On each side of the fireplace were india-rubber plants like round columns, with their dark green leaves tapering one above the other; and on the piano two unknown shrubs covered with flowers, those of one all crimson and those of the other all white, had the appearance of artificial plants, looking too beautiful to be real.	По бокам камина круглые, как колонны, стволы каучуковых деревьев громоздили один на другой продолговатые темно-зеленые листья, а на фортепьяно стояли два каких-то неведомых кустика - розовый и белый; круглые, сплошь покрытые цветами, они казались искусственными, неправдоподобными, слишком красивыми для живых цветов.
The air was cool, and laden with a soft, vague perfume that could scarcely be defined.	Свежий воздух гостиной был напоен легким и нежным благоуханием, несказанным и неуловимым.
The young fellow, now more himself, considered the room more attentively.	Дюруа почти совсем оправился от смущения, и теперь он мог внимательно осмотреть комнату.
It was not large; nothing attracted attention with the exception of the shrubs, no bright color struck one, but one felt at one's ease in it; one felt soothed and refreshed, and, as it were, caressed by one's surroundings.	Комната была невелика: кроме растений, ничто не поражало в ней взгляда, в ней не было ничего особенно яркого, но в ней вы чувствовали себя как дома, все в ней располагало к отдыху, дышало покоем; она обволакивала вас своим уютом, она безотчетно нравилась, она окутывала тело чем-то мягким, как ласка.
The walls were covered with an old-fashioned stuff of faded violet, spotted with little flowers in yellow silk about the size of flies.	Стены были обтянуты старинной бледно-лиловой материей, усеянной желтыми шелковыми цветочками величиною с муху.
Hangings of grayish-blue cloth, embroidered here and there with crimson poppies, draped the doorways, and the chairs of all shapes and sizes, scattered about the room, lounging chairs, easy chairs, ottomans, and stools, were upholstered in Louise Seize silk or Utrecht velvet, with a crimson pattern on a cream-colored ground.	На дверях висели портьеры из серо-голубого солдатского сукна, на котором красным шелком были вышиты гвоздики. Расставленная как попало мебель разной формы и величины -шезлонги, огромные и совсем крошечные кресла, табуреты, пуфы - частью была обита шелковой материей в стиле Людовика XVI, частью -прекрасным утрехтским бархатом с гранатовыми разводами по желтоватому полю.
"Do you take coffee, Monsieur Duroy?" and Madame Forestier held out a cup towards him with that smile which never left her lips.	- Господин Дюруа, хотите кофе? Все с той же дружелюбной улыбкой, не сходившей с ее уст, г-жа Форестье протянула ему чашку.
"Thank you, Madame."	- Да, сударыня, благодарю вас.
He took the cup, and as he bent forward to take a lump of sugar from the sugar-basin carried by the little girl, Madame Forestier said to him in a low voice:	Дюруа взял чашку, и, пока он, с опаской наклонившись над сахарницей, которую подала ему девочка, доставал серебряными щипчиками кусок сахара, молодая женщина успела шепнуть ему:
"Pay attention to Madame Walter."	- Поухаживайте за госпожой Вальтер.
Then she drew back before he had time to answer a word.	И, прежде чем он успел ей что-нибудь ответить, удалилась.
He first drank off his coffee, which he was afraid of dropping onto the carpet; then, his mind more at ease, he sought for some excuse to approach the wife of his new governor, and begin a conversation.	Он поспешил выпить кофе, так как боялся пролить его на ковер, и, облегченно вздохнув, стал искать случая подойти к жене своего нового начальника и завязать с ней разговор.

All at once he noticed that she was holding an empty cup in her hand, and as she was at some distance from a table, did not know where to put it.	Вдруг он заметил, что г-жа Вальтер, сидевшая далеко от столика, держит в руке пустую чашку и, видимо, не знает, куда ее поставить.
He darted forward with,	Дюруа подскочил к ней:
"Allow me, Madame?"	- Разрешите, сударыня.
"Thank you, sir."	- Благодарю вас.
He took away the cup and then returned.	Он отнес чашку и сейчас же вернулся.
"If you knew, Madame," he began, "the happy hours the _Vie Francaise_ helped me to pass when I was away in the desert.	- Если бы вы знали, сударыня, сколько счастливых мгновений доставила мне "Французская жизнь", когда я был там, в пустыне!
