— Заморыш, а шустрый, — удивлялся допрашивающий, глядя на худого, костлявого Копейку, стоявшего в вызывающей позе, засунув кулаки в карманы штанов.
Дверь в дежурную отворилась, и на пороге показался Типка Царь с группой скобарей. Лицо у него было суровое, старая солдатская фуражка лихо держалась на затылке, на груди выделялся Георгиевский крест.
— Вам чего? — строго накинулся на ребят дежурный.
Царь смело переступил через порог. За его спиной стояли Цветок, Ванюшка, Фроська...
— Отпустите Копейку! — потребовал Царь. — За что вы его забрали?
Сзади Царя зашумели. Выглянув в раскрытое окно, Серега увидел на улице большую толпу скобарей и гужеедов. На душе у него сразу отлегло. Он не один. Пришли все ребята.
Домой Серега вернулся вместе со своими друзьями. Держать его в милиции не стали, не было никакого основания. Шел он по улице, окруженный шумной толпой ребят. За Копейкой героями шли Спирька и Левка. А Дунечка Пузина и Катюшка шли рядом с ним и осторожно дотрагивались до Копейки, словно сомневаясь, жив ли он.
ЧИСЛО СТОРОННИКОВ ЦАРЯ УВЕЛИЧИВАЕТСЯ
На другой и на третий день Копейка не пошел продавать газеты: отлеживался. Угнетал его понесенный убыток, был он зол и на милицию. Вместо того чтобы задержать хулиганов и по всей строгости революционных законов наказать их за учиненный разбой, милиция во всем обвинила Копейку.
— Это что же?.. Хуже, чем при старом режиме, — бормотал он, употребляя где-то слышанную фразу. — Свобода для богачей, а каталажка для скобарей.
К вечеру он все же вышел на двор. Вспухшее лицо у него еще более посинело, от глаз остались только узенькие щелочки. Первым навстречу ему попался Царь. Он внимательно осмотрел Копейку и дружески протянул ему руку.
— З-здорово испортили тебя!..
Копейка, угрюмо молчавший, оживился. Сочувствие Царя, словно лекарство, подбодрило его.
— Я их тоже посчитал, — пробормотал он, — в долгу не остался.
— Тебя записать? — спросил Царь, вынимая из кармана смятую тетрадку со списком членов новой партии.
— А как же?
— В-все за Плеханова стоишь? — поинтересовался Царь.
Копейка неодобрительно махнул рукой.
— Ну его, — отозвался он, — соглашатель.
Царь удовлетворенно поглядел на друга. После того как Керенский начал наступление на фронте и наши войска понесли тяжелое поражение и стали отступать, воинственное настроение у скобарей снизилось. Все большее число ребят уже склонялось на сторону большевиков. То же самое происходило и со взрослыми. Не только в Скобском дворце, но и во всем Петрограде.
— А ты? — спросил Царь у Ванюшки, выясняя его политические взгляды.
— Я? — удивился Ванюшка. — Я за Керенского...
— Чего ты прилип к нему? — незлобно сказал Царь.
Ванюшка виновато пожал плечами. Несмотря на сражение с «чистоплюями», во время которого он показал себя храбрым военачальником и достойным единомышленником новой «партии ребят-пролетариев», политические симпатии Ванюшки не изменились. По-прежнему он обожал Керенского за его призывы воевать с немцами до полной победы и не терял надежды, как и Царь, еще попасть на войну и заслужить там Георгиевский крест. Иного способа отличиться перед Фроськой и скобарями он не видел. Со все возраставшей неприязнью следил он за Цветком. Организовав «партию ребят-пролетариев». Цветок советовался только с Царем, а на Ванюшку не обращал внимания, словно того и не существовало на свете. Заслуги Ванюшки в организации «партии», очевидно, позабылись. А между тем созданная «партия ребят-пролетариев» требовала решительных действий. Скобари ждали. Но организаторы партии на новом совещании стали в тупик.
— Устроить свою демонстрацию. Выйти на Большой и поколотить всех встречных гимназистов. У скаутов отнять форму и забрать себе, — выложил Цветок все, что смог придумать.
Царь разочарованно глядел на него. Более дельного предложения ждал он от Цветка.
— Тебе бы все кулаками махать, — попрекнул он.
