— Крис, он первый раз, — Виктор устало вздохнул. Сейчас он был похож на себя самого часом раньше, когда рутина подмяла его под себя в виде Жанны и ее истерик. — Это другой брат. Это — Стас, он работает врачом, у него день рождения сегодня.
— Экстравагантный подарок, — прокомментировал Крис, — даже по моим меркам.
— Очень смешно, — буркнул Виктор.
— Забавно, честно говоря, — продолжил Крис. — Опять тебе дерьмо подчищать?
— Да нет никакого дерьма! — взорвался Стас. Теперь и ему было все равно, смотрят на них или нет. — Заладили! Я сам свое дерьмо подчистил. Привез его в травмат, отдал хорошей бригаде. Чего мне еще надо было делать? После полной смены лезть к нему в брюхо? Хороший план, там бы я его и убил. Вы кто такие-то? Что вам от нас надо? — на этом месте он понял, что и сам слишком много выпил, поэтому замолчал.
— Он очень нервный, Крис, — меланхолично заметил Вик, дотянулся до ярко-голубого шота, выпил и лег обратно.
— Это правда, Стас, ты очень нервный, — сказал Крис. — Ладно, я прошу прощения, что вышло такое недопонимание. Я знаю Виктора много лет, и истории про его брата, который постоянно влипает в какое-то дерьмо, мне порядком надоели. Хорошо, что ты — другой брат.
— Постоянно влипает? — переспросил Стас.
— Ну, человека он сбил только один раз, — ответил Виктор.
— Скромненькая статистика, — прокомментировал Вик, взял еще один шот, выпил и поудобнее устроился на диване. — Стас, а чего ты тут забыл?
— Витя пригласил, — автоматически ответил Стас. При людях он называл брата «Витя», хотя мысленно предпочитал использовать полное «Виктор».
— Понятно, — протянул Вик, делая акцент на мягкой развязной «я». — Тебе бы поспать. Здесь есть пара комнат, я дам ключик. Подарок на день рождения. Идет?
— Да я еще посижу, — возразил Стас.
— Виктор, а ты бы его отвел, а? — не обратив никакого внимания на ответ Стаса, продолжил Вик. — Он сейчас в тарелке заснет.
Когда Виктор помог ему подняться и повел к «паре комнат», Стас понял, что с трудом передвигается. Голова загудела, потянуло в туалет. Они зашли в кабинку, и когда его стошнило, навалилась жуткая боль.
«Перебрал, — подумал Стас, опираясь головой на холодное зеркало перед крошечной раковиной, — сбил человека, надрался в клубе с геями, Виктора еще приплел — молодец, красавчик»,– это была его последняя связная мысль, а после все погрузилось в черно-горький туман, где он ворочался на неудобной жесткой кровати.
========== 2. Знакомство ==========
Просыпаться было чудовищно больно. Он проклинал себя, маму, Москву, дороги, ливни, а уже спустя секунду не мог думать ни о чем кроме боли.
— Как будто каток проехал, — сказал он вслух.
— Не каток, но вы почти угадали, — сверху раздался приятный женский голос. Лёха подметил незнакомый говор и резко открыл глаза — свет обжег его, телу стало жарко, и пальцы задрожали.
— Можно мне попить? — это было уже лучше, чем просто думать о боли.
— Конечно, — женщина достала из пространства слева от Лёхи бокал с водой, сунула туда соломинку и протянула ему. Оказалось, что он лежит только наполовину.
Вода прокатилась внутрь ледяным потоком, Лёха понял, что его вот-вот стошнит, но сдержался — не хотел терять лицо перед столичной штучкой. С красивым макияжем, улыбающаяся, она была больше похожа на порно-актрису, чем на реальную медсестру. Он даже покрутил головой, чтобы убедиться, что поблизости нет камеры.
— Станислав Валерьевич обрадуется, что вы проснулись, — зачем-то сказала медсестра.
Лёха с трудом поверил, что кому-то в Москве есть дело до его пробуждения. Последнее связное воспоминание было слишком позорным. Высотка, непонятные новые жильцы, крах всех надежд и планов. Что он потом сделал? Натянул капюшон поглубже и пошел в дождь, как в фильме. И напился — конечно, напился.
— Кто такой Станислав Валерьевич? — спросил он у медсестры, хотя по-настоящему его волновало, как он ухитрился оказаться в больнице.
— Ну… — она почему-то замялась.
