуждал о сравнительных методах в социальных науках именно на примере макросоциологических исследований. Современная дискуссия в сравнительной социологии также инициирована учеными, которые проводят исследования на макроуровне. Так, ключевая статья Дж. Голдторпа, которая будет проанализирована подробно в главе 4, носит название «Текущие вопросы в сравнительной макросоциологии: дебаты о методологических вопросах» [Goldthorpe, 1997а].
Существует ли симметричное понятие – «сравнительная микросоциология»? На электронном ресурсе JSTOR на 70 статей и рецензий, содержащих словосочетание «comparative macrosociology», приходится всего одна статья с упоминанием «comparative microsociology». Закономерен вопрос: почему сравнительные исследования в макросоциологии относятся к особой области, тогда как выделения сравнительных микросоциологических исследований в современной литературе не происходит (хотя подобные исследования, безусловно, существуют)? В качестве варианта ответа можно рассматривать положение Н. Смелзера о том, что ученые, проводящие сравнительные исследования на макроуровне, сталкиваются с большими затруднениями при обосновании сравнимости объектов, переменных и показателей [Smelser, 1976]. Разные решения этих проблем порождают дискуссию, вокруг которой и организуется сравнительная макросоциология.
Разговор о сравнительной макро- и микросоциологии связан с таким более общим понятием, как «уровень сравнительного исследования», при работе с которым возникает ряд вопросов:
• что именно понимать под уровнем исследования;
• как разделять уровни; стоит ли выделять промежуточный мезоуровень; какие объекты сравнения выделяются на каждом из уровней;
• как эта классификация связана с возможностью сравнений во времени;
• наконец, как она соотносится с еще одной возможной классификацией – по количеству сравниваемых объектов?
Может показаться, что указанные вопросы не соотносятся друг с другом. Действительно, строгой логической связи между ними нет, зато есть связь «историческая»: все они так или иначе выходят на дискуссию о сравнительной макросоциологии. Поэтому последующее изложение будет основано прежде всего на материалах сравнительной макросоциологии.
Что следует иметь в виду под уровнем исследования? В первую очередь, необходимо уяснить, почему подобный вопрос в принципе возникает. Понятие «уровень исследования» представляется интуитивно очевидным: оно обозначает уровень, на котором располагаются объекты исследования (сравнения) – от самых «крупных», вроде государств и культур, до самых «мелких» в лице индивидов. Тем не менее здесь возникают затруднения. Очевидный пример – сравнительные исследования, вроде World Values Survey. Это исследования стран, но собранные данные относятся к индивидам. К макро- или микроуровню сравнительных исследований они относятся?