It is really the only paper that is readable out of France, for it is more literary, wittier, and less monotonous than the others.	В самом деле, это единственная газета, которую можно читать за пределами Франции, именно потому, что она самая занимательная, самая остроумная и наиболее разнообразная из газет.
There is something of everything in it."	В ней пишут обо всем.
She smiled with amiable indifference, and answered, seriously:	Госпожа Вальтер улыбнулась холодной в своей учтивости улыбкой.
"Monsieur Walter has had a great deal of trouble to create a type of newspaper supplying the want of the day."	- Моему мужу стоило немало трудов создать тип газеты, отвечающей современным требованиям, -заметила она с достоинством.
And they began to chat.	И они принялись беседовать.
He had an easy flow of commonplace conversation, a charm in his voice and look, and an irresistible seductiveness about his moustache.	Дюруа умел поддерживать пошлый и непринужденный разговор; голос у него был приятный, взгляд в высшей степени обаятельный, а в усах таилось что-то неодолимо влекущее.
It curled coquettishly about his lips, reddish brown, with a paler tint about the ends.	Они вились над верхней губой, красивые, пушистые, пышные, золотистые с рыжеватым отливом, который становился чуть светлее на топорщившихся концах.
They chatted about Paris, its suburbs, the banks of the Seine, watering places, summer amusements, all the current topics on which one can prate to infinity without wearying oneself.	Поговорили о Париже и его окрестностях, о берегах Сены, о летних развлечениях, о курортах -словом, о таких несложных вещах, о которых без малейшего напряжения можно болтать до бесконечности.
Then as Monsieur Norbert de Varenne approached with a liqueur glass in his hand, Duroy discreetly withdrew.	Когда же к ним подошел Норбер де Варен с рюмкой ликера в руке, Дюруа из скромности удалился.
Madame de Marelle, who had been speaking with Madame Forestier, summoned him.	Г оспожа де Марель, окончив беседу с г-жой Форестье, подозвала его.
"Well, sir," she said, abruptly, "so you want to try your hand at journalism?"	- Итак, вы намерены попытать счастья в журналистике? - неожиданно спросила она.
He spoke vaguely of his prospects, and there recommenced with her the conversation he had just had with Madame Walter, but as he was now a better master of his subject, he showed his superiority in it, repeating as his own the things he had just heard.	Он ответил что-то неопределенное насчет своих намерений, а затем начал с ней тот же разговор, что и с г-жой Вальтер. Но теперь он лучше владел предметом и говорил увереннее, выдавая за свое то, что слышал недавно от других.

And he continually looked his companion in the eyes, as though to give deep meaning to what he was saying.	При этом он все время смотрел ей в глаза, как бы желая придать глубокий смысл каждому своему слову.
She, in her turn, related anecdotes with the easy flow of spirits of a woman who knows she is witty, and is always seeking to appear so, and becoming familiar, she laid her hand from time to time on his arm, and lowered her voice to make trifling remarks which thus assumed a character of intimacy.	Г оспожа де Марель рассказала ему, в свою очередь, несколько анекдотов с той неподдельной живостью, какая свойственна женщине, знающей, что она остроумна, и желающей быть занимательной. Становясь все более развязной, она дотрагивалась до его рукава и, болтая о пустяках, внезапно понижала голос, отчего их беседа приобретала интимный характер.
He was inwardly excited by her contact.	Близость молодой женщины, столь явно расположенной к нему, волновала его.
He would have liked to have shown his devotion for her on the spot, to have defended her, shown her what he was worth, and his delay in his replies to her showed the preoccupation of his mind.	Томимый желанием сию же минуту доказать ей свою преданность, от кого-то защитить ее, обнаружить перед ней свои лучшие качества, Дюруа каждый раз медлил с ответом, и эти заминки свидетельствовали о том, что мысли его заняты чем-то другим.
But suddenly, without any reason, Madame de Marelle called,	Вдруг, без всякого повода, г-жа де Марель позвала:
"Laurine!" and the little girl came.	"Лорина!" - и, когда девочка подошла, сказала ей:
"Sit down here, child; you will catch cold near the window."	- Сядь сюда, детка, ты простудишься у окна.
