They were neither shocked nor astonished at the facts, but sought out their hidden and secret motives with professional curiosity, and an utter indifference for the crime itself.	Никто не удивлялся, не выражал возмущения, -все с профессиональным любопытством и полным равнодушием к самому преступлению отыскивали его глубокие, тайные причины.
They sought to clearly explain the origin of certain acts, to determine all the cerebral phenomena which had given birth to the drama, the scientific result due to an especial condition of mind.	Пытались выяснить мотивы поступков, определить мозговые явления, вызвавшие драму, а сама эта драма рассматривалась как прямое следствие особого душевного состояния, которому можно найти научное объяснение.
The women, too, were interested in this investigation.	Этим исследованием, этими поисками увлеклись и дамы.
And other recent events were examined, commented upon, turned so as to show every side of them, and weighed correctly, with the practical glance, and from the especial standpoint of dealers in news, and vendors of the drama of life at so much a line, just as articles destined for sale are examined, turned over, and weighed by tradesmen.	Точно так же, с точки зрения вестовщиков, торгующих человеческой комедией построчно, были изучены, истолкованы, осмотрены хозяйским глазом со всех сторон, оценены по их действительной стоимости и другие текущие события, подобно тому как лавочники переворачивают, осматривают и взвешивают свой товар, прежде чем предложить его покупателям.
Then it was a question of a duel, and Jacques Rival spoke.	Потом зашла речь об одной дуэли, и тут Жак Риваль овладел всеобщим вниманием.
This was his business; no one else could handle it.	Это была его область, никто другой не смел касаться этого предмета.
Duroy dared not put in a word.	Дюруа не решался вставить слово.
He glanced from time to time at his neighbor, whose full bosom captivated him.	Прельщенцый округлыми формами своей соседки, он время от времени поглядывал на нее.
A diamond, suspended by a thread of gold, dangled from her ear like a drop of water that had rolled down it.	С кончика ее уха, точно капля воды, скользящая по коже, на золотой нитке свисал бриллиант.
From time to time she made an observation which always brought a smile to her hearers' lips.	Каждое ее замечание вызывало у всех улыбку.
She had a quaint, pleasant wit, that of an experienced tomboy who views things with indifference and judges them with frivolous and benevolent skepticism.	Оно заключало в себе забавную, милую, всякий раз неожиданную шутку, шутку бедовой девчонки, ничего не принимающей близко к сердцу, судящей обо всем с поверхностным и добродушным скептицизмом.
Duroy sought in vain for some compliment to pay her, and, not finding one, occupied himself with her daughter, filling her glass, holding her plate, and helping her.	Дюруа старался придумать для нее комплимент, но так и не придумал и занялся дочкой: наливал ей вина, передавал кушанья, словом, ухаживал за ней.
The child, graver than her mother, thanked him in a serious tone and with a slight bow, saying:	Девочка, более строгая, чем мать, благодарила его небрежным кивком головы, важным тоном произносила:
"You are very good, sir," and listened to her elders with an air of reflection.	"Вы очень любезны, сударь", - и снова с комически серьезным видом принималась слушать, о чем говорят взрослые.
The dinner was very good, and everyone was enraptured.	Обед удался на славу, и все выражали свое восхищение.

Monsieur Walter ate like an ogre, hardly spoke, and glanced obliquely under his glasses at the dishes offered to him.	Вальтер ел за десятерых и почти все время молчал; когда подносили новое блюдо, он смотрел на него из-под очков косым, прицеливающимся взглядом.
Norbert de Varenne kept him company, and from time to time let drops of gravy fall on his shirt front.	Не отставал от Вальтера и Норбер де Варен, по временам ронявший капли соуса на манишку.
Forestier, silent and serious, watched everything, exchanging glances of intelligence with his wife, like confederates engaged together on a difficult task which is going on swimmingly.	Форестье, улыбающийся и озабоченный, за всем наблюдал и многозначительно переглядывался с женой, словно это был его расторопный помощник, словно они сообща выполняли трудную, но успешно продвигающуюся работу.
Faces grew red, and voices rose, as from time to time the man-servant murmured in the guests' ears:	Лица раскраснелись, голоса становились громче. Слуга то и дело шептал на ухо обедающим:
"Corton or Chateau-Laroze."	- Кортон? Шато-лароз?
Duroy had found the Corton to his liking, and let his glass be filled every time.	Дюруа пришелся по вкусу кортон, и он всякий раз подставлял свой бокал.
A delicious liveliness stole over him, a warm cheerfulness, that mounted from the stomach to the head, flowed through his limbs and penetrated him throughout.	Радостное, необыкновенно приятное возбуждение, горячей волной приливавшее от желудка к голове и растекавшееся по жилам, мало помалу захватило его целиком.
