Шакал - Улин Виктор Викторович 3 стр.


Верникову стало неловко. Он не хотел обидеть своего язвительного друга. Но Сергей был настолько толстокож, что, кажется не ничего понял. Тем более, тут же снова заговорил Коля:

– А осел?! Осел откуда?

– Осел – особая история. Я когда учился, на практике в Средней Азии был.

Там этих ослов… как собак.

– Так вы за границей учились?! – уважительно переспросил Коля.

– Какая заграница, оболтус, – перебил отец. – Учишь тебя учишь, платишь за тебя платишь, а толк один – девочки, да каждый месяц потерянный мобильник… Когда дядя Костя учился, Средняя Азия не была заграницей. Мы жили в СССР. И всякие узбеки были такие же граждане, как и мы.

– Genau so, – зачем-то по-немецки подтвердил Верников.

– А верблюд тебя, часом, не кусал? – опять с усмешкой спросил Сергей, который не понимал немецкого и хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним.

– Нет. И даже не оплевал. Верблюд был абсолютно здоров.

Все помолчали, пытаясь представить себе абсолютно здорового верблюда.

– А скажите, дядя Костя… – снова начал Коля. – Кто хуже всех кусает?

– Ты не поверишь, но – самая простая кошка.

– А почему? – с искренним интересом спросил Сергей.

– Во-первых, она сама по себе очень кусучая. А потом, у кошки тонкие и длинные зубы. Раны долго не заживают. Посмотри на мои руки…

– Да уж… – пробормотала Ирина. – Руки твои – это просто ужас. А зачем ты даешь кошкам себя кусать? Неужели нельзя ассистента попросить или хозяина… Чтобы подержал. Или морду ей связать, или еще что-нибудь.

– Ты правильно сказала. Я именно даю им кусать. Связать и обездвижить можно хоть тигра. Но это точка зрения обычного человека. А не врача. Животных лечить труднее, чем людей. Хотя бы потому, что они не говорят, что у них болит. И сложно отслеживать улучшение. Особенно у кошек. Они слишком маленькие. Анализы и все такое… – тут иначе, чем в человеческой медицине. Все надо видеть быстро и точно. Самый надежный способ – не связывать кошке морду. Пока животному плохо, оно позволит сделать самый больной укол. Поскольку чувствует: я пытаюсь помочь. Когда становится лучше – начинает сопротивляться. Лапами отмахиваться. Легонько покусывать. А вот уж когда укусит по-настоящему – тут можно сказать, что дело сделано. Животное полностью здорово.

Анохины молчали. Будто он открыл невесть какую истину.

– Так-то, друзья мои, – подытожил Верников. – Не покусанный ветеринар – это не доктор, а шарлатан… Ну вы как хотите, а я пойду еще поплаваю.

– Я, пожалуй, с тобой тоже окунусь, – сказала Ирина, вставая. – Этого буя без… – ладно, промолчу при ребенке – уже с места не сдвинешь.

Верников изо всех сил сдержал улыбку.

– И ты, – она повернулась к сыну. – Давай вставай. Ушли твои пассии, море свободно. Плыви хоть до Кипра.

5

Обедали тоже все вместе.

Коля и тут бежал заранее, занимая место в длинном ресторане. Где все-таки стояла не такая жара, как на открытой террасе у бассейна.

В первый раз мальчик захватил столик возле стеклянной стены, отгораживающей ресторан от коридора.

Место оказалось удачным: тут меньше толкались, никто не проносил над головами тарелок. Не бегали дети; и сам их отвратительный визг, стоящий под сводом, здесь казался тише.

Еда в этом отеле по качеству мало отличалась от пляжа. Впрочем, так считал Верников. Другие постояльцы накладывали полные тарелки и казались вполне довольными. Если говорить точно, еды хватало, но она была невкусной. С точки зрения Верникова, даже несъедобной. Предлагались в разных видах макароны, вермишель, яичницы и колбасы, всяческие котлеты. В обычной жизни Верников не ел такой дряни. Составлявшей основной рацион его соотечественников. Хотя и немцы с удовольствием ели бесконечные колбасы и запеченные шарики из фарша. Он же тщательно обходил все раздачи прежде, чем находил себе что-нибудь пригодное: кусочки курицы, тушенной с овощами, или разваренную без соли рыбу. И всегда накладывал много трав, которые не только разжигали аппетит, но иллюзорно насыщали.