Duroy was seized with a wild longing to kiss the child. It was as though some part of the kiss would reach the mother.	Дюруа безумно захотелось поцеловать девочку, словно что-то от этого поцелуя могло достаться на долю матери.
He asked in a gallant, and at the same time fatherly, tone: "Will you allow me to kiss you, Mademoiselle?"	- Можно вас поцеловать, мадемуазель? -изысканно любезным и отечески ласковым тоном спросил он.
The child looked up at him in surprise.	Девочка посмотрела на него с изумлением.
"Answer, my dear," said Madame de Marelle, laughingly.	Г-жа де Марель сказала, смеясь: - Отвечай:
"Yes, sir, this time; but it will not do always."	"Сегодня я вам разрешаю, сударь, но больше чтоб этого не было".
Duroy, sitting down, lifted Laurine onto his knees and brushed the fine curly hair above her forehead with his lips.	Дюруа сел и, взяв девочку на руки, прикоснулся губами к ее волнистым и мягким волосам.
Her mother was surprised.	Мать была поражена.
"What! she has not run away; it is astounding.	- Смотрите, она не убежала! Поразительно!
Usually she will only let ladies kiss her.	Обычно она позволяет себя целовать только женщинам.
You are irresistible, Monsieur Duroy."	Вы неотразимы, господин Дюруа.
He blushed without answering, and gently jogged the little girl on his knee.	Он покраснел и молча принялся покачивать девочку на одном колене.

Madame Forestier drew near, and exclaimed, with astonishment:	Г оспожа Форестье подошла и ахнула от удивления:
"What, Laurine tamed!	- Что я вижу? Лорину приручили!
What a miracle!"	Вот чудеса!
Jacques Rival also came up, cigar in mouth, and Duroy rose to take leave, afraid of spoiling, by some unlucky remark, the work done, his task of conquest begun.	Жак Риваль, с сигарой во рту, направлялся к ним, и Дюруа, боясь одним каким-нибудь словом, сказанным невпопад, испортить все дело и сразу лишиться всего, что им было уже завоевано, встал и начал прощаться.
He bowed, softly pressed the little outstretched hands of the women, and then heartily shook those of the men.	Он кланялся, осторожно пожимал женские ручки и энергично встряхивал руки мужчин.
He noted that the hand of Jacques Rival, warm and dry, answered cordially to his grip; that of Norbert de Varenne, damp and cold, slipped through his fingers; that of Daddy Walter, cold and flabby, was without expression or energy; and that of Forestier was plump and moist.	При этом он заметил, что сухая горячая рука Жака Риваля дружески ответила на его пожатие, что влажная и холодная рука Норбера де Варена проскользнула у него между пальцев, что у Вальтера рука холодная, вялая, безжизненная и невыразительная, а у Форестье - пухлая и теплая.
His friend said to him in a low tone,	Его приятель шепнул ему:
"To-morrow, at three o'clock; do not forget."	- Завтра в три часа, не забудь.
"Oh! no; don't be afraid of that."	- Нет, нет, приду непременно.
When he found himself once more on the stairs he felt a longing to run down them, so great was his joy, and he darted forward, going down two steps at a time, but suddenly he caught sight in a large mirror on the second-floor landing of a gentleman in a hurry, who was advancing briskly to meet him, and he stopped short, ashamed, as if he had been caught tripping.	Дюруа до того бурно переживал свою радость, что, когда он очутился на лестнице, ему захотелось сбежать с нее, и, перепрыгивая через две ступеньки, он пустился вниз, но вдруг на площадке третьего этажа увидел в большом зеркале господина, вприпрыжку бежавшего к нему навстречу, и, устыдившись, остановился, словно его поймали на месте преступления.
Then he looked at himself in the glass for some time, astonished at being really such a handsome fellow, smiled complacently, and taking leave of his reflection, bowed low to it as one bows to a personage of importance.	Дюруа посмотрел на себя долгим взглядом, затем, придя в восторг от того, что он такой красавец, любезно улыбнулся своему отражению и отвесил ему на прощанье, точно некоей важной особе, почтительный низкий поклон.
III	III
When George Duroy found himself in the street he hesitated as to what he should do.	На улице Жорж Дюруа погрузился в раздумье: он не знал, на что решиться.