He felt himself wrapped in perfect comfort of life and thought, body and soul.	Для него наступило состояние полного блаженства, блаженства, поглощавшего все его мысли и чувства, блаженства души и тела.
A longing to speak assailed him, to bring himself into notice, to be appreciated like these men, whose slightest words were relished.	Ему хотелось говорить, обратить на себя внимание, хотелось, чтобы его слушали, чтобы к нему относились так же, как к любому из этих людей, каждое слово которых подхватывалось здесь на лету.
But the conversation, which had been going on unchecked, linking ideas one to another, jumping from one topic to another at a chance word, a mere trifle, and skimming over a thousand matters, turned again on the great question put by Monsieur Morel in the Chamber respecting the colonization of Algeria.	Между тем общий разговор, который не прекращался ни на минуту, нанизывал одно суждение на другое и по самому ничтожному поводу перескакивал с предмета на предмет, наконец, перебрав все события дня и попутно коснувшись тысячи других вопросов, вернулся к широковещательному выступлению Мореля относительно колонизации Алжира.
Monsieur Walter, between two courses, made a few jests, for his wit was skeptical and broad.	Вальтер, отличавшийся игривостью ума и скептическим взглядом на вещи, в перерыве между двумя блюдами отпустил на этот счет несколько острых словечек.
Forestier recited his next day's leader.	Форестье изложил содержание своей статьи, написанной для завтрашнего номера.
Jacques Rival insisted on a military government with land grants to all officers after thirty years of colonial service.	Жак Риваль указал на необходимость учредить в колониях военную власть и предоставить каждому офицеру, прослужившему в колониальных войсках тридцать лет, земельный участок в Алжире.

"By this plan," he said, "you will create an energetic class of colonists, who will have already learned to love and understand the country, and will be acquainted with its language, and with all those grave local questions against which new-comers invariably run their heads."	- Таким путем вы создадите деятельное общество,- утверждал он, - люди постепенно узнают и полюбят эту страну, выучатся говорить на ее языке и станут разбираться во всех запутанных местных делах, которые обычно ставят в тупик новичков.
Norbert de Varenne interrupted him with:	Норбер де Варен прервал его:
"Yes; they will be acquainted with everything except agriculture.	- Да... они будут знать все, кроме земледелия.
They will speak Arabic, but they will be ignorant how beet-root is planted out and wheat sown.	Они будут говорить по-арабски, но так и не научатся сажать свеклу и сеять хлеб.
They will be good at fencing, but very shaky as regards manures.	Они будут весьма сильны в искусстве фехтования и весьма слабы по части удобрения полей.
On the contrary, this new land should be thrown entirely open to everyone.	Нет, надо широко открыть двери в эту новую страну всем желающим.
Intelligent men will achieve a position there; the others will go under.	Для людей с умом там всегда найдется место, остальные погибнут.
It is the social law."	Таков закон нашего общества.
A brief silence followed, and the listeners smiled at one another.	Наступило молчание. Все улыбались.
George Duroy opened his mouth, and said, feeling as much surprised at the sound of his own voice as if he had never heard himself speak: "What is most lacking there is good land.	- Чего там недостает, так это хорошей земли, - с удивлением прислушиваясь к звуку собственного голоса, будто слышал его впервые, вдруг заговорил Дюруа.
The really fertile estates cost as much as in France, and are bought up as investments by rich Parisians.	- Плодородные участки стоят в Алжире столько же, сколько во Франции, и раскупают их парижские богачи, которые находят выгодным вкладывать в них капитал.
The real colonists, the poor fellows who leave home for lack of bread, are forced into the desert, where nothing will grow for want of water."	Настоящих же колонистов, то есть бедняков, которых туда гонит нужда, оттесняют в пустыню, где нет воды и где ничего не растет.
Everyone looked at him, and he felt himself blushing.	Теперь все взоры были устремлены на него.
Monsieur Walter asked:	Он чувствовал, что краснеет.
"Do you know Algeria, sir?"	- Вы знаете Алжир? - спросил Вальтер.
George replied: "Yes, sir; I was there nearly two years and a half, and I was quartered in all three provinces."	- Да, - ответил он. - Я провел там два с лишним года и побывал во всех трех провинциях.
Suddenly unmindful of the Morel question, Norbert de Varenne interrogated him respecting a detail of manners and customs of which he had been informed by an officer.	Норбер де Варен, сразу позабыв о Мореле, стал расспрашивать Дюруа о некоторых обычаях этой страны, известных ему по рассказам одного офицера.
It was with respect to the Mzab, that strange little Arab republic sprung up in the midst of the Sahara, in the driest part of that burning region.	В частности, его интересовал Мзаб - своеобразная маленькая арабская республика, возникшая посреди Сахары, в самой сухой части этого знойного края.