— Все партии воюют друг с другом, — оправдывался Цветок.
— Вот что, мальчишки! — выступила вперед острая на язык Дунечка Пузина. — Оскудели вы своим умишком. Вы у нас спросите! — Видя, что скобари удивленно уставились на нее, Дунечка быстро затараторила: — Порядок нужно наводить на дворе. Каждому умываться кажинный день. Стоять друг за дружку. Девчонок в обиду никому не давать.
— Пожалуй... Тебя с Фроськой обидишь, — раздались насмешливые голоса. — Вы сами каждого обидите, особенно Фроська.
— Фроська в больнице, ее не трожь! — возмутились девчонки. — Она дюже тяжело больна.
— Выживет... Она живучая... — успокоили их скобари.
О том, что Фроська заболела, Царь знал. Но разговор этот встревожил его.
Вернувшись домой, Царь принялся убирать со стола. Максимов уже не жил с ними. Он поселился ближе к райкому партии, на 10-й линии.
Найдя в коридоре веник. Царь подмел пол. Полил стоявшую на подоконнике в горшке герань.
«Надо бы сходить в больницу, навестить, — думал про Фроську. — Да где больница находится? Спросить у матери Фроськи боязно! Как у ней спрашивать-то? Поправится...» — успокоил он себя.
Вечером Володя застал Типку за столом с тетрадкой и с карандашом в руках в задумчивой позе.
— Что сочиняешь-то? — поинтересовался Володя, умывшись и вытираясь полотенцем. На чистоту и порядок в комнате он так и не обратил внимания.
Царь рассказал о партии ребят. Володя громко, раскатисто засмеялся.
— Свою партию организовали! Ну и силен же Антип Царев! Силен. Наверно, и резолюцию вынесли: «Никакой поддержки Временному правительству»? Ха-ха-ха!..
— Н-нет, резолюцию мы не вынесли, — с недоумением ответил Типка.
— А на какой же платформе ваша партия стоит?
— Чего? — не понял Царь.
— Ну, за кого же ваша партия стоит? За большевиков, меньшевиков, эсеров, кадетов...
Царь усмехнулся.
— Мы еще не решили.
— Не решили? — удивился Володя. — Какая же это партия, если она не знает, за кого борется?
Володя горячился, почти кричал. Было Володе только двадцать лет, и он тоже норой считал себя скобарем.
— Партия — это во-о! — Он поднял руку, сжав в кулак. — Как грохнет — от врага пыль да брызги! За большевиков ваша партия должна идти, понял? За Ленина.
— Не все ребята согласны.
— А ты агитируй! Раз партия пролетариев, то должна она идти за Ленина. Вы что же, выходит, туды-сюды? Куда ветер дует, туда и щепки несет? Эх вы, мальчишки... А еще пролетариями назвались!
Царь сконфуженно смотрел на него.
Володя задумался.
— А что? Мысль у вас верная! Только вам, ребята, нужна не партия. — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Ну, свое товарищество... Организация, что ли, ребячья организация, которая бы заботилась, чтобы ребята учились, были здоровы. У нас в районе, — Володя, вспомнив что-то, подошел к Типке, — тоже создается свой социалистический союз молодежи. Вот тебя бы туда направить! Поговорю я завтра с Максимовым. А теперь спать. Знаешь, что завтра демонстрация? «Вся власть Советам!» Понял?
Типка утвердительно кивнул головой. Об организуемой демонстрации под большевистскими лозунгами он уже слышал на заводе.
Володя крепко спал, когда Царь, разыскав пузырек с чернилами, ручку и несколько листков почтовой бумаги, стал заново оформлять список новой партии.
Написав заголовок, он немного подумал и сделал приписку, вспомнив, что говорил Володя Коршунов. Выглядел на бумаге список так:
Партия ребят-пролетариев(большевиков), проживающих в Скобском дворце и в Моторном доме:
1. Антип Царев,
2. Евфросинья Зубарева.
Он не удержался и в знак особого уважения к Евфросинье Зубаревой подчеркнул ее жирной чертой.
Дальше, глядя на прежний список, должна была следовать фамилия Ванюшки Чайника, но, вспомнив про Копейку и Петьку Цветка, Царь изменил порядок и размашисто записал:
3. Сергей Краюшкин,
4. Петр Ивушкин,
5. Иван Чулин.
