Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 1 (ЛП) - Дембский Еугениуш (Евгений) 4 стр.

Битва началась на рассвете. Когда же я добралась до замка, был уже полдень следующего дня. Мне удалось хоть немного нагнать времени, потому что дохлого коня черного воина я минула за два часа до того, как пал мой собственный. На опасности мне было плевать. Я буквально полетела в комнаты Амате… и увидала ее, лежащей на ложе. Еще живую.

Мне удалось заметить всего лишь тень, и я автоматически прикрылась мечом. Это меня и спасло. Гигантские когти смогли лишь слегка зацепить мне шею. Я упала на пол, скрючившись от чудовищной, палящей боли, волнами проплывавшей через все тело. И я крикнула первое слово, мелькнувшее у меня в голове:

Отец!

Это его остановило.

— Значит догадалась. В тебе больше моей крови, чем в ком-либо из моих детей. Очень жаль, что тебе придется умереть.

Он притянул меня за шею. Шлема на его голове уже не было. Я увидала его лицо, которое до сих пор все еще стоит у меня перед глазами. Лучше бы мне его и не видеть. Я подумала, что если мне предстоит когда-нибудь так выглядеть, так лучше уж и не жить.

— Почему, отец?

— Когда-то давно, уже и не помню когда, колдунья, с которой я обошелся соответственно ее положению, предсказала, что когда-нибудь я погибну от руки собственной дочери. Ты одна из немногих, которые дожили до такого возраста. Все мои дочери расстались с жизнью, продолжая мою собственную. Ведь ты же сама знаешь, что лучшая еда для нас это кровь наших же сородичей… — Он слишком много говорил. Это всегда было нашим недостатком. Слишком уж мы любили поболтать о себе. — У меня много сыновей. Они хорошо мне служат. У тебя такой возможности не будет, — придвинулся он ближе.

Внезапно до меня дошло, что у меня есть кинжальчик. Маленькая посеребренная безделушка, подарок Амате. Игрушка, но способная ранить.

Скажем так, мне удалось. Маленькая ранка вызвала взрыв хохота.

— Неужели ты и вправду считаешь, будто способна меня убить? — изумленно спросил он.

— Да, — ответила я и, как могла скорее, произнесла заклинание. Я запихнула его в пространственный тоннель. Без выхода. А так как в моем отце не было ничего человеческого, он не мог пользоваться формулами, управляющими пространством.

Я бросилась к Амате. Та была еще жива, но сердечко ее уже слабело.

— Амате, — шепнула я. — Ты еще будешь жить. Вечно, как и я.

— Не хочу. Ты тоже станешь такой же, как и он.

— Ну пожалуйста, ты должна меня выслушать.

— Нет.

И это было ее последнее слово. В последний раз она оказалась права. Я тоже не хотела становиться чудовищем. Довольно скоро я сама бы не смогла бы вынести ее вида.

Я поднялась. Уже не плакала. Уже не могла. Я встала у окна и глядела, как издалека приближаются мои разбитые войска. Без командира у них не было никаких шансов.

А я уже знала, что мне следует сделать. Знала я и то, кем был Бер и множество других шатающихся по свету псевдолюдей. Вечно живущих. Постоянно меняющих имена.

Мои братья. Чума! Но погибнут все. Погибнут от моей руки. Это всего лишь вопрос времени.

Мачей Жердзиньский

БРОНЕНОСЦЫ В СИНЕЙ ВОДЕ

На самом-то деле хорошо-то я и не видел. Всегда к осени со здоровьем становилось паршиво — один раз это были свищи, другой раз — жировики, потом вообще мочевой пузырь, а уж сейчас так вообще здорово подкосило. Я даже не мог сфокусировать взгляд настолько, чтобы видеть, кто заходит в бар. Слепнул, блин.

— И чего это ты щуришь свои буркалы, Вит? Товарцу хочешь подцепить, а?

— Налей-ка лучше пива, — отгавкался я.

Старик Кейси схватился за кружку и начал выискивать кран. У него тоже не слишком получалось. Он сопел, шипел и ежесекундно покусывал язык как будто делал какую-то чертовски сложную работу.

— Да, ты прав, — простонал он через минутку. — Нечего нам тут делать. Ни я тут не нужен, ни ты. Что ты говоришь?