Duroy had twice visited the Mzab, and he narrated some of the customs of this singular country, where drops of water are valued as gold; where every inhabitant is bound to discharge all public duties; and where commercial honesty is carried further than among civilized nations.	Дюруа дважды побывал в Мзабе, и теперь он охотно принялся описывать нравы этой удивительной местности, где капля воды ценится на вес золота, где каждый житель обязан принимать участие в общественных работах и где торговля ведется честнее, чем у цивилизованных народов.
He spoke with a certain raciness excited by the wine and the desire to please, and told regimental yarns, incidents of Arab life and military adventure.	Вино и желание понравиться придали ему смелости, и он говорил с каким-то хвастливым увлечением; рассказывал полковые анекдоты, вспоминал случаи, происходившие на войне, воспроизводил отдельные черты арабского быта.
He even hit on some telling phrases to depict these bare and yellow lands, eternally laid waste by the devouring fire of the sun.	Он употребил даже несколько красочных выражений для того, чтобы слушатели яснее представили себе эту желтую, голую и бесконечно унылую землю, опаленную всепожирающим пламенем солнца.
All the women had their eyes turned upon him, and Madame Walter said, in her deliberate tones:	Дамы не сводили с него глаз. Г-жа Вальтер проговорила, растягивая, по своему обыкновению, слова:
"You could make a charming series of articles out of your recollections."	- Из ваших воспоминаний мог бы выйти ряд прелестных очерков.
Then Walter looked at the young fellow over the glasses of his spectacles, as was his custom when he wanted to see anyone's face distinctly.	Старик Вальтер тотчас же взглянул на молодого человека поверх очков, как это он делал всякий раз, когда хотел получше рассмотреть чье-нибудь лицо.
He looked at the dishes underneath them.	Кушанья он разглядывал из-под очков.
Forestier seized the opportunity.	Форестье воспользовался моментом:
"My dear sir, I had already spoken to you about Monsieur George Duroy, asking you to let me have him for my assistant in gleaning political topics.	- Дорогой патрон, я уже говорил вам сегодня о господине Дюруа и просил назначить его моим помощником по добыванию политической информации.
Since Marambot left us, I have no one to send in quest of urgent and confidential information, and the paper suffers from it."	С тех пор как от нас ушел Марамбо, у меня нет никого, кто собирал бы срочные и секретные сведения, а от этого страдает газета.
Daddy Walter became serious, and pushed his spectacles upon his forehead, in order to look Duroy well in the face.	Вальтер сделался серьезным и, приподняв очки, посмотрел Дюруа прямо в глаза.
Then he said: "It is true that Monsieur Duroy has evidently an original turn of thought.	- Ум у господина Дюруа, бесспорно, оригинальный, - сказал он.
If he will come and have a chat with us to-morrow at three o'clock, we will settle the matter."	- Если ему будет угодно завтра в три часа побеседовать со мной, то мы это устроим.
Then, after a short silence, turning right round towards George, he added:	Немного помолчав, он обратился непосредственно к Дюруа:
"But write us a little fancy series of articles on Algeria at once.	- А пока что дайте нам два-три увлекательных очерка об Алжире.

Relate your experiences, and mix up the colonization question with them as you did just now.	Поделитесь своими воспоминаниями и свяжите их с вопросом о колонизации, как это вы сделали сейчас.
They are facts, genuine facts, and I am sure they will greatly please our readers.	Они появятся вовремя, как раз вовремя, и я уверен, что читатели будут очень довольны.
But be quick.	Но торопитесь!
I must have the first article to-morrow or the day after, while the subject is being discussed in the Chamber, in order to catch the public."	Первая статья должна быть у меня завтра, в крайнем случае - послезавтра: пока в палате еще не кончились прения, нам необходимо привлечь к ним внимание публики.
Madame Walter added, with that serious grace which characterized everything she did, and which lent an air of favor to her words: "And you have a charming title, 'Recollections of a Chasseur d'Afrique.' Is it not so, Monsieur Norbert?"	- А вот вам прелестное заглавие: "Воспоминания африканского стрелка", - добавила г-жа Вальтер с той очаровательной важностью, которая придавала оттенок снисходительности всему, что она говорила, - не правда ли, господин Норбер?
The old poet, who had worn renown late in life, feared and hated new-comers.	Старый поэт, поздно добившийся известности, ненавидел и боялся начинающих.
He replied dryly:	Он сухо ответил:
"Yes, excellent, provided that the keynote be followed, for that is the great difficulty; the exact note, what in music is called the pitch."	- Да, заглавие великолепное, при условии, однако, что и дальнейшее будет в том же стиле, а это самое трудное. Стиль - это все равно что верный тон в музыке.