— Я один день в Москве, — сказал Лёха, — и не успел еще ни с кем познакомиться. Вас вот как зовут?
— Вика, — окончательно растерялась медсестра.
— Меня Лёха зовут, — он протянул ей руку по старой дворовой привычке.
— Я пойду Станислава Валерьевича позову, — пробормотала Вика и руки не подала.
Лёха мысленно вернулся к капюшону и дождю. Ему было жаль себя, так сильно, что лучше всего было запихнуть в уши музон, включить на полную и тащиться вдаль сквозь потоки дождя, ожидая, пока с неба раздастся грохот и его поглотят титры.
— Доброго дня, — на пороге палаты вместо Вики образовался мужчина.
«Москвич», — подумал Лёха. Столичность проявлялась в прическе, аккуратной бородке, даже в уверенной позе — словом, во всем облике незнакомца. На вокзале, где Лёха поел шаурму, прежде чем идти к родне, такие «столичные» выходили из вагонов первого класса. Кожаные сумки, очки в яркой оправе, пальто как в фильмах о Джеймсе Бонде — все причитающееся. Лёха как будто попал обратно на вокзал, даже вкус шаурмы почувствовал.
— Вы себя хорошо чувствуете? — поинтересовался москвич.
Лёха не ответил, и его стошнило.
— Не страшно, — незнакомец подошел, протянул полотенце, скатал простыню, тут же нашел где-то новую и заново накрыл Лёху.
«Доктор, что ли?» — пробежало в голове, но она начала кружиться.
— Я вас вчера сбил, — ни с того ни с сего заявил москвич. Лёхе было бы удобно, если бы он отошел подальше, желательно в проход, где их разделяла целая вечность длинною в сутки, которые он не помнил. Но москвич застыл прямо у койки и сверлил теперь Лёху внимательным взглядом сквозь очки. По синякам под глазами Лёха понял, что москвич не врет — такое страшное похмелье могло быть только у человека, который вчера сбил кого-то.
— Спасибо, — невпопад ответил Лёха.
Москвич рассмеялся, но терпеть его возле себя все равно было невыносимо, потому что Лёху опять начало мутить.
— Вика, иди сюда, укладывай его, — скомандовал москвич, развернувшись к выходу.
Пришла медсестра, вдвоем они опустили изголовье кровати, и у Лёхи перестала кружиться голова. Тошнить перестало тоже, и он хотел уже пуститься в расспросы, но москвич подкрутил что-то в капельнице, которая, оказывается, была подключена к Лёхе, поэтому тут же захотелось спать, и он опять вернулся в бесконечный дождь и титры, ползущие сверху вниз яркими буквами: красными, желтыми, зелеными…
***
— Заснул, — резюмировал Стас, глядя на сбитого Алексея Петренко из славного провинциального городка, где Стас однажды выступал на местечковой конференции, чтобы получить публикацию для резюме. Из городка, где жил Алексей Петренко, Стас вынес только одно правило: использовать Тиндер в провинции — опасно для рассудка. С большим трудом он вылетел из номера и ночевал прямо на вокзале, вспоминая отвратительный привкус чего-то молочного в сочетании с семечками.
Воспоминание пронеслось в голове одним монолитом.
— С вами все в порядке? — спросила участливая Вика. В первый год работы со Стасом она строила глазки и далеко идущие планы, поэтому одна из немногих знала, что он — гей, и при необходимости ходила на важные мероприятия. Нина Валерьевна души в ней не чаяла и мечтала узнать дату свадьбы, но Стас не спешил устраивать приемной матери сердечный приступ, так что они откладывали торжество все дальше и дальше.
— Вспомнил кое-что, — признался Стас.
— Хочешь, я к тебе приеду? — когда она говорила о личном, а вокруг никого не было, она всегда говорила «ты» и ни разу не ошиблась на людях, за что Стас был ей отдельно благодарен. Тыканье при подчиненных и пациентах он ненавидел.
— Не надо, — поспешно ответил Стас, — я в норме. Вчера с Витей сходили в один клуб, потусовались.
— О! — обрадовалась Вика. Стас заметил, что у нее отлегло от сердца. В такие минуты он начинал верить, что дружба между мужчиной и женщиной возможна. Хотя бы при условии, что один из них — гей.
— Да, — он решил поддержать разговор, — Жанна его опять пилит.
— Это новая, что ли? — удивилась Вика. Она потянула Стаса к выходу, и они оставили Алексея Петренко из города с семечками отдыхать в одиночестве. Палату для него выбила Нина Валерьевна.