Вот и сейчас они обедали на прежнем месте.

Верников отыскал жареное филе индейки и медленно отщипывал по кусочку.

Анохины же набрали горы макарон, политых ядовитым кетчупом. И турецкие колбаски, выпеченные в форме разрезанных пополам сосисок.

Перед Сергеем стояло два полных бокала пива. Верников пива не любил и практически не пил, особенно в жару. Как ни странно, в такую погоду слабый алкоголь оказывал на него неприятное воздействие. Из всех турецких напитков он выбрал коньяк, которых показался лучше и крепче других. И наливая большую пузатую рюмку граммов на двести, запивал еду, как водой.

– Ты почему так мало ешь? – строго спросила Ирина, сравнив порции.

– Я всегда ем столько, – пожал плечами Верников. – К тому же в этом пятизвездном борделе есть по большому счету нечего.

– Как это нечего? – она показала свою тарелку.

– Ну знаешь… Я макарон и в России не ем.

– Макарон не ешь?! А чем вы с Леной питаетесь?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Питаемся. Но не макаронами. Я их не выношу. А также сосисок и прочей перемолотой дряни, которой здесь в избытке.

– Тогда тебе надо было ехать не сюда, а отель «Гольф-клуб», – вставил Сергей, отпив пива. – Я в инете смотрел – там несколько кухонь по выбору.

– Мне вообще надо было родиться не здесь и не сейчас, – махнул рукой Верников.

– И все-таки, Костя – чем вы питаетесь? – продолжала Ирина.

– Чем… Мясом. Нормальным. И рыбой. И морепродуктами. И всяческими оливками.

– Так у вас, наверное, все деньги на еду уходят.

– Ну не все… – Верников вздохнул. – Но многие. Но что еще остается из удовольствий… еда да выпивка.

– Кстати, о выпивке, – сказал Сергей. – Как ты можешь в такую жару пить коньяк?

– Только его и могу. От пива мне плохо.

– А мне плохо от одного вида твоего коньяка, – ответила Ирина.

– Напрасно. Попробуй и поймешь, что в жару самое то.

Ирина протянула руку, осторожно, словно очень горячий предмет, взяла рюмку Верникова, полную на треть. Отпила глоток, поморщилась и вдруг улыбнулась, распробовав вкус.

– А знаешь, в самом деле здорово! Сначала обжигает, потом так хорошо…

– Правильно. Так и должно быть. Хоть и турки, но коньяк у них хороший.

И главное, градус верный.

– А что – может быть неверный? – засмеялся Сергей.

– Конечно. Каждый крепкий напиток имеет оптимальный градус. Водка – сорок, это Дмитрий Иваныч Менделеев в диссертации доказал. Коньяк – сорок два. Если меньше, уже не тот вкус. Джин – сорок три, а лучше сорок семь.

– Неужели два-три градуса могут иметь значение? – удивилась Ирина, отпив еще.

– Как ни странно – да.

– Дядя Костя, а можно я тоже попробую? – вдруг спросил Коля.

– Сиди, тебе еще рано, – отрезала мать, незаметно допивая весь коньяк.

– Тогда я пойду. Меня друзья звали в бассейн после обеда…

– Если только бассейн, – строго сказала она. – Никакого моря. После еды нельзя.

– В бассейн. Только в бассейн, – заверил Коля.

Его сдуло как ветром. И через пару секунд он уже бежал за стеклянной стеной к выходу. Верников проводил его взглядом. Потом посмотрел в другую сторону. Прямо напротив стола в ряд лавок вклинился медпункт. Белый кабинет с красным крестом и полумесяцем. Там принимал отельный доктор.

Весь в белом, вплоть до великолепных кроссовок, он напоминал дорогой унитаз.

– Ой, Костя… Я весь твой коньяк выпила.

– Неважно, – усмехнулся Верников. – Я сейчас себе еще попрошу.

– Надо к бару идти… Давай я схожу.

– Сиди, мне сейчас принесут… Bitte, ein Moment, herr Ober! – поднял палец он, когда мимо пробегал турок-официант.

– Ja, Bitte? – остановился тот.

– Ein viermalige Konjak, Bitte.

– Vier Konjak?

– Nein. Ein Konjak, aber vier Dosen in eines Glas.

Поняв, что нужно, турок умчался дальше со своим подносом. Вскоре вернулся, поставив перед Верниковым рюмку, до половины налитую коньяком.