Madame Forestier cast on Duroy a smiling and protective glance, the glance of a connoisseur, which seemed to say:	Госпожа Форестье смотрела на Дюруа ласковым, покровительственным, понимающим взглядом, как бы говорившим:
"Yes, you will get on."	"Такие, как ты, своего добьются".
Madame de Marelle had turned towards him several times, and the diamond in her ear quivered incessantly as though the drop of water was about to fall.	Г-жа де Марель несколько раз поворачивалась в его сторону, и бриллиант в ее ухе беспрестанно дрожал, словно прозрачная капля воды, которая вот-вот сорвется и упадет.
The little girl remained quiet and serious, her head bent over her plate.	Девочка сидела спокойно и чинно, склонив голову над тарелкой.
But the servant passed round the table, filling the blue glasses with Johannisberg, and Forestier proposed a toast, drinking with a bow to Monsieur Walter:	Лакей тем временем снова обошел вокруг стола и налил в голубые бокалы иоганнисберг, после чего Форестье, поклонившись Вальтеру, предложил тост:
"Prosperity to the _Vie Francaise_."	- За процветание "Французской жизни"!
Everyone bowed towards the proprietor, who smiled, and Duroy, intoxicated with success, emptied his glass at a draught.	Все кланялись патрону, он улыбался, а Дюруа, упоенный успехом, одним глотком осушил свой бокал.
He would have emptied a whole barrel after the same fashion; it seemed to him that he could have eaten a bullock or strangled a lion.	Ему казалось, что он мог бы выпить целую бочку, съесть целого быка, задушить льва.
He felt a superhuman strength in his limbs, unconquerable resolution and unbounded hope in his mind.	Он ощущал в себе сверхъестественную мощь и непреклонную решимость, он полон был самых радужных надежд.

He was now at home among these people; he had just taken his position, won his place.	Он стал своим человеком в этом обществе, он завоевал себе положение, занял определенное место.
His glance rested on their faces with a new-born assurance, and he ventured for the first time to address his neighbor.	Взгляд его с небывалой уверенностью останавливался на лицах, и, наконец, он осмелился обратиться к своей соседке:
"You have the prettiest earrings I have ever seen, Madame."	- Какие у вас красивые серьги, сударыня, - я таких никогда не видел!
She turned towards him with a smile.	Она обернулась к нему с улыбкой:
"It was an idea of my own to have the diamonds hung like that, just at the end of a thread.	- Это мне самой пришло в голову - подвесить бриллианты вот так, просто на золотой нитке.
They really look like dew-drops, do they not?"	Можно подумать, что это росинки, правда?
He murmured, ashamed of his own daring, and afraid of making a fool of himself:	Смущенный собственной дерзостью, боясь сказать глупость, он пробормотал:
"It is charming; but the ear, too, helps to set it off."	- Прелестные серьги, а ваше ушко способно только украсить их.
She thanked him with a look, one of those woman's looks that go straight to the heart.	Она поблагодарила его взглядом - одним из тех ясных женских взглядов, которые проникают в самое сердце.
And as he turned his head he again met Madame Forestier's eye, always kindly, but now he thought sparkling with a livelier mirth, an archness, an encouragement.	Дюруа повернул голову и снова встретился глазами с г-жой Форестье: она смотрела на него все так же приветливо, но, как ему показалось, с оттенком лукавого задора и поощрения.
All the men were now talking at once with gesticulations and raised voices. They were discussing the great project of the metropolitan railway.	Мужчины говорили теперь все вместе, размахивая руками и часто повышая голос: обсуждался грандиозный проект подземной железной дороги.
The subject was not exhausted till dessert was finished, everyone having a deal to say about the slowness of the methods of communication in Paris, the inconvenience of the tramway, the delays of omnibus traveling, and the rudeness of cabmen.	Тема была исчерпана лишь к концу десерта, -каждому нашлось что сказать о медленности способов сообщения в Париже, о неудобствах конок, о непорядках в омнибусах и грубости извозчиков.
Then they left the dining-room to take coffee.	Потом все перешли в гостиную пить кофе.
Duroy, in jest, offered his arm to the little girl.	Дюруа, шутки ради, предложил руку девочке.
She gravely thanked him, and rose on tiptoe in order to rest her hand on it.	Она величественно поблагодарила его и, привстав на цыпочки, просунула руку под локоть своего кавалера.
On returning to the drawing-room he again experienced the sensation of entering a greenhouse.	Гостиная снова напомнила ему оранжерею.
In each of the four corners of the room tall palms unfolded their elegantly shaped leaves, rising to the ceiling, and there spreading fountain-wise.	Во всех углах комнаты высокие пальмы, изящно раскинув листья, тянулись до потолка и взметали каскадами свои широкие вершины.