Я вошел к себе в комнату, открыл комод и нашел в ящике полдоллара. Там я держал деньги, полученные у Расти: тридцатку. Я встал к ней спиной и загородил собой ящик, чтобы она не видела, что у меня там. Достав монетку, я запер ящик на ключ и протянул ей.
Когда она брала деньги, рука у нее дрожала.
– Спасибо. Я отдам, честное слово.
– Да уж, будь добра, – сказал я. – А то мне самому еле на жизнь хватает, я не собираюсь никого кормить, и тебя в том числе.
Я вышел из комнаты, запер за собой дверь, а ключ положил в карман.
– Я буду у себя, если понадоблюсь, – сказала она. – Только спущусь в кафе выпить кофе.
– И приведи себя в порядок. Если Вилли захочет прослушать тебя сегодня вечером, нужно быть в форме. А сейчас у тебя вид хуже некуда. Ты уверена, что сможешь петь?
Она кивнула:
– Смогу, не беспокойся.
– Увидимся. Я спустился по лестнице и вышел из дома в яркий солнечный полдень.
Вилли сидел в своем кабинете. На его столе лежала куча банкнотов по двадцать долларов, и он их пересчитывал, время от времени слюнявя грязный палец.
Не отрываясь от счета, он кивнул мне, и, прислонившись к стене, я стал ждать. Кабинет у него был не очень, да и само заведение тоже. Одеваться Вилли любил ярко и броско. От его бледно-голубого фланелевого костюма и вручную раскрашенного галстука, к которому была приколота булавка с огромным фальшивым бриллиантом, у меня зарябило в глазах.
Он убрал деньги в стол, наклонился вперед и вопросительно посмотрел на меня:
– Ну, Джефф, с чем пришел? Что ты здесь делаешь?
– У меня есть одна девушка, у нее прекрасный голос, – начал я. – Ты будешь от нее в восторге. Она именно то, что ты искал.
Его круглое бледное лицо отразило скуку. Он был полный, коренастый, невысокого роста и уже начинал лысеть. У него были мелкие глазки, маленький рот и такой же мелкий ум.
– Да мне даром не нужны девицы с прекрасным голосом. Знаешь, их тут сколько? Лучше скажи, когда будешь у меня играть? Пора тебе всерьез задуматься о своей жизни, а то болтаешься без дела.
– Обо мне можешь не беспокоиться. Меня моя жизнь устраивает. А вот эта девушка будет сенсацией. И тебе это ничего не будет стоить. У нее есть внешность и совершенно потрясающий голос, поверь, твои посетители просто на уши встанут от восторга.
Вилли вытащил из кармана сигару, откусил от нее кончик и выплюнул его в угол комнаты.
– Не знал, что ты интересуешься девушками.
– Я не интересуюсь. Это совсем другое дело. У нас с ней чисто деловые отношения. Я хочу стать ее агентом. Давай я приведу ее сегодня вечером в твой клуб. Пусть она споет. А тебе это не будет стоить ни цента. Просто послушай. А потом уже поговорим.
Он пожал жирными плечами:
– Ну ладно, давай. Заранее ничего не обещаю, но если она действительно так хороша, как ты говоришь, то можно будет что-нибудь для нее найти.
– Она еще лучше.
Он раскурил сигару и выдохнул на меня дым:
– Скажи мне, Джефф, когда ты возьмешься за ум? Когда прекратишь терять впустую время? Человек с твоим образованием должен заняться в жизни чем-то более…
– Давай это опустим, – прервал я его. – У меня все нормально. Значит, до вечера.
Как только Вилли услышит ее, он тут же возьмет ее на работу, в этом я был уверен. Может удастся договориться с ним на семьдесят пять долларов в неделю. Тогда мне будут оставаться семь с половиной долларов. К тому же я не сомневался, стоит ей недели две попеть у Вилли, как о ней повсюду заговорят, тогда уже можно будет пристроить ее в какой-нибудь из шикарный клубов, куда ходят кинозвезды. И деньги потекут к нам рекой.
Идея меня совершенно захватила. Я уже видел себя знаменитостью, кинозвезды выстраивались ко мне в очередь, и я всем раздавал хорошие контракты.
После разговора с Вилли я сразу же отправился домой. Ведь Рима еще не знала, что я буду ее агентом. А я не буду знакомить их с Вилли до тех пор, пока он не подпишет со мной контракт. Не такой я дурак. Если я их сразу познакомлю, он тут же уведет ее у меня из-под носа.