— Ничего не говорю.

— Пиздишь, пиздишь… Я же прекрасно слыхал. Он еще ближе приблизился ко мне, но его длинное, исхудавшее лицо я знал на память. Каждый раз, когда я всматривался так в его тяжелые веки, мне вспоминались лучшие деньки, и я видел «Подворотню 403» наполненную посетителями, музыкой и бабами.

— Когда я вот так гляжу на тебя, Вит, — буркнул он наконец, — то вижу те, лучшие деньки. У нас тогда хватало и посетителей, и музыки, и баб.

Я беззвучно рассмеялся.

— Так ведь ничего и не поменялось, Кейси. Ты стоишь за баром, а я мою сральники. И дерево все так же стоит за окном.

— Ага, и Флоренс всем подставляет задок.

— Только никто ее уже не хочет. Это был совершенно другой голос, где-то слева от меня.

— И так оно, по правде говоря, и есть, ребята. Так мы тут и загниваем.

У Теда, которого мы называли Жопником, всегда было какое-нибудь объяснение. Э, он никогда не поддавался. Он всегда был шефом.

— У тебя ничего не болит? — тихо спросил я. — Слышишь, видишь, ходишь?

— Да. я еще держусь, — должно быть, он кивал рыжей головой, потому что я видел какие-то размытые полосы. — «Подворотня» еще вернет себе форму. Я вам говорю.

Бармен сплюнул себе под ноги и крепко ругнулся.

— Дерьмо. Никуда я уже не пойду. Всего лишь третий час.

— Вот видишь, Тед. Он даже не знает, о чем ты говоришь. Что-то ударилось в окно, но это был не ветер, не дождь — всего лишь старые, грязные газеты, те, что иногда прилетают из Центра на пару дней позже, чем следует, и хотя на них все те же снимки политиков, их улыбки уже не такие чистые.

— Потому что только отбросы уже посещают «Подворотню 403», Тед. И ты прекрасно знаешь, кто тому виной…

— Заткнись, Виталик. Может это и не его вина.

Я прищурил глаза, и когда он смочил губы в пиве, подумал, что, наверное, не стоит об этом говорить.

— А что с деревом? — спросил я. — Я его уже почти не вижу.

— Все О.К., Вит. На нем уже прелестные золотые листья. Чертовски золотые. Никогда такого не было.

И хотя то, что говорил Жопник, было неправдой, я ответил:

— Хорошо. — Я знал, что дерево сдыхает.

Скульптуры не походили ни на людей, ни на животных. Они были поразительно белыми и чистыми, что еще сильнее подчеркивала голубизна южного неба. Таким же белым был и дом. Равно как и костюм угловатого типа, который открыл мне калитку.

— Опаздываете, — коротко бросил он.

Я повнимательнее присмотрелся к нему.

— По правде говоря, вы меня разочаровали. Ваш голос совершенно не подходит к этому месту и этим скульптурам. Вам следует молчать.

Он же только сощурил глаза и вытянул ко мне руку.

— На ней полно мозолей, — сказал я. — Это что, с прошлой работы?

— Нет. Ваши ключи.

Только я уже решил, что так просто ему это не пройдет.

— Нет у меня ключей, Я приехал сюда на моторе.

— В таком случае проходите. Сэр Фаррел ждет. Я же полез в карман и вытащил фляжку.

— Я алкоголик, — тихо признался я. — Но это не потому у меня нет машины, сволота. Все потому, что терпеть не могу сидеть за рулем.

Белый чуть-чуть склонил голову. Похоже, что я его не разозлил.

— Не желаешь нервничать, так? Проблемы с миокардом? — продолжал я лезть на рожон.

— Сэр Фаррел ждет.

— И ладно. Я сделал глоток спиртного, а он отвернул лицо. Вообще-то я без труда заводил таких громадных типов. Но этот был другим.

— Ладно, может на обратном пути удастся, — прошипел я сам себе под нос и направился к белому дому, чувствуя его взгляд на своей спине.

Я и вправду запаздывал. Впрочем, вся моя жизнь тоже опоздала. Родился я на сорок восьмой неделе беременности, и моя мамочка сразу же от меня отказалась, потому что мало того, что я ее чуть не убил еще там, в матке, так у меня вдобавок был еще и горб. Так что трудно ей удивляться.