– Vielendank, herr Ober, – поклонился Верников. – …Вот видишь, быстро и без физических усилий.

– Дааа… – протянул Сергей, молча наблюдавший все это. – Как ты назвал официанта?

– Herr Ober.

– А почему? Ober – это же по-немецки полковник?

– Полковник – Oberst. Ober – сокращенное от Oberkelner. То есть «старший официант». Гитлеровское, кажется, нововведение. Заигрывание с низшими слоями служащих.

– Откуда ты знаешь немецкий?

– В школе учил. И вообще полезный язык.

– Но как тебе удалось так быстро получить заказ? Другие сами ходят, турки им ничего не носят.

– С помощью языка, Ирина. И еще благодаря черной памяти Адольфа Алоисовича.

– Какого – Алоисовича? – не понял Анохин.

– Гитлера.

– А причем тут Гитлер?

– При том, что сапоги Вермахта вбили уважение в немецкому языку во всю Европу и половину Азии. Так глубоко, что не выветрилось до сих пор.

– Да ну… – Сергей махнул рукой. – При чем тут Гитлер, язык… Просто официант вежливый попался.

– А ты попробуй по-английски что-нибудь ему закажи, – усмехнулся Верников. – По-русски и не пытайся, они русского в этом отеле не знают.

– Ну… – Анохин пожал плечами. – Я вообще-то… Технический язык знаю, компьютерный. Но бытовой разговорный… Вряд ли.

– Скажи лучше, что не знаешь вообще ничего, – с неожиданной язвительностью добавила Ирина. – А так легко, как Костя, вообще не сможешь говорить. Чего уж там.

– Да ладно. Если надо, я и вам закажу, – утихомирил ее Верников.

– Слушай, а ведь ты и в магазине можешь по-немецки поговорить, да? – вдруг спросила Ирина.

– Могу, конечно. И увидишь – цена для немца окажется меньше.

– Ну это уж ты загнул, – возразил Сергей. – Из области мистики.

– Давай сходим вечером в маркет, тут поблизости, и сам убедишься.

– А я здесь тебя хотела попросить. Тут в одной из лавок какие-то травы турецкие продаются… А хозяин по-английски двух слов связать не может…

– Спросить можно, но зачем тебе травы?

– Так натуральные же лекарства. Жена моего папы говорила, что у него рак подозревают. Все лучше таблеток…

– Как говорит мой друг Ульянов относительно лечения серьезных болезней народными средствами – «Лечатся лекарствами; травами – травятся».

– Слушай, твой Ульянов… Ты столько про него рассказывал. Он кто, я забыла?

– Хороший человек. И врач от бога. Доктор медицинских наук.

Кандидатскую, кстати, защищал по абортам. И до сих пор делает их лучше всех в городе. У него руки невесомые. Так что ты имей в виду, если что… – усмехнулся он, посмотрев на Ирину.

– Ты знаешь, – засмеялась она. – К сорока годам я научилась не беременеть.

– Правда? – серьезно переспросил Верников. – Знаешь, а вот я перестал беременеть гораздо раньше.

И все трое искренне захохотали. Весело и дружно.

– Ты не отнекивайся, у тебя сын растет, – вдруг сказал Сергей.

– Почему это «у меня». У нас, между прочим… Вот, Костя, Анохин в последнее время полностью дистанцировался. «Твой сын», «у тебя растет»…Ты что имел в виду?

– А ты сама подумай.

– А, это… Между прочим, я Коле недавно презервативы купила и объяснила, как пользоваться, – слегка покраснев, призналась Ирина. – А то действительно к твоему Ульянову придется кого-нибудь отправлять.

– Или в ЗАГС вести, – вредным голосом добавил Сергей.

– А ну тебя, Анохин. Вот возьму и брошу, и уйду от вас вообще, живите вдвоем, как хотите.

Ирина замолчала, нехорошо сверкнув глазами, и снова потянулась к Верниковскому коньяку.

– Ох, ребята… – заговорил Верников, чувствуя, что опять начинает зреть скандал. – Без вас бы я пропал. Все-таки здорово, Сергей – в аэропорт приехали, машину ты там оставил, назад без проблем вернемся. Ну, конечно, мы бы могли и на моей «восьмерке» поехать. Но не поместились бы все четверо с багажом.

– Да уж, – подтвердила Ирина. – Багажа у нас много. И в основном – мой, как Анохин ни сопротивлялся.