Перепрыгивая через ступеньку, я сбежал к себе на третий этаж. Кэрри, единственная горничная в пансионе, снимала постельное белье. Римы в комнате не было.
Кэрри подняла голову. Она была высокой, полной женщиной, муж у нее вечно сидел без работы и сильно пил. Мы с ней отлично ладили. Пока она убиралась у меня, мы с ней болтали, рассказывая друг другу о наших бедах. У нее их было побольше, чем у меня тогда, но она никогда не унывала, всегда была бодра и жизнерадостна и часто уговаривала меня бросить мою нынешнюю жизнь и уехать домой.
– А где мисс Маршалл? – спросил я, останавливаясь в дверях.
– Она уехала полчаса назад.
– Как уехала? Совсем?
– Совсем.
Из меня словно выкачали весь воздух.
– А она не оставила мне записку? Не сказала, куда уезжает?
– Нет, ничего не оставляла.
– Кэрри, а она заплатила за комнату?
Кэрри усмехнулась, показав крупные желтые зубы. От миссис Миллард еще никто не уезжал, не заплатив. – Да.
– Сколько?
– Два доллара.
Я глубоко вздохнул. Похоже, меня прокатили на полдоллара. Значит, у нее были деньги, она просто разыграла мне сцену, как будто умирает с голоду, а я, болван, ей поверил.
Я подошел к двери, вставил ключ и хотел его повернуть, но ключ не шел. Я повернул ручку, и дверь поддалась. Комната была открыта. Я точно помнил, что запирал ее, когда уходил в клуб к Вилли Флойду. Нехорошее предчувствие обуяло меня. Я подошел к комоду. Он был открыт, ящик выдвинут. Тридцать долларов, которых мне должно было хватить еще на неделю, исчезли. Да, меня прокатили, и очень серьезно.
II
Следующая неделя прошла кое-как. Расти согласился кормить меня два раза в день, но в сигаретах отказал. Миссис Миллард также согласилась подождать с оплатой, но только после того, как я пообещал ей заплатить в следующий раз небольшую неустойку. Это были нелегкие семь дней. И все это время я часто думал о Риме. Я говорил себе, что, если когда-нибудь встречу ее, она ответит за все. Ведь теперь я мог не стать ее агентом, а это такие легкие деньги. Но уже через пару недель я забыл о ней, и потянулись, как и прежде, однообразные пустые дни.
Но как-то раз, уже через месяц после того, как она исчезла, Расти попросил меня съездить в Голливуд и забрать там неоновую вывеску, которую он заказал для бара. Он дал мне свою машину и пообещал заплатить пару долларов за услугу.
Делать мне было все равно нечего, и я согласился. Забрав вывеску и сунув ее на заднее сиденье старого «олдсмобиля», я решил прокатиться и поглазеть на разные студии.
У входа в «Парамаунт» я увидел Риму. Она о чем-то спорила с охранником. Я узнал ее сразу же по ее серебристым волосам. Она была в черных, очень плотно облегающих бедра брюках, красной рубашке и красных лодочках. Вид у нее был опять какой-то замызганный.
Я припарковал машину между «бьюиком» и «кадиллаком» и направился к ней. Когда я подходил к студии, охранник уже зашел внутрь, хлопнув дверью. Рита повернулась и пошла в мою сторону, еще не замечая меня. Только когда нас разделяло три или четыре шага, она увидела меня. Она меня узнала и вся вспыхнула. Кинув быстрый взгляд направо и налево, Рима поняла, что бежать некуда, и решила вести себя нагло.
– Привет, – сказал я. – Я тебя искал.
– Привет.
Я подошел к ней поближе, чтобы успеть ухватить ее за руку, если она надумает сбежать.
– Ты должна мне тридцать долларов, – улыбнулся я.
– Это что, шутка? – Ее кобальтово-голубые глаза метались из стороны в сторону, она старательно избегала прямого взгляда. – Какие тридцать долларов?
– Те самые, которые ты у меня украла, – сказал я. – Давай, детка, выкладывай, или мы сейчас же отправляемся в полицию, там разберутся.
– Я ничего не крала. Я должна тебе только полдоллара.