Подумав еще немного, он поставил перед фамилией Ванюшки вопросительный знак. Царь сомневался в Ванюшке, зная его приверженность к Керенскому.
Вопросительные знаки стали появляться и дальше. Список рос, уже перешагнул за сотню... Короткая летняя ночь была на исходе, когда Царь, кончив оформлять свою партию, тоже уснул.
ВЫНУЖДЕННЫЙ УХОД ЦАРЯ
На пятое июля в Петрограде была назначена демонстрация рабочих в знак протеста против наступательной политики Временного правительства на фронте.
Уже с утра на заводских окраинах рабочие стали собираться у ворот своих фабрик и заводов. Колонны шли по центральным улицам, направляясь на Невский проспект. Как и в первомайский день, над колоннами белели и краснели стяги, гремели революционные песни. Но теперь на стягах выделялись гневные лозунги. Они клеймили Временное правительство за измену делу революции, за соглашательскую политику, требовали всю власть передать в руки Советов.
«Долой проклятую войну!» — колыхалось над Царем полотнище. Царь шел в передних рядах колонны рабочих своего завода, рядом с Володей Коршуновым. В кармане Володи лежал тяжелый семизарядный браунинг на случай, если контрреволюция захочет помешать демонстрации.
Настроение у демонстрантов было тревожное. Накануне газеты предупреждали, что Временное правительство не допустит никаких демонстраций. Если потребуется, то и разгонит вооруженной силой.
Но никто из рабочих верить этому не хотел. «Не посмеют...» — думал Володя.
Ярко сияло июльское солнце. Главная улица, как и обычно, сверкала зеркальными витринами магазинов, неисчислимыми вывесками-рекламами. Жила она прежней, дореволюционной жизнью, словно ничего в стране и не изменилось. Так же гуляли по улицам дамы с собачками. Шли в раззолоченных мундирах гвардейцы-офицеры. Попадались навстречу в котелках и цилиндрах, с тростью в руках надменные, важные господа. Острый глаз Царя все это подмечал. Толпы народа на широких тротуарах глядели враждебно на демонстрантов, и главная улица все еще принадлежала им. Слышались злобные выкрики: «Предатели! Свободу губят!» Кто-то из шикарно одетых господ воинственно потрясал палкой с серебряным набалдашником и истерично вопил: «Хамы! Свинца захотели?»
— Спокойно! На провокации не обращать внимания, — предупреждал Володя своих, оглядываясь назад.
«Неужели разгонят? — тревожно думал Царь. — В феврале улицы добрее были. А теперь злые».
Сплошной стеной шли демонстранты. Суровыми были их лица. Гневно сверкали глаза. Слышался только мерный тяжелый топот многих тысяч ног. Шли демонстранты в рабочих куртках и блузах, в солдатских гимнастерках.
И вдруг движение колонны застопорилось. Впереди показались казаки. Гарцевали они на своих откормленных конях. Слышался цокот копыт. Главная улица еще сильнее заволновалась.
— Спокойствие! — снова закричал Володя, оборачиваясь к своим. — Это провокация.
И тут же грянул залп...
Все поспешно стали разбегаться. Пригнувшись, побежал и Царь.
«Только бы проскочить до Гостиного», — лихорадочно думал он, наклонив голову и чувствуя, как холодный пот выступает на лбу.
Люди падали, ползли по торцовой мостовой, оставляя за собой кровавый след. Слышались крики, вопли... Было у Типки такое ощущение, словно он попал на фронт и вместе с товарищами-солдатами бежит в атаку против засевших в окопах немцев.
Вдруг что-то больно стукнуло его в левую руку. Через рукав гимнастерки потекла и закапала на панель кровь. Ранили!
Прижимая руку к груди, Типка завернул за угол Гостиного двора, передохнул и снова побежал, но уже по Садовой. Рядом с ним бежали другие.
В ближайшей аптеке Царю перевязали руку.
— Кость не тронута, — успокоил его студент-медик с повязкой Красного Креста на рукаве. — Счастливо, парень, отделался!
Окрестные улицы по-прежнему были переполнены народом. Все говорили о том, что произошло на Невском. Одни ругали Временное правительство. Другие во всем винили большевиков, и таких было больше.