– Вот я и говорю. Ко мне не полезло бы, а в твою «карину»…

– Не «карина», а «калдина», – поправил Сергей. – Это другого класса автомобиль.

– Не знаю вообще, зачем Анохину понадобился этот гробовоз.

– Как зачем? Сели все вместе, и весь багаж поместился.

– Сергей правильно говорит, – поддержал друга Верников. – Большая машина бывает нужна в самый неожиданный момент.

– Кстати ты, Костя, почему машину не сменишь? Не надоело тебе на задрипанной «восьмерке» кататься?

– Я к ней привык. К тому же не всем везет как тебе. Не все – генеральные директора фирм. Скромному ветеринару хорошая машина не по карману.

Верников, конечно, говорил неправду. Он давно мог сменить машину, если бы поднатужился со средствами. Но не испытывал в этом необходимости. Как-то незаметно подступил возраст, когда модель и новизна автомобиля утратили свою ценность.

– А кредит?

– Какой кредит? Я же по сути частник. И ничем не обеспечен.

– А ты разве в клинике не числишься? – удивилась Ирина.

– Числюсь. Не только числюсь, но и работаю. Но платят три копейки. А главный доход – это кошки. Их я на выезде лечу. Почти круглосуточно.

– А зачем тогда в клинике? Если платят мало?

– Честно говоря – для интереса. Кошки кошками, а туда порой таких животных доставляют… Вот недавно бабка из деревни утку привезла. В корзинке. Со сломанной лапкой.

– И что? – спросила Ирина.

– Шину наложил, забинтовал. Сейчас, наверно, бегает – не угонишься.

– Но жить все-таки можно?

– Именно, что жить можно. Не больше. Не забывайте, мне еще алименты по первому браку платить.

– У тебя там сын? – уточнила она.

– Сын и дочь. Дурное дело нехитрое, – невесело усмехнулся Верников.

– И… И долго тебе еще платить?

– Лучше не спрашивай.

– Слушай, Костя, – вспомнил Сергей. – У тебя же, помнится, когда-то своя фирма была. «Кошки и собаки», или как там?

– Да. «Кот и пес». Очень давно. До кризиса. Когда недоумки в цепях напокупали заграничных собак за десять тысяч долларов. А кормили по-российски – объедками. И собаки стали болеть… Вот тогда в самом деле было золотое время. Тогда, кстати, мы с Леной и квартиру сумели купить. Но то давно прошло. После кризиса все рухнуло.

– Да… – задумчиво протянула Ирина.

– Кто-то обанкротился, кто-то просто исчез. А тысячедолларовые собаки вышли на помойки…

– Вот это выражение. Ну прямо Борхес!

– …И быстро превратились в обычных русских дворняг.

– А сейчас? Нельзя открыть новую фирму?

– Можно, конечно. Можно вообще все. Но ты сам прекрасно знаешь, что период начального рынка прошел. Капиталов у меня нет, а мелкий бизнес в России никогда не будет жизнеспособным. Азия-с… Вот и работаю в ветеринарной клинике при сельхозинституте. Можно было бы в какой-нибудь другой – но платят везде одинаковые гроши. А тут привычка – учился там, диссертацию защищал и все такое…

– У тебя и диссертация есть? – поразилась Ирина, точно они не дружили десять лет.

– Была.

– В смысле – «была»?

– В смысле, что сейчас от нее толку нет. Защищался я вообще по телятам.

Тогда казалось – перспективная зоотехническая тема. Потом деньги минимальные сделал на собаках. А сейчас выживаю на кошках. Вот такой расклад, – подытожил Верников, сделав большой глоток коньяку и зажевав душистой турецкой травкой.

– Слушай, Костя… – Ирина внимательно посмотрела на него. – Скажи…

Скажи, ты сильно жалеешь по тому времени? Докризисному?

– Сильно, – коротко ответил он. – Хотя бы потому, что тогда я был еще почти молодой. И ловил на себе женские взгляды…

– Да я серьезно, а ты все шутишь!

– Так и я серьезно… Деньги сейчас не те. И вообще все не то. Тогда…

Тогда впереди маячила неясная, но определенная надежда. А сейчас – только яма с… экскрементами. Которая с каждым днем становится все глубже…Но работа… Честно скажу, собак я не очень любил.

– Почему? Лечить сложно?

– Да нет, с кошками сложнее… Просто уж больно паскудные твари.

Назад Дальше