He wanted to run, to dream, to walk about thinking of the future as he breathed the soft night air, but the thought of the series of articles asked for by Daddy Walter haunted him, and he decided to go home at once and set to work.	Ему хотелось бродить без цели по городу, мечтать, строить планы на будущее, дышать мягким ночным воздухом, но мысль о статьях для Вальтера неотступно преследовала его, и в конце концов он счел за благо вернуться домой и немедленно сесть за работу.
He walked along quickly, reached the outer boulevards, and followed their line as far as the Rue Boursault, where he dwelt.	Скорым шагом двинулся он по кольцу внешних бульваров, а затем свернул на улицу Бурсо, на которой он жил.

The house, six stories high, was inhabited by a score of small households, trades-people or workmen, and he experienced a sickening sensation of disgust, a longing to leave the place and live like well-to-do people in a clean dwelling, as he ascended the stairs, lighting himself with wax matches on his way up the dirty steps, littered with bits of paper, cigarette ends, and scraps of kitchen refuse.	Семиэтажный дом, где он снимал комнату, был населен двумя десятками семей рабочих и мещан. Поднимаясь по лестнице и освещая восковыми спичками грязные ступеньки, усеянные очистками, окурками, клочками бумаги, он вместе с болезненным отвращением испытывал острое желание вырваться отсюда и поселиться там, где живут богатые люди, - в чистых, устланных коврами комнатах.
A stagnant stench of cooking, cesspools and humanity, a close smell of dirt and old walls, which no rush of air could have driven out of the building, filled it from top to bottom.	Здесь же все было пропитано тяжелым запахом остатков пищи, отхожих мест и человеческого жилья, застарелым запахом пыли и плесени, запахом, который никакие сквозняки не могли выветрить.
The young fellow's room, on the fifth floor, looked into a kind of abyss, the huge cutting of the Western Railway just above the outlet by the tunnel of the Batignolles station.	Из окна его комнаты, находившейся на шестом этаже, открывался вид на огромную траншею Западной железной дороги, зиявшую, словно глубокая пропасть, там, где кончался туннель, неподалеку от Батиньольского вокзала.
Duroy opened his window and leaned against the rusty iron cross-bar.	Дюруа распахнул окно и облокотился на ржавый железный подоконник.
Below him, at the bottom of the dark hole, three motionless red lights resembled the eyes of huge wild animals, and further on a glimpse could be caught of others, and others again still further.	Три неподвижных красных сигнальных огня, напоминавших широко раскрытые глаза неведомого зверя, горели на дне этой темной ямы, за ними виднелись другие, а там еще и еще.
Every moment whistles, prolonged or brief, pierced the silence of the night, some near at hand, others scarcely discernible, coming from a distance from the direction of Asni?res.	Протяжные и короткие гудки ежеминутно проносились в ночи, то близкие, то далекие, едва уловимые, долетавшие со стороны Аньера.
Their modulations were akin to those of the human voice.	В их переливах было что-то похожее на перекличку живых голосов.
One of them came nearer and nearer, with its plaintive appeal growing louder and louder every moment, and soon a big yellow light appeared advancing with a loud noise, and Duroy watched the string of railway carriages swallowed up by the tunnel.	Один из них приближался, его жалобный вопль нарастал с каждым мгновением, и вскоре показался большой желтый фонарь, с оглушительным грохотом мчавшийся вперед. Дюруа видел, как длинная цепь вагонов исчезла в пасти туннеля.
Then he said to himself: "Come, let's go to work." He placed his light upon the table, but at the moment of commencing he found that he had only a quire of letter paper in the place.	- А ну, за работу! - сказал он себе, поставил лампу на стол и хотел было сесть писать, как вдруг обнаружил, что у него есть только почтовая бумага.
More the pity, but he would make use of it by opening out each sheet to its full extent.	Что ж, придется развернуть лист в ширину и писать на почтовой.
He dipped his pen in ink, and wrote at the head of the page, in his best hand,	Он обмакнул перо и старательно, красивым почерком, вывел заглавие:
"Recollections of a Chasseur d'Afrique."	ВОСПОМИНАНИЯ АФРИКАНСКОГО СТРЕЛКА
Then he tried to frame the opening sentence.	Затем принялся обдумывать первую фразу.