— Новая, старая — не знаю, — ответил Стас. Они шли по коридору, здоровались с коллегами. Кое-кто останавливался и хлопал Стаса по плечу в знак одобрения и сочувствия.
— Когда он уже женится?
— Когда кто-нибудь залетит, тогда и женится, — фыркнул Стас.
— Кто залетит? — Стас замер. Позади них все это время шла, а теперь стояла Нина Валерьевна.
— Мам, я про одного друга, — начал врать Стас.
— Ладно заливать-то, — улыбнулась Нина Валерьевна. — Сама уже не верю, что он образумится. Добрая, умная, готовит ему, чего еще надо?
— Я, наверное, пойду? — в присутствии Нины Валерьевны Вике становилось неуютно. Врать она не любила, и не врала никогда, за исключением их со Стасом выдуманных отношений.
— Иди, солнышко, иди, — закивала Нина Валерьевна. — Пойдем, Стас, я тебе кое-что приготовила.
Ожидая подвоха, Стас пошел следом за мамой в ординаторскую, где у Нины Валерьевны был свой неприкосновенный угол. Она хранила там немногочисленные теплые вещи на случай, когда в неурочный час отключали отопление, а еще бесконечные чаи, приносимые благодарными пациентами. Чаи уходили на родственников и друзей, ожидающих в коридоре. Этот естественный обмен чаем в свое время заворожил Стаса сильнее атласа анатомии. Люди приходили, чтобы спасти кого-нибудь, оставляли в знак благодарности чай, а потом этот же «счастливый» чай уходил для тех, кто ждал участи своих близких. Нина Валерьевна разливала удачу по пластиковым стаканчикам.
— Вот, смотри что принесли, — похвасталась она, доставая из холодильника баночку с черной грязью. — Пуэр, тридцать лет. Бери, будешь на дежурстве пить.
— Мам, ты же знаешь, я чай не особо люблю, — начал отпираться Стас.
— Ты вчера напился? — в упор спросила она.
Стас попытался изобразить недоумение, но Нина Валерьевна слишком хорошо разбиралась в людях. Научилась еще в детском доме, а потом наблюдала за драмами каждый день в застенках больницы.
— Вот, попей чаю. Нервы успокоит, и взбодришься, на тебе лица нет, — сказала она.
— Спасибо, — он взял баночку и стал прикидывать, кому бы можно было передарить ее. Тридцатилетний пуэр даже в его не искушенном чаями сознанием выглядел загадочным дивом. Наверное, дорогой, собака, выбрасывать жаль. Вике, что ли, отдать?
— Выпей сначала, потом будешь спасибо говорить, — заявила Нина Валерьевна. — И вот еще что, — она достала из выдвижного ящика конверт.
— Мам, ты что? — возмутился Стас. Денег у мамы он не брал с тех пор, как уехал из ее квартиры.
— Погоди отпираться, — возразила она. — Мне их дали хорошие люди. Не взятка, ничего такого. Умерла одна женщина, хорошая, добрая, остался у нее сиротка. Родственники приехали, попросили меня присмотреть за ним, всего-то и ушла пара часов. Деньги я брать не хотела, но они через других передали. Тут много, Стасик, я не возьму. Отдай этому своему…
— Кому? — ужаснулся Стас. Неужели, знает? Знает, что он — гей? Хочет деньгами откупиться?
— Да Алексею этому, — Нина Валерьевна прижала конверт к его груди. Стас вспомнил, как свистели колеса, вцепился в конверт и замер. Дать денег сбитому? Да он тогда точно пойдет к ментам. Или не пойдет? Провинция, не знает в Москве ни шиша. Вика сказала, первый день тут. Нужны ему проблемы? Нет. Получит деньги — вернется в свой Урюпинск, будет дальше грызть семечки, запивая парным молочком.
— Ладно, — сказал Стас. — Спасибо.
— Я не для тебя, — возразила Нина Валерьевна. — На дорогу от хорошей жизни не выходят.
Слова ее впечатались в сознание Стаса. Голова снова заболела, вернулась тошнота. Безликий Алексей Петренко всплыл в памяти неясной фигурой, размытой дождем. Зачем он вышел на дорогу? Хотел покончить с собой? Или у них, в Урюпинске, принято бродить по шоссе? Говорит связно, на отсталого не похож.