— Годы летят, а как мало изменилось, — вздохнул я. — Горб остался, я все так же опаздываю… Эх.

Я потянул еще глоточек и осторожненько вошел на лестницу. Здесь этих белых фигур было больше всего, и я, по-моему, уже догадывался, зачем они нужны Фаррелу. Они должны были подавлять. Каждый, кто подымался по этим ступеням, чувствовал себя никому не нужным и маленьким будто какой-то задолбаный червяк, а все, о чем мечтают все задолбаные червяки — это скрыться в более паскудном месте. В тени.

— День добрый, мистер Фаррел, — сказал я. — Честное слово, не надо было уж таких средств, чтобы смутить меня. Я и без того чувствую себя паршиво.

Фаррел усмехнулся. Нет, на сволочь он похож не был, но кто ж на нее похож? Пластическая хирургия это вам не фунт изюму.

— Проходите, — пригласил он. — Садитесь, отложите эту свою бутылку и начните-ка думать о деле, мистер Босси.

Мне понравилось, что меня завел не камердинер, и то что комната, в которой мы будем вести переговоры, находится внизу. Фаррел закрыл двери.

— Хотелось бы знать, о каком это деле должен я думать. Ваше письмо было довольно-таки таинственным, — улыбнулся я и осторожно присел на спинку кресла.

Фаррел кивнул. Он выглядел все более и более мрачным, а может мне так только казалось, потому что света здесь было немного. Я чувствовал запах его косметики, и запах этот напоминал мне, что деньги — это дело все-таки серьезное. Тогда я решил постараться. По правде говоря, я впервые разговаривал с кем-то таким как Абрахам Фаррел.

— Так как? — спросил я. — Объясните вы мне?

— Вы знаете, чем я занимаюсь? Терпеть не могу, когда кто-то отвечает вопросом на вопрос.

— А вы знаете, чем занимаюсь я?

— Да. Как раз это очень просто. Вы еще никогда в жизни не работали. Даже по заказу. Каждый день вы шатаетесь по городу, а ваш ораторский талант заставил считать вас человеком заносчивым. У вас нет ни семьи, ни друзей. У вас нет никаких сбережений. У вас не бывало никаких стычек с полицией. У вас вообще ничего нет. Когда вы сюда заходили, я даже не увидал у вас тени.

— Но кое-что у меня имеется.

— Что же? — приоткрыл он портьеру, и я увидел, что его лицо вовсе уж не такое приятное. Черные волосы упали ему на лоб, а губы выгнулись вниз, слишком низко, чтобы он казался удовлетворенным.

— Так что же у вас есть? — повторил он.

— У меня имеется горб.

— Мы не о том говорим, мистер Босси. Горба вы не приобрели. Теперь уже я кивнул.

— Правда. Это подарок.

Я сделал печальную гримасу на лице и подумал, что Абрахам Фаррел позвал сюда не ради пустой болтовни. Уж слишком он нервничал.

— Но, по-видимому, вы мне не это хотели сказать. В принципе я уже как-то привык. Жить можно.

— Откуда? Вовсе вы и не привыкли. Нисколечки. Только это вовсе и не важно. То, что я вам уже сказал, тоже не важно. У меня есть деньги и собственные источники информации. Я лишь повторяю очевидные для всех вещи.

Фаррел пригладил волосы, и еще одна морщинка пролегла у него на лице.

Мне это перестало нравиться. Этому человеку было нужно…

— Ну, Босси. Вижу, что вы догадываетесь… Да. Я знаю.

— Невозможно, — очень медленно ответил я. — Этого не знает никто.

Я приблизился к Фаррелу и одним рывком поднял жалюзи. Он улыбался.

— Нет, — схватил я его за отвороты пиджака. — Пожалуйста. Они не продаются. И я не хочу, чтобы они тоже их знали. все эти твои фильмы немного другие, совершенно не такие… Я…

Но он даже не пошевелился, лишь стоял у окна и смотрел на одну из тех белых статуй. мне же начало казаться, будто статуя глядит на меня, и вот тогда лишь до меня дошло, что у Фаррела печальная улыбка.

— Мистер Босси, я не нуждаюсь ни в одной из ваших книг. Пожалуйста, поверьте. Написанное вами меня совершенно не интересует.