Я крепко схватил ее за худое запястье:
– Идем. Не устраивай сцену. Я все равно сильнее тебя. Пойдешь со мной в полицию, и там выяснят, кто из нас врет.
Она сделала слабую попытку вырваться, но, видимо, поняла, что это бесполезно. Пожав плечами, она двинулась со мной к «олдсмобилю». Я втолкнул ее в салон, потом сам забрался внутрь. Включил зажигание.
– Это твоя машина? – В ее вопросе был неподдельный интерес.
– Нет, детка, мне ее дали на время. Я все еще не при деньгах, так что я всерьез намерен выбить из тебя свои тридцать долларов. Как ты поживала с тех пор, как мы расстались?
Она сморщила нос и сползла на сиденье:
– Так себе. У меня нет ни цента.
– Ну что же, недолгое пребывание в тюрьме пойдет тебе на пользу. По крайней мере, там кормят три раза в день.
– Ты не посадишь меня в тюрьму.
– Нет, если отдашь мне деньги.
– Прости меня, пожалуйста. – Она кокетливо выгнула спину и положила ладонь мне на руку. – Понимаешь, мне срочно нужны были деньги. Но я отдам, честное слово, обещаю.
– Мне не нужны твои обещания, мне нужны мои деньги.
– У меня нет денег. Я их потратила.
– Дай сюда сумку.
Рима сцепила руки на потрепанной сумке:
– Нет!
Я затормозил у обочины.
– Ты слышала, что я тебе сказал? Отдай мне сумку, или мы немедленно едем в полицию.
Она сверкнула глазами, в которых теперь стояли слезы:
– Отстань! Нет у меня никаких денег! Я их истратила!
– Детка, меня это не касается. Отдай мне сейчас же сумку или будешь разговаривать с полицией!
– Ты пожалеешь об этом, – сказала она. – Я не шучу. Я таких вещей не прощаю.
– Да мне наплевать, что ты прощаешь, а что нет, – отрезал я. – Давай сюда сумку!
Потрепанная сумка упала мне на колени. Там я нашел пять долларов восемь центов, пачку сигарет, ключ и очень грязный носовой платок. Деньги я положил в карман, сумку закрыл и сунул ей обратно.
Она вцепилась в нее и глухо произнесла:
– Я никогда тебе этого не забуду.
– Ну и отлично, – ответил я. – Я покажу тебе, как воровать у меня деньги. Где ты живешь?
Ее лицо превратилось в застывшую маску. От обиды голос дрожал. Она сказала, что снимает комнату в пансионе недалеко от того места, где жил я.
– Туда мы сейчас и поедем.
Рима сухо показывала дорогу, и скоро мы оказались у пансиона. Место оказалось еще на порядок грязнее и запущеннее, чем то, где жил я.
– Придется тебе поехать со мной, детка, – заявил я. – Ты будешь петь, заработаешь денег и отдашь мне все, что украла. Отныне я твой агент и буду забирать десять процентов от всех твоих доходов. Мы все это оформим в письменном виде и заключим с тобой контракт. Сейчас же ты соберешь вещи и уедешь из этой дыры.
– Я не буду петь ради денег. У меня не получится.
– Получится. Предоставь это мне. Ты будешь делать то, что я говорю, или отправишься в тюрьму. Выбирай, что тебе по нраву, только поскорее.
– Что ты ко мне пристал? Я тебе сказала, я не буду петь ради денег.
– Решай: идешь со мной или в тюрьму?
Она долго, пристально смотрела на меня. Ее глаза пылали ненавистью. Но меня это не беспокоило. Она была у меня в руках и могла ненавидеть себе сколько угодно. Я должен был получить с нее свои деньги.
Наконец словно удар тока прошиб ее:
– Хорошо, пойдем.
Сборы длились недолго. Из пяти долларов, отобранных у нее, четыре пришлось выложить за комнату. Мы сели в машину и поехали ко мне.
Комната, в которой она остановилась в первый раз, все еще пустовала, и она снова заняла ее. Пока она разбирала свои вещи, я составил соглашение, где была масса юридических формулировок, по большому счету не имевших смысла, зато придававших солидности. Главное, в договоре говорилось, что я являюсь ее агентом на условиях десяти процентов комиссионных.
Я взял соглашение и понес к ней в комнату.
– Распишись здесь. – Я указал ей на пунктирную линию.
– Не буду я ничего подписывать, – с вызовом бросила она.