Пока шла смена, он дважды отправлял Вику проверить, все ли в порядке у Петренко. Ждал, нервно перекладывая конверт с места на место. Проверками его не пугали, но держать в кабинете столько зелени он не привык. Чужая благодарность явно была запредельной, особенно учитывая рассказ мамы, и на такие деньги бедный Алексей вполне мог начать новую жизнь. С покупки недорогой квартиры, например.
— Очнулся, — шепотом сказала Вика, когда стрелка на часах пододвигалась к одиннадцати. Стасу нужно было скоро сдавать смену, но он все равно пошел, убрав конверт в карман халата.
Алексей лежал с приподнятым изголовьем, сам держал в руках стаканчик и пил из него воду, шумно втягивая остатки со дна. Немного опухшее днем лицо пришло в норму, и пациент больше не напоминал жертву атаки пчел. Рассеянный взгляд его наткнулся на Стаса, он кивнул, узнавая врача, и даже улыбнулся.
— Вспомнил, — радостно сказал пациент, — вы меня сбили.
— Да, — нервно улыбнулся в ответ Стас, — было дело. Не разглядел тебя, ты уж извини.
— Я сам виноват, — сказал Алексей, — шел с наушниками, еще капюшон натянул. Ливень же был, да?
— Да, — подтвердил Стас. — Я со смены ехал. Вот, вернулся, подбросил тебя.
Алексей опять рассмеялся, и у Стаса отлегло от сердца. Довольный, все понял, обиды не держит, винит себя. Еще и наушники надевал, а в суматохе Стас их даже не заметил!
— Как думаете, я скоро отсюда? — спросил Алексей.
— Сейчас сложно сказать, — Стас пожал плечами. — У тебя переломы. Не серьезные, но раз уж тебя сбил я, неделю тут проваляешься точно.
— Ладно, — согласился Алексей, — можно я маме тогда позвоню? Я обещал ей, что позвоню, как схожу к бабке.
— Позвонить? — спохватился Стас. Конечно, куда там позвонить, только паспорт и нашли, никто не удосужился узнать, с кем связаться. Решили, что Алексей Петренко «висит» на Стасе, и никаких ближайших родственников уведомлять не надо.
Стас вытащил из кармана брюк мобильный, снял блокировку, открыл меню набора номера и протянул пациенту.
— Ого, спасибо, — Алексей взял мобильный, ловко набрал номер по памяти и нажал дозвон.
Очень долго никто не брал трубку. Стас хотел уже выйти, чтобы не мешать, но Алексей жестом остановил его, мол, много времени не понадобится.
— Мам? — голос Алексея стал тихим и вкрадчивым, как будто он звонил не маме, а попал в клетку с тигром и теперь пытался не быть съеденным. — Мам, у меня все хорошо.
Стас почувствовал, как глаза поползли на лоб. После недавней пьянки воображение у него подбрасывало картинки с большим энтузиазмом, так что он даже провел по лбу ладонью — мало ли, действительно ползут?
— Да, отлично все. Да, поговорили. Очень хорошие люди, ага. Я тут пока перекантуюсь у них. Ну, все, давай. Целую.
Алексей нажал на сброс и протянул мобильный Стасу.
— Не хочу, чтобы она волновалась, — ответил он на невысказанный вопрос.
— Ладно, — ответил Стас. Хуже не придумаешь — лезть в чужую жизнь. Он и сам недавно расписывал Нине Валерьевне, как они здорово сходили с Викой в кино на новый фильм.
Деньги так и остались в кармане. Стас пошел по коридору, размышляя о том, как часто врал Нине Валерьевне. Про то, что гей, про Вику, про друзей в меде, про черт знает что еще. Потом вспомнил про Кирилла — она тоже врала ему иногда. Так проще было сохранить хорошие отношения. Может, этого Виктору и не хватает? Или, наоборот, слишком много врет ей? Про клуб не рассказывает. Сводил бы туда разок, может, все бы у них изменилось. По дороге домой он поглядывал на бардачок, где валялся конверт от Нины Валерьевны. Как вручить его Алексею, он так и не придумал, и у него оставалась неделя на все про все. Возле злосчастного участка шоссе он притормозил и посмотрел, откуда шел в наушниках с надвинутым на глаза капюшоне его провинциальный пациент. Высотка, так и есть, ехал к бабке. Сколько их таких каждый год приезжает? Сотни? Тысячи? Заваливаются в нерезиновую, а потом бродят по шоссе, а честные столичные врачи оказываются на скамье подсудимых.