Горб снова начал зверски свербеть, потому что я вдруг понял — если бы он захотел войти в мою комнату и забрать у меня мою машинку, мне бы не удалось его остановить. Я был ничто.

Я вернулся к своей спинке кресла, но даже оттуда видел эту чертову статую. Хорошенькое местечко для беседы выбрал Фаррел.

— Чего вы хотите?

— Вам известно, что приносит мне самые большие бабки?

Я стиснул зубы.

— Нет. Я совершенно не разбираюсь в этом вашем дерьме.

Он повернулся ко мне лицом, и теперь мы глядели уже вместе. Всегда, когда кто-то смотрит на меня, я горблюсь сильнее и сильнее.

— Имеется одна такая штука. Называется она «Подворотня 403». По правде сказать, только она и держит Издательство Фаррела на плаву, дорогой мой мистер Босси. Но, как всегда в жизни, у меня тоже появились проблемы. Закурите?

— Нет.

Какое-то время он выдувал голубые струйки дыма, а потом подошел ко мне, так близко, что заслонил все окно. Я облегченно вздохнул.

— Предыдущий автор отказался сотрудничать. И это после четырнадцати лет. Но и это не самая большая проблема. Ты знаешь Адриана Слайпера?

— Может знаю, может и нет. Только я никак не могу вас понять.

— Все ты знаешь. Этот сукин сын пожелал, чтобы именно ты продолжал писать «Подворотню 403». Он знаком с тобой. И знает, что ты пишешь. Фаррел отошел, но на сей раз я той статуи не увидал. Я блеванул на ковер. Иногда, когда уж совсем хреново, нравится мне поблевать.

У меня ничего не улучшилось. Морось перешла в дождь, ветер в шторм, а мой гнойный свищик в массу других болячек. Я сидел у себя в комнате. Курил. Размышлял. Две старых «Житан» — вот и все, что удалось мне обнаружить в карманах гостиничного рабочего халата. Одну взяла Флоренс.

— Знаешь, — сказал я, — теперь, когда я так слабо вижу и тебя, и все вокруг, только сейчас замечаю, как мало я запомнил. Мне бы и хотелось чего-нибудь вспомнить, но единственное, что у меня в голове, это все эти чертовы полы и полное ведро порошка. Совершенно нет картин, пульсирующих жизнью, нет отца, который бы на меня орал, нет школы и нет красной простыни. Нет даже того, что рассказали мне другие.

Я затянулся сигаретой.

— А я? Как ты помнишь меня, Вит? — Я помолчал.

— Тебя, Фло, я запомнил хорошо. Ты высокая женщина, и я знаю, что у меня всегда было проблемой сказать, что же в тебе было самое длинное. Ноги, ладони, лицо или, может, взгляд. Ты носишь кучу серебряных браслеток и часто подкрашиваешь губы. Помню, что у тебя была очень красная помада. Помню, что часто глядел на нее, потому что ты оставляла ее на бычках, которые я сметал с пола.

Флоренс прошла по комнате. Мне казалось, будто она остановилась перед окном и на что-то глядит. Да. Что-то там было. Раньше и я сам любил глядеть через то окно.

— Бедный Виталик, — услыхал я. — Неужели ты забыл, чем я занимаюсь?

Точно. Как раз этого я и не мог вспомнить.

— Нет… — поколебавшись ответил я. — Не знаю. Я почувствовал ее запах, и вдруг мне вспомнился Адриан Слайпер. Его я забыть не мог.

— А ты помнишь, где валялись мои окурки?

— Там, где ты сидела чаще всего. Там, где ты ждала. Она коснулась моей головы.

— Но ведь я уже не сижу. Я уже не могу этим заниматься. Старик Кейси не может налить кружки пива, Нолан перестал выходить в город, ты уже не убираешь в барах, а я… Я уже не могу быть блядью.

Флоренс начала смеяться, и я знал, что она вот-вот расплачется. Изо всех сил я старался вслушиваться в дождь и думать о том, что было когда-то. Точно. Флоренс была проституткой. Она была нашей лучшей девицей, и многие типы возвращались сюда ради нее. Тед, которого мы называли Жопником, заботился о добром имени «Подворотни», но Флоренс была выше крыши. Она умела это делать, на втором этаже у нее была даже специальная комната.