Медленно Царь плелся домой, думая, остался ли в живых Володя. Все время они были вместе, а когда началась стрельба, растерялись.
Если бы не раненая рука, он прицепился бы на подножку переполненного трамвая и добрался бы до Галерной гавани, а там рядом... Теперь же пришлось весь длинный путь проделать пешком.
К радости Царя, дома его встретил встревоженный Володя Коршунов.
— Живой?! — Взглянув на забинтованную руку, покачал курчавой светловолосой головой. — Сволочи! — с негодованием сказал он. — Мы же шли мирно. Никому не угрожали.
Володя торопливо шагал по комнате, стараясь успокоиться.
— Видишь, Антип, чем нас Временное правительство угощает? Свинцом! Но теперь мы, большевики, выйдем на улицы не с просьбой! Мы добьемся! Власть будет в руках рабочего класса!
Царь не вставал с табуретки. Голова у него кружилась, во всем теле чувствовал он слабость.
— Ничего... Поправишься... — постарался успокоить его Володя, видя, в каком состоянии находится Типка. — На произвол судьбы тебя раненого не оставим, поможем... — И снова повторил: — Мы, большевики, свое возьмем. Народ теперь дюже осерчал. Льстивым словом и пулей его не успокоишь.
Царь хотел идти за кипятком в чайную, но Володя решительно уложил его на свою постель.
— Будешь спать здесь. На сундуке-то тебе жестковато.
Сам сбегал в чайную. Где-то раздобыл краюшку хлеба. И, вернувшись, разделил хлеб на две равные доли.
— Беру я тебя на полное иждивение. А завтра поговорю на заводе в комитете. Наши помогут.
Поздно вечером, когда оба поужинали и собирались ложиться спать, в коридоре громко прозвенел звонок.
Пришел военный патруль и с ним двое в штатском.
Володе Коршунову предъявили ордер на арест.
— Это по какому праву? — запротестовал вспыхнувший Володя.
— По такому, что вы большевик, — заявил человек в гражданской одежде, выделяясь своей военной выправкой.
Володя не спеша снова прочел ордер, вернул его и, криво усмехаясь, сказал, обращаясь уже к Царю:
— Теперь свобода. Придется подчиниться.
— Вот именно, — подтвердил старший, — свобода, только не для немецких шпионов и предателей. А это кто? — Он глазами указал на Типку.
— Племянник, — неохотно буркнул Володя, одеваясь.
— Тоже... большевик? — заинтересовался старший, заметив у Царя забинтованную руку.
— Большевик, — подтвердил Царь.
— Ранили на демонстрации? — продолжал допрашивать его старший.
Но Царь больше не отвечал.
Бегло осматривая комнату, нашли разряженный браунинг. Старший немедленно забрал оружие.
— А что это за декларация? — спросил он, развернув Типкин список членов «партии ребят-пролетариев».
— Не трожь! — сказал Царь угрожающе.
— Удивительное дело, — бормотал пришедший, внимательно ознакомившись со списком, — большевистская зараза и ребят охватила.
— Не удивительно, а грустно, — поправил его человек в штатском и обратился к Типке: — Интересно, твоих это рук дело? Или тебя кто подучил?
Царь молчал.
— Придется и тебе прогуляться с нами, малый, — сказал старший Типке, забирая список с собой.
— Раненого уводите! — возмутился Володя. — Георгиевского кавалера... Защитника родины...
Но ему никто не ответил.
Володя ласково потрепал Царя по голове, и они вышли вслед за патрулем. Комнату опечатали. В этот же вечер Коршунова отвезли в «Кресты», а Царя, допросив, отпустили.
Ночевать Царь пошел в дежурку своего завода.
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
На другой день, побывав на перевязке у врача, Царь отправился в Скобской дворец. Пошел он перед вечером с твердым решением зайти к Зубаревым, узнать о здоровье Фроськи и переслать ей в больницу письмо. Он помнил, как Фроська зимой упрекала, что он ничего ей не написал, находясь на фронте, и теперь намеревался искупить свою вину.
В боковом кармане гимнастерки у него лежало письмо, над которым он перед этим трудился часа два в дежурке завода.