– Или ты подписываешь, или мы немедленно идем в полицейский участок.
В ответ я снова получил взгляд, полный ненависти, однако она расписалась.
– Так, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня мы идем в «Голубую Розу», ты будешь там петь так, как никогда еще не пела. Получишь контракт на семьдесят пять долларов в неделю. Я из них забираю свои десять процентов и тридцать баксов. И мы в расчете. Отныне, детка, ты работаешь сначала на меня, а потом на себя.
– Я не буду работать ни на тебя, ни на себя. Вот увидишь.
– Да что с тобой такое? Ты ведь можешь заработать целое состояние!
Она глубоко затянулась сигаретой. И вдруг как-то вся поникла, сползла вниз на стуле, словно ее кости в одно мгновение сделались мягкими.
– Хорошо. Как хочешь.
– Что ты думаешь надеть?
Она с видимым усилием встала и открыла гардероб. Там висело всего одно платье, довольно простое. Но я знал, что публика, которая собирается в «Голубой Розе», не очень-то разбирается в одежде, так что оно вполне подходило. Тем более выбора все равно не было.
– Можно мне что-нибудь поесть? – спросила она, словно растекаясь по стулу. – Я целый день ничего не ела.
– Ты только и думаешь о еде. Вот получишь работу, тогда и поешь. Куда ты дела все деньги?
– Я на них жила. Как, по-твоему, я держалась целый месяц?
– Ты что, вообще не работаешь?
– Работаю, когда могу.
Наконец я решился задать вопрос, который все это время не давал мне покоя:
– Как ты подцепила того наркомана, Уилбура?
– Он был при деньгах. И не такой жадный, как ты.
Я сел на кровать:
– А откуда у него деньги?
– Не знаю, не спрашивала. Одно время он ездил на «паккарде». Если бы не эта история с полицейскими, мы бы до сих пор в нем разъезжали.
– А когда он попал в переплет, ты сбежала?
Она залезла под рубашку и поправила бретельку бюстгальтера.
– А что тут такого? Его разыскивала полиция, я была ни при чем, я и свалила.
– Это было в Нью-Йорке?
– Да.
– А откуда ты взяла деньги на билет, чтобы приехать сюда?
– У меня тогда были деньги. А тебе какое дело?
– Наверняка ты прикарманила его деньги, так же как и мои.
– Можешь думать, что хочешь, – равнодушно бросила она. – Мне все равно.
– Что ты будешь петь? Лучше начать с «Тела и души». А что ты споешь на бис?
– С чего ты взял, что меня вызовут на бис? – спросила она с вызовом.
Я еле удержаться, чтобы не ударить ее.
– Будем делать ставку на старые песни. Ты знаешь «Мне не любить его нельзя…»?
– Знаю.
Это было очень кстати. Ее громкое серебристое контральто всех покорит.
– Отлично. – Я посмотрел на часы. Стрелка приближалась к без четверти семь. – Я скоро вернусь. Ты пока переоденься. Я зайду за тобой через час.
Я подошел к двери и вынул ключ:
– Придется запереть тебя, детка. Просто на всякий случай, чтобы не сбежала.
– Я не сбегу.
– Об этом я позабочусь.
И я ушел, закрыв за собой дверь на ключ.
Занеся Расти его вывеску, предупредил, что вечером не приду. Он смущенно взглянул на меня и почесал в затылке:
– Слушай, Джефф, нам надо серьезно поговорить. Понимаешь, в этом баре никто не понимает твоей музыки, тебя никто не слушает. Я не могу тебе больше платить по тридцать баксов в неделю. Может, ты возьмешься за ум и поедешь домой? Такая жизнь тебя до добра не доведет. Короче, мне больше не по средствам держать тапера. Я собираюсь купить музыкальный автомат. Так что ты у меня работаешь последнюю неделю.
Я улыбнулся:
– Все в порядке, Расти. Я знаю – ты желаешь мне добра, но домой я не поеду. Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду разъезжать на «кадиллаке».
Я нисколько не расстроился, что лишился своих тридцати баксов в неделю. Я знал, что уже через месяц-другой Рима принесет мне золотые горы. С ее голосом успех нам был обеспечен. В этом я был твердо уверен.
Я позвонил Вилли Флойду и сказал, что вечером, около половины десятого, я приведу ему Риму на прослушивание. Он ответил, что не возражает, но энтузиазма в его голосе не было.